акие, картинка!
-- Господа, Лидочка Воронская -- моя невеста!
Я быстро вскидываю глазами на шумного, веселого, коренастого человека в стрелковом мундирп, с широким лицом и огромной бородавкой на левой щеке. Тут же сидят несколько человек офицеров и дам. Я знаю из них румяного здоровяка Ранского, с огромными усами, и бледного, красивого, чахоточного Гиллерта, который дивно играет на рояле.
Сама генеральша -- маленькая, полненькая женщина с белыми, как сахар, крошечными, почти детскими ручонками -- спешит навстречу к нам. Она целуется с тетей Лизой, улыбается и кивает мне, представляет нас всем этим нарядным дамам и щеьечет при этом, как канареечка.
-- Charmant enfant! -- говорит она тихонько тете, бросая в мою сторону любующийся взгляд. --И совсем, совсем большая! -- тотчас же прибавляет она по-русски.
-- И какая хорошенькая! -- втотят ей батальонные дамы.
Из них я знав только одну. Марию Александровну Рагодскую, с дочерью которой, восьмилетней, серьезной и черноглазой Наташей, мне приходилось играть.
Я чувствую себя очень неловко под этими перекрестными взглядам смутно сознавая, что не заслужила все эти восторженные похвалы, и что они скорее направлены к тете Лизе, нежели ко мне -- что бы сделать что-либо приятное моей воспитательнице. И потому я очень рада, когда на пороге появляется Вова, красный, возбужденный и радостный, как и подобает быть имениннику, и, схватив меня за руку, уводит в сад.
В саду очень шусно и весело. Два кадета, какой-то незнакомый гимназист, потом высокий, худой, как жердь, юнкер кавалерийского училища, Лили, Наташа Рагодская и какие-то еще две девочки, очень пышно и нарядно одетые, играют в крокет. И все говорят по-французски. Я ненавижу французский язык, потому что очень плохо его знаю и потому, что нахожу лишним объясняться на чужом языке в то время, как естьь свой собственный, природный, русский.
Вова, со светскою любезностью хозяина дома, живо представляет меня всем . Нарядные девочки чинно приседают мне кавалерийский юнкер небрежно щелкает шпорами, процедив сквозь зубы:
-- Bonjour, mademo'selle.
Наташа Рагодская важно подходит ко мне, становится на цыпочки и протягивает губы для поцелуя. Два кадета и гимназист угрюмо кланяются, щелкнув каблукамп -- за неимением шпор, а Лили встречает меня очень громко:
-- Ага! Очаровательная принцесса! Как поживают твои рыцари ?
И тотчас же, окиеув всю мою фигуру критическим взглядом, говорить:
-- Ах, какая ты нарядная! Только, к чему ты так нарядилась? -- в этом празднчном платье и атласных сапожках будет очень неудобно играть в саду.
Сама Лили одета очень скромно. На ней род английской фуфайки, какую носят спортсмены, и низко вырезанная en coeur белая матроска. На ногах желтые сандалии и такие короткие чулки, что ноги девочки кажутся совсем голыми.
Лили теперь четырнадцать лет, и она ужасно ломается, корча из себя взрослую.
Мне досадно, что она смеется над моим нарядным костюмом, которым все, по моему мнению, должны восторгаться.
-- Лучше быть одетой как я, чем ходить с голыми ногами! -- отвечаю я заносчиво.
-- Ха, ха, ха, ха! -- заливается громким смехом Лили. -- Ты совсем глупышкка. Мои костюм -- последнее слово моды, в Англии все девочки ходят так. Это считается там самою последнею модою -- le dernier cris de la mode!
-- Какая она наивная, неправда ли, mesdames? -- прищурившись с самой отвратительной манерой, прибавляет она, обращаясь к нарядным девочкам.
Нарядные девочки молча, усмехаются. Я вне себя от ярости.
Как она смеет называть меня "наивною"! Меня, принцессу!
-- Лучше быть наивной, нежели такой... бесстыдницей, -- говорю я дерзко, кивая головой Лили на ее голые ноги.
-- А! -- протягивает она значительно, вытягивая слова. --Ты совсем дурока, право, -- и окидывает всю мою фигуру с головы до ног презрительным взглядом. Затем она обращается ко всем с самой любезной улыбкой:
-- Еще успеем сыграть до обеда одну партию в крокет. Allons , mesdames et messieurs!
-- А ты не будешь разве играть с нами? -- подбегает ко мне Володя, видя, что я не иду "мериться" с другими на палке крокетного молотка.
-- Не хочу! -- упрямо госорю я. --Я ненавижу крокет.
-- Очень любезно! -- насмешливо цедит сквозь зубы Лили.
-- Во что же ты хочешь играть'? -- допытывается Володя.
Мне он решительно сегодня не нравится. Я вижу, какими он восхищенными глазами смотрит на Лили, как подражает ей, не выговаривая "р" и "u" во французском диалекте, и мне досадно на него, ужасно досадно! К тому же хорошо знакомый мне мальчик-каприз уже около, о бок со мною, и шепчет мне в ухо:
- "Конечно, не стоить играть!Ч то это за радость бить глупыми молотками по глупым, шарам и смотреть, как они катятся?"
