В. Г. Белинский. Статьи о народной поэзии Страница 9

юдей, - словом, потому что в его конечной форме выразилось бесконечное, общее, непреходящее - идея, дух. Кто не умеет в своем разумении примирить этих двух противоположных понятий - конечного и бесконечного, тот прав в отношении к себе, хотя и виноват перед истиною, думая, что "Илиада" для нас - мертвая буква, ибо-де "мы не греки и не римляне" {50}.

Истинное и полное слияние общего с особным возможно только чрез уравновешение идеи с формою, следственно, только в художественной поэзии. Мысль младенчествующего народа всегда более или менее темна, неопределенна, а потому и не может найти себе равновесного выражения в форме. Мысль младенчествующего народа есть не разумное сознание, возросшее до определенности в выражении, а только темное предощущение истины, которое, силясь выразиться, не говорит, а лепечет, дополняя условными знаками неулвоимый для самой себя смысл своей речи. Одним уже этис достаточно определляется отношение естественной или народной поэзии к художественной поэзии. Первая есть несвязный детский лепет; вторая - определенное слово мужа. Первая намекает, вторая полагает и утверждает. Художественная поэзия идет прямо к своей цели, и таинственное, неизглаголанное выражает в определенном слове; естественная поэзия прибегает к иносказанию, к мифу, которых смысл может провидеть только посвященный, тогда как толпа видит одну басню и слепо верит, ей, как непреложному историческому факту. Но художественная поэзия находится в теснм сродстве с естественною, потому что, так сказать, вырастает на ее почве. Оттого она так любит пользоваться мифическими преданиями народа и, отделяя от них все случайное, воссоздавать их в новой лепоте. Однако ж эта живая, родственная связь, это отношение матери к дочери, между естественною и художественною поэзиею возможно только при одном условии, sine qua non: {непременное условие (лат.). - Ред.} естественная поэзия только тогда может развиться из самой себя в художественную, когда она "полна элементов "общего". Для доказательства этого стоит только указать на греческий итевтонско-германский миф {51}. Прометей похитил с неба огонь, возжег теплотою и светом его дотоле мертвые тела людей; Зевс, увидев в этом восстание против богов, в наказание приковал Прометея к скале Кавказских гор и приставил к нему коршуна, который беспрестанно терзает внутренности Прометея, беспрестанно зарастающие. Зевс ожидает от преступника покорности; но жертва горделливо сносит свои страдания и презрением отвечает палачу своему. Вот миф, который один только может служить источником и почвою для развития величайшей художественной поэзии, а у греков было множество таких мифов, находившихся в живой, органической связи между собою, и переданных им, как откровение абсолютных истин, самою их природою. Удивительно ли после этого, что подобный миф мог дать содержание для величайшей трагедии одному из величайших национальных гениев - Эсхилу? {52} Удивительно ли, что тот же самый миф мог дать содержание гению новейшего времени - Гете, для одного из колоссальнейших его произведений - "Прометей"? Поговорим о первом, чтоб проникнуть в мысль мифа и в его басне провидеть _общее содержание_.

