али хором:
- Тетя Леля! Тетя Леля! Новенькая уморилась. Походя спит!
Что было потом, Дуня помнит плохо.
Две худенькие жилистые руки горбуньи подхватили ее и повели куда-то.
Куда? Она сознавала мало...
Как в тумане мелькнула лестница... Не то коридорчик, не то комната с медным желобом, прикрепленным к стене, с такими же медными кранами над ним, вделанными в стену... Дверь... И снова комната, длинная, с десятками четырьмя кроватей, поставленных изголовьем к изголовью, в два ряда.
Все кровати одинаково застланы жидкими нанковыми одеялами с крепкими подушками в головах, в грубых холщовых наволочках.
- Раздевайся скорее и ложись... Уж бог с тобою, мыться не надо. Глаза не смотрят, вижу, - произнесла Елена Дмитриевна и, собственноручно раздев сморившуюся Дуню, уложила девочку в постель.
Эта постель показалась чем-то сказочным для деревенского ребенка. У бабушки Маремьяны спала она на жесткой лавке, застланной каким-либо старым трярьем, и прикрытая одежей. Здесь же был и матрац, и одеяло. Маленькое тельце с наслажждением вытянулось на кровати.
- Спи! Христос с тобтй! - проговорила горбунья и, перекрестив Дуню, быстро нагнулась и поцеловала стриженую головку в лоб.
Но Дуня уже не слышала и не чувствовала ничего.
Она крепко заснула в одну минуту.
Глава девятая
Неначтное осеннее утро... Снег падает большими мокрыми хлопьями и тает на лету, не достигая земли.
- Динь! Динь! Динь! Динь! - звенит заливается колокольчик.
Тоненькая фигурка дежурной по приюту воспитанницы мелькает по коридору, проскальзывает в дортуары, не переставая звонить убийственно нудным, нестерпимо резким звоном, заходит в спальни. Дежурит нынче Липа Сальникова, воспитанница среднего отделения.
У нее тупое, скуластое, некрасивое лицо, толстые вывороченные губы и заспанные сердитые глаза.
Разбудив старших, она перебегает в свою спальню, где ночуют средние, ее однокашницы.
- Вставать, девицы, вставать! - бойко покрикивает она, останавливаясь на пороге.
Потом спешит в "младший" дортуар, к стрижкам.
- Стрижки, вставать! - разносится ее голов по комнате. - Нечего-нечего лентяйничать, на уборку опоздаете, того и гляди. Живо у меня, не то водой окачу.
Маленькие, круглые, как шарики, головенки быстро отрываются от подушек... За ними и сами обладательницы "шариков" соскакивают с постелей.
Дети знают отлично, что с дежурными шутки плохи. Либо одеяло сдернет, либо еще хуже - обольет водою. А в дортуаре холодно и без того! Так выстудило за ночь...
Липа торопливой походкой устремляется на середину комнаты. Там, задернутая темным абажуром, чуть мерцает висячая лампа-нончик.
В одну минуту выдинут табурет проворной рукой на середину комнаты. Липа вскакивает на него, прибавляет в лампе огня, повернув светильню, потом снимает абажур...
В дортуаре сразу становится светлее. Теперь ясно видно, кто из девчонок не встал и лежа прохлаждается в кроватях.
- Вставать! Вставать! - громким голосом кричит Липа и срывает мимоходом два-три одеяла с заспавшихся малышей.
- Ай! Ай! Оставь! Липочка! Робненькая! Миленькая! Золотенькая! - молит жалобнйй голосок. - Хо-о-ло-одно, Ли-и-па-а! - Но Сальникова в ответ торжествующе смеется.
- А холодно, так вставай! Чуркова! Ты это что же, дряннушка этакая! До мооитвы лежать будешь? - и Липа, стремительно схватив с предпостельного столика кружку, бежит с нею в умывальную. Через минуту она возвращается, сияя той же торжествующей недоброй улыбкой.
- Ты не слушаться? Так на же тебе! - и все содержимое в кружке целиком выливается на малютку Олю.
Липа неистово хохочет. Оля, мокрая, дрожащая в залитой сверху донизу рубашонке, вскакивает с постели, испуганными глазенками впивается в свою мучительницу.
Она хочет сказать что-то и не может. Заикается, путается и, лязгая зубами, дрожит.
- Ну двигайся! Что ровно истукан стоишь? На молитву опоздаешь! - резко прикрикивает Липа.
- А ты не смей Олю обижать. Она у нас слабенькая, того и гляди заболеет! - выскакивая вперед, крикнула Дорушка.
- Не смей! Не смей! Что за командирша такая! - запищали и другие стрижки, окружая внезапно тесным кольцом Липу.
- Ах, вы, такие-сякие малыши! Грозить еще вздцмали! - захорохорилась Липа.
- А ты не смей! - наседали на нее девочки.
- Ах, сделай милостб, испугалась, сейчас заплачу! насмешничала Липа.
- А вот и испугалась! Небось нас сорок, а ты одна! - крикнула внезапно словно из-под земли выросшая Васса. - Небось попадет тебе!
- Попадрт! Попадет за Олю! - защищали стрижки.
- Цыц, молчать! Не то няньку Варвару крикну! - пригрозила Липа.
Няньке Варваре, спавшей обыкновенно в спальне малышей в уолу, у печки, вменялось в обязанность присматривать за стрижками и помогать горбатенькой Елене Дмитриевне в уходе за малышами. Сейчас нянька как раз отсутствовала, на несчастье Липы. Окинув быстрым взором спальню, девочки убедились в этом.
