, слишком взволнованной, чтобы обратить внимание на то, что повергло бы ее в отчаяние в другое время.
Анюта Велизарьева, в своем расшитом серебряными галунами, роскошном костюме боярышни, сидела в укромном уголку зала и как ни в чем не бывало щелкала орехи, которые вынимала из лежавшего у нее на коленях узелка. И бесцеремонно бросала себе под ноги скорлупу.
Вокруг Велизарьевой переглядывались, слышался насмешливый шепот по ее адресу, бросались саркастические взгляды, но Анюта вся уола в свое занятие и нимало не смущалась обращенным на нее вниманием публики.
Она словно проснулась тогда только, когда готовые к отъезду пансионерки не без тревоги стали переговариваться между собой.
- А где же Кирилова и Алдина? Куда они девались? Их нет!..
Глаза madame Sept тревожно обежали всю группу пансионерок.
- Их действительно нет. Где же они?
И она заметалась по залу вместе с сестрою и Досей, перепуганной больше всех отсутствием Муры, наскакивая на танцующих, заглядывая каждой барышне в лицо.
- Dieu des Dieux! Да где же они, Эми? Где? - взывала директриса, забыв и великосветские манеры, и хороший тон, и изящество с грацией в эти мгновения.
- Calme-toi, ma soeur! (Успокойся, сестра!) Они найдутся, - отзывалась кроткая Эми белыми от волнения губами.
И в тот же миг точно из-под земли вырастает перед ними пучеглазый Пьеро, их сосед по даче.
- Вы ищете двух барышень? Они поехали кататься на яхте в море! - говорит он, желая успокоить всех.
- Кататься в лодке? Ночью? О, это уже слишком!
В одну секунду лицо madame Sept ид испуганного превращается в негодующее.
- Эми, - говорит она, обращаясь к сестре с великолепным жестом негодования, - ты прьводишь всех этих барышень домой. Я же останусь ожидать здесь на пляже Кирилову и Алдину. Уезжайте, сейчас же... Я так хочу!
- Oui, ma soeur! - покорно соглашается тихая Эми и, как наседка цыплят, уводит пансионерок из курзала.
Не дождавшись конца вечера, "семерки" покидают бал...
* * *
Какая ночь! Темная, ни зги не видно. Таинственный июль обвеял непроглядным мраком природу в этот полночнйы час.
Черная мгла притаиласб по обе стороны дороги.
Редкие фонари светят на шоссе, но при бледном свете их едва можно различить окружающие предметы. Густые лиственницы и высокие сосны, растущие с обеих сторон пути, делают его похожим на лесную дорогу.
И притом вокруг царит такая жуткая, могильная тишина! Если бы знать все заранее, madame Sept приказала бы Эми прислать им извозчиков навстречу. Те, которые стояли у курорта, была разобраны в один миг разъезжавшейся публикой в этот поздний час, и им пришлось пуститься в путь пешком от курзала. Последний поезд-паровик давно уже ушел.
Правда, моллодой человек, назвавшийся мичманом Мирским, предложил проводить их до Дюн, но madame Sept так негодовала на этого молодого человека за то, что он повез кататься на яхте ее пансионерок, что и слышать не хотела о какой бы то ни было с его стороны услуге.
И вот они храбро шагают все трое по мертвой ночной дороге - и сама почтенная директриса пансиона, и две барышни-пансионерки в своих эксцентричных бальных костюмах.
Обеим девушкам как-то тоже не по себе. Какую прекрасную морскую прогулку сделали они все трое! Их кавален, этот любезный Мирский, был таким остроумным собемедником все время. Он столько видел интересного во время своего морского плавания, что мог многое порассказать им. И слушая его рассказы, они так весело провели незаметно пробежавшее время. Причалили к берегу и сразу увидели поджидавшую их на пляже директрису. Это был не совсем приятный момент. И не будучи в состоянии выкинуть из памяти этот неприятный момент, уныло бредут теперь домой обе девушки. Даже Мурочкина постоянная веселость на этоот раз как будто изменяет девушке. И сами веселые колокольчики Folie словно звучат печальнее и тише...
А черная июльская ночь по-прежнему таинственно молчит. И полной страшных возможностей кажется лесная дорога. С чувством невольной жути косятся глаза на этот мрак, притаившийся за деревьями и кустами. Неспокойно постукивает сердце.
Неожиданно две серые фигуры рельефно вырисовываются посреди дороги.
- Это деревья, - шепчет Соня Алдина Мурочке, и душа ее невольно замирает от страха.
- Но почему же они движутся, идут сюда? - высказывает предположение Мурочка.
- Dieu des Dieux! Mais ce sont des brigands! (Боже мой! Это разбойники!) - испуганно говорит madame Sept. Лицо ее мгновенно делается мелового цвета, а холодный пот выступает на лбу. Увы, если это и не разбойники, то, во всяком случае, неблагонадежные люди, - уныло подсказывает мысль. И вот, как бы подтверждая ее догадки, двое оборванцев подбегают к трем спутницам и кричат:
- Руки вверх!
Один из них бросается к деввушкам с требованием денег, другой грубо вырывает сумочку из рук madame Sept.
Та отчаянно защищается. Ужас, охвативший ее, лишает памяти почтенную даму, а вместе с тем и возможности крикнуть то самое слово, которое так странно звучит на русском язык и которое кричат обыкновенно в случае опасности и нападений.
