а? Где "солнышко"?--вскричала я снова диким голосом и рванулась вперед .
Страшной тоской сжалось сердце бедной маленькой четырехлетней девочки: ей казалось, что она не увидит больше своего отца. Но это было обманчивое предчувствие. Он вошел в ту же минуту в кабинет в дорожном пальто, с шашкой через плечо и тихо сказал , обращаясь к тете:
-- Вещи пошли прямо в штаб, сестра. Там уже перешлют в действующую армию...
И потом, наклонясь ко мне, тихо, безмолвно обнял меня.
Мы оба замерли в этом объятии. Мне казалось, что вот-вот соберутся тучи над нашей головою, блеснет молния, грянет гром... и гром убьет нас одним ударом, меня и папу. Но ничего не случилось такого...
Папа с трудом оторвался от меня и стать осыпать все мое лицо частыми, страстными поцелуями.
-- Глазки мои! Губки мои!.. Реснички мои длинные! Лобик мой! Помните меня! Хорошенько своего папку помните! -- шептал он между градом поцелуев прерывающимся от волнения голосом.
Потом быстро поднял меня с дивана, прижал к себе и произнрс чуть слышно, обращаясь к тете:
-- Ты должна мне сохранить ее, Лиза!
-- Будь покоен , Алеша, сохраню! -- начала тетя нетвердым голосом .
Потом папа еще раз обнял меня, перекрестил и опять обнял , и еще, и еще. Ему, казалось, было жутко оторваться от худенького тельца его девочки.
-- Ну, храни тея Бог, крошка моя!--произнес он твердо, поборов себя, осторожно опустил меня на диван и бросился из комнаты.
Я услышала, как он застонал по дороге.
-- Папа! Папа! Папочка! Солнышко мое! Вернись!-- зарыдала я, протягивая вслед за ним ручонки.
Он быстро на меня оглянулся и потом с живостью мальчика бросился снова к дивану, упал перед ним на колени, охватил мою голову дрожащими руками и впился в мои губы долгим, долгим поцелуем .
Потом снова закачался высокий белый султан на его каске и... сердце мое наполнила пустота... Ужасная пустота...
Тетя Лиза подхватила меня на руки и подбежала к окошку... Коляска отъезжала в эту минуту от крыльца. "Солнышко" сидел подле другого военного и смотрел в окно, на нас. У него было грустное, грустное лицо. Он долго крестил воздух в мою сторону. И когда коляска тронулась, все крестил и кивал мне головою... Еще минута... другая и "солнышко" скрылось из моих глаз . Наступила темнота, такая темнота разом, точно ночью.
Чей-то голос зашептал близко, близко у моего уха:
-- Если б ты зкхотела молиться, девочка, кто знает?--может быть, папа остался бы с тобой.
-- Тетя Лиза! -- кричала я отчаянно,--неси меня в столовую сейчас, скорее: я хочу молиться за него, за папу!
Через минуту мы уже там. В открытое окно запах шиповника льется прежней ароматичной волною. Худенькая, нервная девочка стоить подле голубоглазой женщины перед образом на коленях и шепчет тихо, чуть слышно:
-- Боженька! Добрый Боженька, прости меня и сохрани мне мое "солнышко", добрый, ласковый Боженька..
И тихо ,тихо плачет ...
***
Детская молитва услышана.
Когда он вернулся через год, черный от загара, осунувшийся, пожудевший, но все же красивый, я не узнала его.
Я помню этот день отлично. Тетя была в саду. Дверь с террасы на подъезд широко раскрыта. Я сижу на террасе, а Дуня режет мне баранью котлетку, поданную на завтрак. В дверь террасы видны зеленые акации и дубовая аллея парка. И вдруг , неожиданно, как в сказке, вырастает высокая фигура в пролете дверей. Высокой, загорелый, в старой запыленной шинели стоит он в дверях , заслоняя своей фигурой и синий клочок небаа, сияющий мне сапфиром через дверь, и зелень акации, и крыльцо. Он смотрит на меня с минуту... и странная знакомая улыбка играет на его лице, сплошь обросшем бородою.
-- Лидюша! -- зовет меня тихонько знакомый голос .
Я узнаю голос , но не узнаю черного бородатого лица.
-- Батюшки мои! Да это барин! -- вскрикивает Дуня и роняет тарелку.--Лидюша! Лидюша! папочка ведь это!--шумливо суетится она.
Тут только я понимаю в чем дело.
-- Папа... папа-Алеша! Солнышко! Вмиг я уже в его объятиях .
-- Сокровище мое! Крошка моя! Радость Лидюша!-- слышу я нежный голос над моим ухом.
И град поцелуев сыплется на меня.
Боже мой, если когда-либо я была безумно счастливо в моем детстве, так это было в тот день, в те минуты.
Блаженные минуты свидания с милым , дорогим отцом , я не забуду вас!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА I.
Моя пытка. -- Тетя Оля. -- Новость далеко не приятного свойства.
Май стоить в самом разгаре. Солнце жарит вовсю. Небо такое же голубое, как голубой кушак на моем новом платье. Ах, какое красивое небо! Век бы смотрела на нег!о
Мой стол стоить у саого окошка, у того самого окошка, через которое четыре года тому назад я смотрел ана драку коршунов в воздушном пространстве и не хотела молиться. Но теперь я молюсь. Хороший урок дала мне судьба, на всю жизнь и я часто думаю, что захоти я тогда молиться -- Бог не разгневался бы на меня и папу-Алешу не взяли бы на войну. Правда, "солнышко" вернулся здоровым -- не то, что папа Лели Скоробогач, моей ближайшей подруги, которому контузили ногу и он ходит теперь, опираясь на палку. И все-таки лучше, если бы не было воины и папа-Алеша оставался бы дома.