Липа Сальникова растерялась немного... Прямо на нее лезла Васса, сжимая в кулачки свои костлявые ручонки десятилетки. Красная от гнева Оня Лихарева, обычная заступница болезненной Чурковой, грозила ей из-за плеч Вассы.
Любочка Орешникова кричала в уши:
- Злая Липа, злющая! Бесстыдница, ишь, что выдумала - маленьких обижать! Тете Леле скажем!
Липа Сальникова разом взвесила свое положение. Приходилось плохо. Надо было идти на мировую со всей этой мелюзгой. Быстро сунув руку в карман. Липа вынула оттуда залежавшийся пыльный кусок сахара и, протягивая его плачущей Оле, произнесла, смягчая свой резкий голос:
- Ну, ладно, ладно! Будет! Ладно уж, поревела и будет! На сахарцу. Эка невидаль, подумаешь! Душ заставили принять ненароком. Не зима еще... Не помрешь. А вот, девоньки, послушайте меня, что я вам скажу-то! Цыганка у нас объявилась. Гадальщица. Слышите? Так твою судьбу тебе расскажет, что любо-дорого. Что с каким человеком через год будет, все увидишь. Приходите нынче вечером в наш средний дортуар. Гадалку вам покажем, - тараторила Липа, и глаза ее лукаво поблескивали на скуластом лице.
- Я боюся! - пропищала Оля Чуркова с не выспавшимися еще глазами сосавшая сахар.
- А я приду! - смело крикнула Васса. - Кто со мной?
- Я! - отозвалась Оня Лихарева.
- И я! - взвизгнула Канарейкина.
- Уж и я, так и быть! - и девятилетняя Алексаша Кудрина вынырнла из-за подруг.
- А кто гадает-то? - с любопытством осведомилась Любочка Орешкина.
- Ишь ты, так тебе и скажи! - усмехнулась Липа. - Придешь - увидишь! Приходи только! Настоящая цыганка, говорят тебе!
- Липочка-душенька, скажи, скажи - кто? - пристали со всех сторон к подростку Сальниковой малыши-стрижки. - Гадалку позови, Липа!
- Ладно, подождете, скороспелки. Будете много знать, скоро состаритесь, - хохотала большая девочка и, не переставая смеяться, выбежала из дортуара.
- Я пойду уже вечером, погляжу на гадалку! - решительно заявила Оня, всегда прежде своих сверстниц отзывавшаяся на всякие шалости.
- И мы, и мы! - запищали другие.
- Нет уж, сидите дома. Мы с Васчой идем, с Любочкой, да Алексашу прихватим, кто постарше. А вы дома с нянькой Варварой останетесь, - с важностью говорила Оня.
В младшем отделении, как и в старшем, и в среднем, были дети разного возраста. Принимали сюда девочек от восьми до одиннадцати лет. С одиннадцати до пятнадцати воспитанницы составляли второе среднее отделение, и с пятнадцати до восемнадцати - старшее выпускное. Среди стрижек поэтому были совсем еще несмышленые малютки-восьмилетки и девятилетние и десятилетние девочки вроде Любочки Орешниковой, Дорушки Ивановой, Вассы, Они и Сони Кузьменко.
Долго спорили и препирались стрижки, кому идти к гадалке в "среднее" в гости, и сойдет ли "поход" благополучно, тайно от тети Лели, которая строго запретила сходиться своим малышам со средними и старшими воспитанницами.
Внезапно раздавшийся звонок к молитве прервал волнение малюток. Из соседней комнаты появилась знакомая горбатенькая фигура, и тетя Леля, хлопая в ладоши, стала сзывать свое маленькое стадо обычным призывом:
- В пары, дети, в пары!
Начинался однотонный, серый, приютский день.
Глава десятая
От восьми до девяти вся внутренность коричневого дома как бы выворачивалась наизнанку. Трудно узнать приют в этот утренний час.
Всюду моют, скребут, натирают, метут, снимают в углах паутину... Старшие и средние носят тяжелые ведра с водою, моют полы, двери, окна или тщательно оттирают медные заслонки у печей, дверные ручки и оконные задвижки.
Малыши помогают по мере сил и возможности средним и старшим.
В грязных, грубых, холщовых передниках, с раскрасневшимися лицами девушки и дети с одинаковым усердием работают на уборке.
Вон пробежала беленькая, хрупкая и изящная Феничка Клементьева с полным до краев ведром мыльной воды... Та самая Феничка, что часто, сидя в угооку, читает потихоньку чудом попавшие ей в руки романы и обожающая богатыря-доктора Николая Николаевича.
Сефчас Феничку узнать нельзя. Вместе с Шурой Огурцовой, своей подрвжкой, оеа льет воду на доски коридора и начинает энергично водить по полу шваброй, обвязанной тряпеой на конце.
- Маленькие! Стрижки! - кричат взапуски Феничка и Шура. - Тащите сюда мыла. Нянька Варвара даст...
Дорушка и Дуня, находившиеся поблизости, устремляются по поручению средних. И через минуту несутся обратно, таща вдвоем большой кусок серого мыла, добытый у няньки.
Вот уже месяц, как живет в приюте Дуня.
Трудно поверить, что это та самая маленькая деревенская девочка, которую четыре недели тому назад доставил в приют Микешка.
Личико Дуни вытянулось, заострилось. Здоровый деревенский загмр почти исчез с него. Глаза стали больше, острее. Осмысленнее, сосредоточеннее глядят они теперь на божий мир. Мн
Страница 7 из 47
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 47]