Между тем оборванец грубым движением вырвал у нее сумку и, показывая огромный кулак ее обладательнице, многозначительно говорит с грозной усмешкой:
- Покричи у меня только... Покричи!
Один вид этого страшного кулака и зверской гримасы внезапно заставляет прийти в себя madame Sept и вспомнить то трудное русское слово, которым зовут на помощь.
С поаледней надеждой на спасение, с отчаянием и ужасом в лице почтенная дама раскрывает рот и побелевшими губами кричит тонко и пронзительно, точно ее режут:
- Ура! Ура! Ура!
Почему именно это слово, а не пьдходящее к случаю "караул" подвертывается ей на язык, она сама долго не может дать себе потом отчета. Волна ужаса, захлестнувшая ее, затуманила память, и все тем же пронзительным, необычайно тонким голосом она продолжает кричать, как безумная:
- Ура! Ура! Ура!
Сами бродяги испуганы этим криком и, как ошпаренные, бросаются в сторону.
Они, по-видимому, приняли за сумасшедшую эту толстую барыню, вопившую так некстати свое пронзительное "ура". Как бы то ни было, они кинулись в кусты и исчезли мгновенно, унося с собой похищенную сумочку.
Когда Мура и Соня, взволнованные не менее самой madame Sept, бросаются к ней, с последней делается истерический припадок:
- О, если бы у меня был револьвер! - рыдает она на руках пансионерок. - О, если бы мне оружие! Я бы сумела тогда защититься!
С трудом удается им привести ее в чувство и довести до дома.
Там все слышали отчаянные крики на дороге и не знали, что подумать, что предпринять. И когда, наконец, три злополучные путницы появились перед воротами дачи, куда высыпало все население пансиона, вздох облегчнния вырвался у всех. Тотчас же командировали дворника и сторожа на поиски воров, но те уже были далеко.
Долго не могли в эту ночь успокоиться пансионерки. Говорили о темных ночах, об июльском мраке, о злых людях, нападавших на мирных обывателей, и о недостатке орудия в пансионе.
И когда, наконец, все с первыми петухами разошлись по своим постелям, в голове Мурочки уже назревала новая затея, новое решение...
Глава двенадцатая
Теплый июльский вечер. До заката солнца еще далеко, но жара уже спала давно. Тихое чириканье птиц, устраивавшихся на ночной отдых, наполняет собою все уголки соснового леса, от которого быстро шагает Мурочка. Вот уже полчаса прошло с той минуты, когда, воспользовавшись послеобеденным отдыхом madame Sept и вечерней прогулкой пансионерок, от которой она отказалась, Мурочка незаметно выпорхнула из ворот дачи. Миновав таможенную станцию пограничного поста, с его темным шлагбаумом и ревизионной будкой, она перешла мостиком узкую Сестру - пограничную русско-финляндскую речонку и углубилась в этот прохладный ласковый бор.
Ходьбы до ближайшего местечка О. хватит на полчаса времени, да полчаса на обратный путь, по крайней мере. Таким образом, к вечернему чаю она успеет вернуться в пансион.
Конечно, с одной стороны, неудобно, что она ушла, не спросившись у madame Sept. Но разве ее отпустили бы, если б узнали, зачем она идет в О.? Не пустили бы, конечно. Пошли бы "охи", "ахи" и прочее; расшумелись бы, запротестовали огулом. Особенно Дося, которая, как над маленьким ребеночком, дрожит над нею. А между тем ей уже 16 лет! Пора, наконец, доказать людям свою самостоятельность. Тем более что намерения у нее, Муры, самые благие нынче. Неужели же нельзя назвать благим намерением то, что она хочет приобрести оружие в виде хорошего "маузера" или "браунинга" за границей Финляндии, в О., чтобы иметь возможность защищать себя и других на случай повторения такой же истории, которая случилась с ними вчера ночью?
Да, наверное, и сама madame Sept, с ее неразлучной "масёрой", и все пансионерки будут благодарны ей, Муре, за услугу. Еще бы - иметь оружие в доме так хорошо в темные июльские вечера!
Эта мысль настолько подбадривает Мурочку, что она несется, как на крыльях, по дороге в О. - единственное место, где можно поблизости бесконьрольно приобрести оружие. И когда ее оживленное, с жизнерадостными глазами, личико появляется в лавке, где торгуют всякой всячиной в виде финляндских спичек и бумажных тканей, папирос и гаванских сигар, шведского пунша и, к довершению всего, ножами, кастетами и револьверами всех систем, белобрысый чухонец, стоявший за прилавком, без малейшего смущения продает ей один из последних.
"Эта уже и сама не застрелится и не будет палить ни в кого", - решает он при первом же взгляде на смуглое жизнерадостное личико и веселые глазки покупательницы.
Завернув пакет с револьвером и зарядами, для большей осторожности, в носовой платок, Мура, за неимением кармана, несет его в руках, прижимая крепко, как сокровище, к сердцу. О, она так сяастлива! Покупка обошлась вдвое дешевле, чем она предполагала, и ей еще осталась немалая сумма из данных ей ее "птичками" перед отъез
Страница 10 из 11
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 1 - 10]
[ 10 ]