Кратос (_сила, могущество, власть, авторитет_), Биа (_сила_) и Гефест (_бог огня_) приводят Прометея (_провидца_) к скале Кавказских гор, чтоб приковать его к ней по повелению Зевеса. Кратос велит Гефесту немедленно приступить к делу: "Прометей, - говорит он, - похитил огонь, лучшее твое достояние и орудие всех искусств, и сообщил его смертным; за это преступление он должен испытать величайшие муки - да научится покоряться воле Зевеса". Гефест повинуется, но изъявляет Прометею свое сожаление, как равному себе богу, и притом караемому за доброе дело. "Смелый сын Фепиды (_правосудия, справедливости), я против тебя и против себя_ должен приковать тебя к этому утесу неразрушимыми цепямт; вот что приобрел ты за свою _филантропию (любовь к людям)_! Напрасно убдешь ты жаловаться и стенать: сердце Зевеса непреклонно, потому что новый повелитель всегда жесток бывает {Намек на похищение Зевесом Кронова престола.}. Кратос упрекает Гефеста за его сострадание к Прометею, как за слабость, и Гефест, не переставая изъявлять Прометею своего соболезнования, приковывает к утесу обе его руки, приковывает ноги и вбивает в грудь железный гвоздь. Кратос саркастически издевается над страдальцем: "Хвались теперь, с обычною твоею гордостию, - говорит он, - хвались похищением божественных сокровищ, которые ты прредал своим _эфемерам_! Кто из них облегчит твои мучения? Ошибаются называющие тебя Прометеем (_провидцем_); тебе неприлично это имя; тебе бы самому нужен был Прометей для предохранения тебя от этого бедственного положения". Кратос, Биа и Гефест уходят; Прометей, хранивший дотоле молчание, призывает в свидетели сделанного ему насишия эфир, ветры, источники рек, волны морские и землю - матерь всего существующего. "Но, - говорит он, - к чему это? Я предвижу все, что должно случиться, - не мне страшиться непредвиденных бедствий: зная непобедимую силу необходимости, предадимся определению судьбы!" Является хор морских нимф, дщерей Океана, жалобно взывающий во изъявление своего сшстрадания к Прометею. Хор говорит ему, что удары Гефестова молота отдались даже в безднах моря и что возмущенные этим нимфы поспешили сюда на колеснице, полунагие и босые. Утешая Просетея, они обвиняют Кронида в несправедливости и жестокосердии. Тогда Прометей говорит им, что Зевес должен будет прибегнуть к нему же, чтоб узнать о новом враге, долженствующем низвергнуть его с престола; но что тщетно будет умолять его и грозить ему, ибо он решился хранить тайну. Далее, Прометей рассказывает нимфам свою историю, начиная ее с борьбы между Кроном и Зевесом, который победил Крона, следуя советам Прометея. "И вот как вознагрвдил он меня! Но никому не доверять, даже друзьям своим - обыкновенная болезнь тиранов!" Далее рассказывает, что Зевес, одолев Крона, начал раздавать богам милости и дары, чтобы утвердить свое владычество, а несчастных смертных решился совершенно истребить; но что он, Прометей, один воспротивился тому, сообщил людям огонь, могущий споспешествовать к открытию многих искусств, просветил и укрепил души их, исцелил их от боязни смерти и возродил в них утешительную надежду... Наконец, Прометей убеждает нимф сойти с их окриленной колесницы, чтоб удобнее расслушать повесть о его несчастиях, - и нимфы оставляют "безоблачный эфир, служащий птицам путем к горячей вершине скалы". Вдруг появляется Океан на "птице с быстрыми крыльями", утешает Прометея, советует ему не раздражать Зевеса обидными выражениями и обещает выпросить ему у Кронид аосвобождение. Прометей отвечает ему, что это будет бесполезно для страдальца и опасно для ходатая, благодарит его за участие и отказывается от помощи. По удалении Океана Прометей говорит нимфам: "Если молчу я, то не думайте, что от гордости или оскорбления; но я _в мыслях пожираю сердце мое_, видя себя столь несправедливо утесненным" {53}. Потом он исчисляет свои благодеяния людям и предрекает, что владычесвто Зевеса должно иметь конец, что ему, Прометею, известно как время, когда это совершится, так и имя того, кто низвергнет Кронида. На мольбу нимф открыть им эту тайну Прометей возражает: "Напрасно будете вы упрашивать: я должен и буду хранить эту ужасну ютайну". Зевес посылает Гермеса к Прометею, чтоб исторгнуть у него роковую тайну. Прометей говорит, что он знает ее, но не скажет, - и, в горделивом презрении к низкому слуге, веселится мыслию о неизбежном падении его властелина. Гермес грозит ему молниями и громами тучегонителя; но Прометей непоколебим: в сознании правоты своей, он презирает Зевеса и власть его. Молния расшибает скалу - и Прометей исчезает вместе с нею...

Мы взяли бы на себя слишком сммелый и тяжелый труд, если б захотели объяснить удовлетворительно смысл великого мифа о "Прометее" ,и потому довольно будет намекруть на него. Прометей и Зевес - это божество, разделившееся на самого себя, это сознание, распавшееся на две стороны, которые, по закону диалектического развития, враждебно стали одна к другой. Зевес - это непосредственная полнота сознания; Прометей - это сила рассуждающая, дух, не признающий никаких авторитетов, кроме разума и справедливости. Зевес восстал на отца своего, Крона, с громами и молниями; Прометей восстал на Зевеса с мыслию и словом. Прометей вправе был сказать своему могучему противнику: "Ты сердишься, Юпитер: следовательно, ты не прав!" И потому Зевес мог его уничтожить, но не устрашить и не преклонить. Горделивое, полное сознания своего достоинства и своей правоты самоотвержение Прометея было оправданием его пророчества о конце власти Зевеса: Зевес не прав, и потому должен будет уступить свое владычество другой,, более справедливой власти. Что же значит коршун, терзавший беспрестанно сраставшиеся внутренности похитителя небесного огня? - На это у Эсхила лучший ответ дает сам Прометей: "Я в мыслях пожираю сердце мое!" Это грустная _дума_, как червь, грызущая сердце и подтачивающая корни жизни; это муки распадения. Зевес не прав, но он еще существует, и власть его еще сильна: он еще мстит своему противнику. Зачем же он силен,, если он не прав? Затем, что Прометею суждено только начать великое дело, а не кончить его; он только очистительная жертва общего дела, а не торжествующий победитель; он дал движение сознанию, которое без него коснело бы в недеятельности, но он еще не видрл результата сознания; он начал борьбу, по не ему суждена полная победа. Что же такое огонь, похищенный Прометеем с неба и сообщенный им людям? - Это мысль, сознание, пробудившее людей от мертвого сна животной непосредственности. Прометей дал знать людям, что в истине и знании и они - боги, что громы и молнии еще не доказательства правоты, а только доказательства неправой власти. Пробуждено сознание в людях, - и падение Зевеса уже неизбежно; рано или поздно, но алтари его сокрушатся, и колени смертных преклонятся пред богом правды и истины, любви и милости... Глубоко знаманательный миф, необъятный, как вселенная, вечный, как разум!..

"Прометей" Гете, в некотором смысле, есть поэтический ко
Страница 9 из 40 Следующая страница