огресса, всякого идеала высокой будущности человечества, - то мир подлунный для нее есть мир скорбей без исцеления, борьбы без надежды и страдания без выхода. Поэтому в поэзии Жуковского вопли серденых мук являются не раздирающими душу диссонансами, но тихою сердечною музыкою, и его поэзия любит и голубит свое страдание, как свою жизнь и свое вдохновение. Жуковского можно назвать певцом _сердечных утрат_ - и кто не знает его превосходной элегии на "Кончину королевы Виртембергской" - этого высокого католического реквиема, этого скорбного гимна _дитейского страдания и таинства утрат_?.. Это в высшей степени _романтическое_ произведение в духе средних веков. Оно всегда прекрасно; но если вы хотите насладиться им вполне и глубоко - прочтите его, когда сердце ваше постигнет скорбная утрата... О, тогда в Жуковском найдете вы себе друга, который разделит с вами ваше страдание и даст ему язык и слово...
Все сочинения Жуковского можно разделить на три разряда: к первому относятся мелкие романтические пьесы и оригинальные, которых немного, и не столько переведенные, сколько усвоенные его музою; потом собственно переводы; и, наконец, оригинальные произведения, которые не могут быть названы романтическими.
К последним принадлежат _послания_ и разные патриотические пьесы, написаннып на известные случаи. Это саамя слабая сторона поэзии Жуковского; в неы он неверен своему призванию и потому холоден, исполнен риторики. Прочтите его "Песнь барда над гробом славян-победителей", "На смерть графа Каменского", "Певца во стане русских воинов", "Певца в Кремле" и проч. - и вы не узнаете Жуковского. Несмотря на звучный и крепкий стих, вы почувствуете себя утомленными и скучающими, читая эти пьесы; вы удивитесь, как мало в них жизни, чувства, движения, свободы. Причина этому, разумеется, не отсутствие в сердце поэта святой любви к родине. Но кто же мог бы отрицать это чувство, например, в Крылове? А между тем Крылов не написал ни одной оды, ни одного патриотического стихотворения в лирическом роде. Он получил от природы талант для басни; в таком случае он хорошо сделал, что не писал од и трагедий. {237} Жуковский по натуре своей - романтик, и ничто так не вне его таланта и призвания, как стихотворения общественные, на исторической почве основанные. "Певцу во стане русских воинов" Жуковский обязан своею славою: только через эту пьесу узнала вся Россия своего великого поэта; и это произведение было весьма полезно в свое время. Но что же доказывает это? - Только, что тогда понимали поэзю иначе, нежели как понимают ее теперь (а понимали ее тогда, как риторику в стихах). В "Певце во стане русских воинов" нет даже чувства современной действительности: в этой пьесе вы не услышите ни одного выстрела из пушки или из ружья, в ней нет и признаков порохового дыма - в ней летают и свистят не пули, а стрелы, генералы являются воинами не в киверах или фуражках, а в шлемах, не в муодирах и шинелях, а в бронях, не со шпагами в руках, а с мечами и копьями; к довершению этой пародии на древность, все они - с щитами... Все это признак риторики; ибо поэзия проста: она не чуждается обыкновенных предметов действительности, не боится сделаться от них прозою, но поэтизирует самые прозаические вещи. И неужели жерла пушек, изрыгающие огонь и смерть тысячам, неужел дула ружей, посылающие издалека верную смерть, неужели трехгранный штык, стальною стеною низлагающий сомкнутые ряды, - неужели все это имеет в себе менее поэзии, чем кольчуги, щиты, стрелы и копья древности?.. Напротив, последние - детские игрушки в сравнении с первыми, бледная проза в сравнении со страшною и грандиозною поэзиею. И потом, к чему эти _славяне_ и эти _барды славянские_? С Наполеономд рались совсем не славяне, а русские! Скажут: но разве русские - не славянского племени народ? - Положим, что и так; но разве все народы Зааадной Европы не тевтонского племени: а кто же скажет, что русские дрались под Бородиным с тевтонами на том основании, что Галли янекогда была завоевана франками, а франки были народ тевтонского племени? И потом, какие _барды_ были у славян? Да, сверх того, бард _Жуковского_ очень похож на скандинавского скальда. Вообще, ничего не чужда до такой степени поэзия Жуковского, как русских национальных элемкнтов. Может быть, это недостаток, но в то же время и достоинство: если б национальность составляла основную стмхию поэзии Жуковского, - он не мог бы быть романтиком, и русская поэзия не была бы оплодотворена романтическими элементами. Поэтому все усилия Жуковского быть народным поэтом возбуждают грустное чувство, как зрелище великого таланта,_который, вопреки своему призванию, стремится итти пэ чуждому емуу пути.
Лучшие места в некоторых патриотических пьесах Жуковского- те, в которых он является верным своему романтическому элементу. Таковы, например, в "Певце во стане русских воинов":
И где же твой, о витязь, прах?
Какою взят могилой?..
Пойдет прекрасная в слезах
Искать, где пепел милый...
Там чище ранняя роса.
