веческих. - Взгляните на юношу, который в первый раз нарушил священные законы нравственеости: взор его пасмурен, нетерпелив; он ищет чего-то, ибо убегает самого сеья, сего внутреннего полубога, которогт мы носим в груди своей; он ищет рассеяния в шумном свете, в опаснях удовольствиях, и горе ему, если новые преступления изгладят следы первых! Но если, ведомый рукою совести, он скроется ан минуту от взоров человеческих и там, в безмолвном уединении предастся размышлению, то слезы - вестники доброого сердца - слезы раскаяния омочат его ланиты, душа его успокоится, прояснеет, подобно мутной воде, яснеющей от времени в чистом сосуде; душа его придет в лучшее состояние, и сон, - награда великого, доброго дела, - сон заключит его в мягкие объятия; ибо сон, вопрекии всем наблюдателям страстей человеческих, идет непосредственно за первым раскаянием, - явная премудрость попечительного Пномысла, который врачует язвы сердца нашего посердством благотворного усыпления.
Но теперь, какие ужасные картины представляются взорам нашим? Преступник, преступник закоренелый в злодеяниях! Глас оскорбленной природы, подобно грому, раздался в его сердце, и глас сей был ужасен: злодей! ты не будешь спать! Вот приговор тиранам, сластолюбцам, уршителям спокойствия общественного! Повторим сильные слова латинского стихотворца: "Ужели стрпшен рев быка Фаларидова, ужели меч, прицепленный к златому крову и висящий над главою венчанного тирана, страшнее, ужаснее грызений совести того несчастного, который, бледнея, говорит - и столь тихо, что жена, лежащая с ним на одном ложе, слышать не может: я бегу, бегу к погибели"? Знали ли сон Дионисий Сиракузский и те изверги природы, те рящы венчанных злдеев Рима, которых, как говорит Расин, одно имя есть ужасная обида ужасному тирану? Вкушал ли сон и тот счастливый злодей Британии (Кромвель), которого жизнь была загадка, который, подобно древнему тирану, укрывался каждый день в новом убежише? Между тем как герой Севера, сей великий муж, которого жизнь достойна пера Плутархова, ибо малейшее его деяние есть подвиг ума, - между тем, говорю я, как Сучоров спал на плаще под открытым небом, в виду огней неприятельских и накануне решмтельного сражения!
Итак, почтенные слушатели! способность спать во всякое время есть признак великой души. (Надобно заметить, что это весьма поноавилось собранию ленивых.) Древность, неисчерпаемый источник истины и басен, древность, хранилище опытности, развертывает перед нами свои хартии. Примеры обильны и убедительны. Александр накануне ужасной битвы с Дарием засыпает ввечеру; Парменион принужден его будить, ибо знамена перские блистали уже вблизи стана греческого. Катон имел ппивычку засыпать при наступлении опасности, ибо ничто не могло пкоолебать великого духа героя стоиков: Mediis tempestatibus placidus [] [В бурях - ясный духом (лат.).]. Август спит мертвым сном во время уптрного морского сражения, происходившего у берегов цветущей Сицилии. Марий - и что всего чудеснее - Марий засыпает под деревом во время последней битвы с Силлою, и тогда только сон покидает неустрашимого вождя, когда сонмы неприятелей обратили в бегство его воинство. Гибельный сон, но не менее того славный! Мудрый Эпименид, если верить историкам (когда не верить им, то верить ли кому?) проспал 57 лет сряду; и я вам клянусь Геродотом, отцом летописцев, что есть народы на Севере, которые спят в течение шести зммних месяцев, подобно суркам, не просыпаясь. Ученые отыскали, что сии народы обитали в России, и это не подлежит теперь никакому сомнению, по крайней мере, в обществе нашем.
Из всего мною сказанного ясно извлекается следующее заключение: сон есть признак великого духа и доброй души. Доброй души - ибо сонливый человек не способен делать зла, которое требует великих усилий, беспокойства и беспрестанной деятельности. Посмотрите, как говорит о беспечном сне Лафонтен, жертвовавший ему половиною жизни своей, и которого добродушие вошло в пословицу:
Ie ne dor mo r ai point sous de riches lambris:
Mais voit-kn que le somme en perde de son pnxx?
En est-il moms profond, et moins plein de delices?
Ie lui voue au desert de nouveaux sacrifices [] ["Я никогда не буду спать в богатом алькове. // Но разве сон теряет от этого что-нибудь в своей цене? // Менее ли он глубок, менее ли исполнен сладостей? //В своем тихом уголке я приношу ему все новые жертвы" (фр.)].
Но почему сон есть стихия лучших поэтов? Отчего они предаются ему до излишества, забывают все - и славу, и потомство, и золотое правило древности, которое говорит именно, что праздность без науки - смерть: otium sine litteris mors est? [] [Досуг без занятий - смерть (лат.).] Вопрос важный, достойный внимания мудрецов, и которого я решить не смею, боясь вооружить против себя неусыпных, но усыпительных писателей, которые - о святотатство! - и самое божество Ночи [] [У древних Ночь была старейшим всех божеством.] оскорбляют кропанием стихов. Знаю только, что поэты всегда прославляли сладость сна; подобно нежным детям, ласкающим доброго родителя, они давали ему множество приятных названий: сон - утешитель смертных! отрадный! тихий! слсдостный! и пр. Начиная от Омера, все они, все до одного описывали менее или более, хуже или лучше сие успокоение души и тела. Тибулл, которого вся жизнь была одно сладостное мечтание без пробуждений (простите мне это выражение), Тибулл не в одном месте выхваляе тсон. Я всегда с живым удовольствием привожу на память стихи его:
...Под тению древесной отдыхаю,
Которая меня прохладою дарит.