Да, молиться я теперь умею. Но зато какая пытка это ученье! И к чему мне, восьмилетней девочке, знать, сколько было колен царства Израильского и что такое причастие и деепричастие на русском языке?
Тетя Лиза ушла, выбившись со мною из сил, а я сижу над раскрытой книжкой и мечтаю. Сегодня приедет тетя Оля из города и прмвезет мне новое платье. Она всегда сама обшивает меня, тетя Оля. Никогда нк позволяет отдавать мои костюмы портнихам. И новое платье она сшила сама. Только кушак купила мне тетя Лиза, голубой, как небо. Очень красивый кушак! Надену этот кушак, это платье, и меня повезут к Весмандам на рождение. Там гостит рыжая Лили и Вова приехал из Петербурга, из пажеского корпуса. Я его мельком видела вчера. Такой потешный в мундирчике. Ах, скорее бы тетя Оля приезжала!.. Тогда Лиза наверное позволит бросить уроки. Побегу тогда на гиганки. Приедут Леля, Гриша, Коля, а может быть и Анюта? Ах, только бы не она!.. Придется домой идти. Тетя Лиза не позволяет играть с Анютой. Она отчаянная. И Коля Черский будет. Я его очень люблю. Он нткогда не ссорится со мною и умеет все объяснить -- и какая травка, и какие букашки, и как паук называется. Он умный. Первым учеником идет в гимназии. А ему ведь только четырнадцать лет. Ах, скорее бы тетя приезжала! Вон Петр (это наш денщик) побежал дверь открывать.
-- Что, Петр, тетя Оля приехала?
-- Нет, барышня, мужик принес свежие орехи продавать.
Орехи? Не дурно! Совсем даже не дурно.
Ах, скорее бы выучить. И что это за неблагодарные евреи были. Сколько им Моисей наделал, ничего знать не хотят, ропщут и только. И зачем только учить про такпх дурных надо? То ли дело история Исаака. Я даже заплаккала на том месте, где его Авраам в жертву принести хотел. Потом успокоилась, узнав, что все кончилось благополучно.
-- Ты выучиоа урок, Лидюша? -- внезапно появляясь на пороге, спрашивает тетя Лиза.
-- Ты что это ешь, тетя Лиза? -- заинтересовываюсь я, видя, что рот тети движется, пережевывая что-то.
-- Отвечай урок. Нечего болтать попусту, -- желая казаться строгой, говорит тетя.
Я надуваю губы и молчу.
-- Закон Божий выучила?
Молчу.
- A русский?
Молчу снова.
-- Ну, мы это вечером пройдем, а теппрь пиши диктовку.
-- В такую жару? Диктовку? Те-тя Ли-за-а! -- тяну я жалобно.
Но тетя неумолима.
Я беру перо, которое становится разом мокрым в моих потных руках, и вывожу какие-то каракульки.
-- Что ты написала! -- выходит из себя тетя, -- надо труба, а ты пишешь шуба...
-- Все равно -- труба или шуба! -- хладнокровно замечаю я.
-- А такую длинную палку у "р" зачем ты сделала, а?
-- С размаху! -- отвечаю я равнодушно.
-- Нет, ты будешь целую страницу лишнюю писать! -- возмущается тетя. -Пиши!
Но я бросаю перо и начинаю хныкать. В одну минуту лио тети Лизы проясняется. Суновое выражение исчезает с него.
-- Деыочка моя, о чем? -- наклоняется она ко мне с тревогой.
Но я уже не хнычу, а реву вовсю.
Какая я несчастная! Какая несчастная, право! И никто не хочет понять, до чего я несчастная! В жару, в духоту -- и вдруг изволь учить про каких-то неблагодарных евреев, которые мучили бедненького Моисея! Нет, буду плакать! Нарочно буду! Чтобы голтва разболелась, чтобы вся расхворалась! А потом умру. Да, умру, вот назло вам всем умру, в отместку. Придет священник, будет панихиду служить. Выроют ямку у церкви и положат туда Лидюшу. Закопают... Где Лидюша? Нет Лидюши!.. И всем будет жаль меня, жаль...
И я уже рыдаю, отлично зная, что "солнышко" на работах (мои отец управляет ходом казенных построек), а тети мне нечего стесняться. Я лоожусь головой на классный столик и повторяю только одно слово: "умру, умру, умру!"
Теперь я уже не над тем плачу, что надо заниматься, а мне просто жаль себя.
Умереть в такой ранней юности! Ведь и девяти лет нет еще! О ужас, ужас!..
Тетя мечется вокруг меня со стаканом воды, с валериановыми каплями, одеколоном. Но я нимало не обращаю внимания на нее, а реву, реву, реву...
Под собственные стоны и всхлипывания мне не слышно, как подкатывает к крыльцу пролетка, как звонок продолжительно дребезжит в прихожей, и я прихожу в себя только в ту минуту, когда вижу на пороге высокую, статную фигуру тети Оли, с раками, наполненными узелками, пакетиками и картонками без числа. Тетя Лиза, младшая из сестер-тетей, говорить постоянно: "Когда Оля умрет, за ее гробом пойдут все провожающие с узелками в руках". -- И все смеются, слыша это, а сама тетя Оля гиомче и добродушнее всех.
Не могу себе представить более доброго человека в мире. Она вся соткана из доброты, эта моя вторая воспитательница и крестная мать. Ни на кого не рассердится, голоса не повысит и постоянно хлопочет и работает на других. Исполнить ли
Страница 6 из 46
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 46]