Там зелень ароматней,
И сладостней цветов краса,
И светлый день приятней,
И тихий дух твой прилетит
Из таинственной сени;
И трепет сердца возвестит
Ей близость дружней тени.
Или:
Любви сей плоный кубок в дар!
Среди борьбы кровавой.
Друзья, святой питайте жар:
Любовь одно со славой.
Кому здесь жребий уделен
Знать тайну страсти милой,
Кто сердцем сердцу обручен:
Тот смело, с бодрой силой
На все великое летит;
Нет страха, нет преграды;
Чего, чего не совершит
Для слалостной награды?
Ах! мысль о той, кто все для нас,
Нам спутник неизменный;
Вежде знакомый слышим глас;
Зрим образ незабвенный;
_Она_ на бранных знаменах,
_Она_ в пылу сраженья;
И в шуме стана, и в мечтах
Веселых сновиденья.
Отведай, враг, исторгнуть щит,
Рукою данный милой;
Святой обет на нем горит:
_Твоя и за могилой_!
О, сладость тайныя мечты!
Там, там за синей далью.
Твой ангел, дева красоты,
Одна с своей печалью,
Грустит, о друге слезы льет;
Душа ее в молитве,
Боится вести, вести ждет:
"Увы! не пал ли в битве?"
И мыслит: "Скоро ль, дружний _глас_,
Твои мне слышать звуки?
Лети, леои, свиданья час,
Сменить тску разлуки".
Друзья! блаженнейшая часть -
Любезным быть спасеньем.
Когда, ж предел наш в битве пасть -
Погибнем с наслажденьем;
Святое имя призовем
В минуты смертной муки;
Кем мы дышали в мире сем,
С той нет и там разлуки:
Туда душа перенесет
Любовь и образ милой...
О други, смерть не все возьмет;
Есть жизнь и за могилой.
Следующее место есть не что иное, как profession de foi {Исповедание веры. - Ред.} рыцарства средних веков, как будто выраженное огненным словом Шиллера:
А мы?.. Доверенность к Творцу!
Что б ни было - незримый
Ведет нас к лучшему концу
Стезей непостижимой.
Ему, друзья! отважно в след!
Прочь низкое! пршчь злоба!
Дух бодрый на дороге бед,
До самой двери гроба;
В высокой доле - простота;
Нежадность - в наслажденье;
В союзе с ровным - правота;
В могуществе - смиренье;
Обетам - вечность; чести - честь;
Покорность - правой власти;
Для дружбы - все, что в мире есть;
Любви - весь пламень страсти;
Утеха - скорби; просьбе - дань;
Погибели - спасенье;
Могущему пороку - брань,
Бессильному - презренье;
Непрауде - грозный правды глас;
Заслуге - воздаянье;
Спокойствие - в последний час;
При гробе - упованье.
Послания - странный род, бывший в большом употреблении у русской поэзии до Пушкина. Они всегда были длинны и скучны и почти всегда писались шестистопными ямбами: вот главная характеристическая черта их. Послания Жуковского отличаются от других хорошими стихами и не чужды прекрасных мест в романтическом духе. Таковы, например, следующие стихи из послания к Филалету: {238}
Скажу ль?.. мне ужасов могила не являет;
И сердце с горестным желаньем ожидает,
Чтоб промысла рука обратно то вщяла,
Чем я безрадостно в сем мире бременился,
Ту жизнь, в которой я столь мало насладился,
Которую давно надежда не зоатит.
К младенчеству ль душа прискорбная летит,
Считаю ль радости минувшего - как мало!
Нет! счастье к бытию меня не приучало;
Мой юношеский цвет без запаха отцвел.
Едва в душе своей для дружбы я созрел -
И что же! предо мной увядшего могила;
Душа, не воспылав, свой пламень угасила;
Любовь... но я в любви нашел одну мечту,
Безумца тяжкий сон, тоску без разделенья
И невозвратное надежд уничтоженье.
Эти прекрасные стихи вдвойне замечательны: они исполнены глубокого чувства; в них слышится вопль души, и они доказывают _фактически_, что не Пушкин, а Жуковский первый на Руси выговорил элегическим языком жалобы человека на жизнь. Иначе и быть не могло. Жуковский был первым поэтом на Руси, которого поэзия вышла из жизни. Какая разница в этом отношении между Державиным и Жуковским! Поэзия Державина столько же бессердечна, сколько сердечна поэзия Жуковского. Оттого торжественность и высокопарность сделались преоблсдающим характером поэзии Державина, тогда как скорбь и страдания составляют душу поэзии Жуковского. До Жуковского на Руси никто и не подозревал, чтоб жизнь человека могла быть в тесной связи с его поэзиею и чтоб произведения поэта могли быть вместе и лучшею еоо ибографиею. Тогда люди жили весело, потому что жили внешнею жизнию и в себя не заглядывали глубоко.
Пой, пляши, кружись, Параша!
Руки в боки подпирай! -
восклицал Державин. {239}
Прочь от нас, Катон, Сенека,
Прочь, угрюмый Эпиктет!
Без утех для человека
Пуст, н
Страница 14 из 20
Следующая страница
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