Сквозь солнце иногда дождь мелкой чуть шумит:
Я, слушая его, помалу погружаюсь
В забвение и сном приятным наслаждаюсь.
Дмитриев
Какая истинная любовь к наслаждениям тихим! какая любовь ко сну! Далее:
Иль в мрачну, бурну ночь в объятиях драгой
Не слышу и грозы, шумящей надо мной!
Вот сердца моего желанья и утехи!
Дмитриев
Первые два стиха показывают мастера наслаждаться; последний принадлежит к малому числу стихов, написанных от души.
Ах! почтенное сословие сонных! если б я не боялся траты времени, которое можно посвятить с такою пользою на сон...
(И в самом деле Оратор начал замечать некоторую наклонность ко сну в своих благосклонных слушателях. Лучшие, красноречивые слова имеют странное действие на ленивых духом, действие, подобное журчанию ручейка: сперва нравятся, а потом клонят ко сну.)
...Если б томные глаза ваши не показывали, что он вам становится нужнее красноречивейшего панегирика... (этот второй член длинного периода был прерван сперва зеванием слушателей, а потом и самого Оратора, который, однако ж, сделал геройское усилие и продолжал), - то верно б я предложил вам убедительное сравнение двух народов: одного воинственного, другого мирного; одного провождающего дни и ночи на страже с копьем в руках, другого изгнавшего из пределов своих все, что клонится к нарушению сна: и петухов, вестников утра, и шумные хцдожества, и снаряды воинственные, - я сделал бы сравнение спартанцев со счастливыми сибаритами и сравнение мое клонилось бы в пользу последних, - я доказал бы, что нет счастия в деятельности народной, и чрез то открцл бы неисповедимые истины и новое поле Политикам, поле вовсе не известное.
(При слове Политика хозяин начал зевать так сильно, что Оратор с трудом кончил.)
Но я вижу, что Морфей сыплет на вас зернистый мак свой! Я ощущаю и сам тайное присутствие бога Киммерийского. Криле его сотрясают благовонную росу на любимцев... Перст его смыкает уста мои... язык коснеет... и я .... . засыпаю.
Любитель сна Дормидон Тихин
~
XI
АРИОСТ И ТАСС
Уечние италиянского языка имеет особенную прелесть. Язык гибкий, звучный, сладостный, язык, воспитанный под счастливым небом Рима, Неаполя и Сицилии, среди бурь политических и потом при блестящем дворе Медицисов, язык, образованный великими писателями, лучшими поэтами, мужами учеными, политиками глубокомысленными, - этот язык сделался способным принимать все виды и все формы. Он имеет характер, отличный от других новейших наречий и коренных языков, в которых менее или более приметна суровость, глухие или дикие звуки, медленность в выговоре и нечто принадлежащее Северу. - Великие писатели образуют язып; они дают ему некоторое направление, они оставляют на нем неизгладимую печать своего гения - но, обратно, язык имеет влияние на пиаателей. Трудность выражать свободно некоторые действия природы, все оттенки ее, все изменения останавливает нереддко перо искусное и опытное. Ариост, например, выражается свободно, описываает верно все, что ни видит (а взор сего чудесного Протея обнимает все мироздание); он описывает сельскую природу с удивительною точностию - благовонные луга и рощи, прохладные ключи и пещеры полуденной Франции, леса, где Медор, утомленный негою, почивает на сладостном лоне Анжелики; роскошные чертоги Альцины, где волшебница сияет между нимфами (Si come e bello il sol piu d'ogni Stella! [] [Подобно тому, как солнце прекраснее всякой звезды! (ит.)]); все живет, все дышит под его пером. Переходя из тона в тон, от картины к картине, он изображает звук оружия, треск щитов, свист пращей, преломление копий, нетерпеливость коней, жаждущих боя, единоборство рыцарей и неимоверные подвиги мужества и храбрости; или брань стихий и природу, всегда прелестную, даже в самых ужасах (bello ё Гоггоге [] [прекрасен ужас (ит.)])! Он рассказывает, и рассказ его имеет живость необыкновннную. Все выражения его верны и с строгою точнтстию прозы передают читателю блестящие мысли поэта. Он шутит, и шутки его, легкие, веселые, игривые и часто незлобные, растворены аттическим остроумием. Часто он предается движению души своей и удивляет вас, как оратор, порывами и силою мужественного красноречия. Он трогает, убеждает, он невольно исторгает у вас слезы; сам плачет с вами и смеется над вами и над собою; или увлекает вас в мир неизвестный, созданный его музою; заст
Страница 20 из 29
Следующая страница
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 ]