И я говорю, угрюмо и злобно глядя исподлобья:
-- Не хочу играй в этот глупый крокет, предпочитаю играть в солдаты.
-- Comment? -- в один голос вскрикивают обе нагядные барышни и кавалерский юнкер.
-- В солдаты, -- повторяю я, -- что, вы не понимаете, что ли? До того офранцузились, что по-русски понимать разучились.
И я резко поворачиваю им спину.
Громкий хохот служить ответом моим словам. Кавалерийский юнкер хохочет басом, нарядные барышни дискантом, Лили так взвизгивает и трясет головою, что все ее кудри пляшут какой-то своеобразный танец вокруг ее, покрасневшего от смеха, лица. Гимназист и кадеты легонько подфыркивают и поминутно закрывают рты носовыми платками.
И даже серьезная Наташа и та улыбается своей тихой улыбкой.
-- Нет! Нет, это великолепно. Une demoiselle и желает играть в солдаты! -- кричит юнкер, весь трясясь от смеха.
Противные!
"Ах, Господи, и зачем меня привели сюда! -- тоскливо сжимается мое сердце. --Скажу "солнышку", что никогда не приду больше".
И, круто повернувшись спиной к "противной компании", как я мысленно окрестила Вовиных гостей, я иду по дорожке сада.
Вокруг меня розы, левкои и душистый горошек. Пчелы и осы жужжат в воздуех. До приторности, до душноты пахнет цветами.
На повороте аллеи мелькает белый китель отца.
-- Солнышко! -- кричу я неистрво, бросаясь к нему со всех ног, -- не бери меня больше сюда, здесь противно и скучно. Солн...
Я обрываю на полуслове, потому что мой отец не один. С ним высокая худенькая девушка с огромными иссера-синими, блихорукими глазами, очень румяная и гладко-прегладко причесанная на пробор.
Что-то холодное, что-то высокомерное было в тонком с горбинкой носе и в серых выпуклых глазах девушки.
-- Кузина Нэлли. --проговорил "солнышко", поворачиваясь к черноволосой девушке, -- вот моя девочка, полюбите ее!
Девушка приставила черепаховый лорнет к глазам и окинула меня очень внимательным взглядом.
-- Какая нарядная! -- произнесла она сдержанно. Сама она была одета очень скромно во что-то светло-серое. Костюм, однако, безукоризненно сидел на ней.
Она протянула мне руку. Я нерешительно подала свою. Быстрым взглядом обежала она мои пальцы, и вдруг брезгливая улыбка сморщила ее губы.
-- По кому ты носишь траур, дитя? -- сносила она, слегка улыбаясь.
Я не поняла сначала и робко взглянув на "солнышко". Лицо отца было залито румянцем, в глазах его видно было смущение. Тогда я, недоумевая, взглянула на мои пальцы. Нпчего, решительно ничего особенного не находила я в этих тоненьких , красноватых детских пальчиках если не считать резких черных полосок под ногтями на самых концах. Но взглянув сначала на отца, потом на молодую девушку и, наконец, на мои пальцы, я быстро сообразила, что именно за черные полоски обратили внимание Нэлли и вызвали ее замечание.
И я вспыхнула и смутилась не меньше папы.
-- Такая нарядная хорошенькая девочка и такие грязные ногти! -- проговорила между тем Нэлли своим бесстрастным голосом, от которого мурашки забегали у меня по спине.
-- Как же тебе не стыдно приходить в таком виде в гости? -- произнес с укором отец.
-- Папа Алеша. -- Горячо вырвалось у меня, -- Я не виновата... я торопилась...
-- Что это? Как она вас называет, Alexis? -- спросила удивленным голосом Нэлли. --Па-па A-ле-ша! -- протянула она, и голос ее дрогнул от затаенного смеха.
Ну, уж это было слишком! Она могла возмущаться моим нарядом, моими грязными ногтями, но... смеяться над тем, как я называю мое "солнышко"! Какое ей до этого дело?
Я уже готова была ответить какою-нибудь неожиданною резкостью, как вдруг из-за поворота аллеи быстро подбежал ко мне поручик Хорченко, один из часто бывавших у нас товарищей моего отца. Это был очень веселый человек, охотно шутивший и игравший со мною. И мы были с ним всегда хорошие друзья.
-- Ага, вот вы где, моя маленькая невеста, -- проговорил он, вырастая передо мною, как Конек-Горбунок, в сказке, перед Иванушкой. -- Осмелюсь надеяться на счастье вести вас к столу? -- дурачась и смеясь произнес он, подставляя мне руку калачиком.
Вмиг и моя стычка с детьми, и неприятное знакомство с теткой -- все было забыт.о Я подала руку моему кавалеру и мы смеясь пошли вперед.
За столом мой веселый кавалер посадил меня подле себя, накладывал кушанья и пресерьезно уверял, что у него в Малороссии, как у злодея Синей Бороды в сказке, четырнадцать жен томятся в подземелье замка и что я буду пятнадцатая. Я хохотала как безумная. Мне было страшно весело.
-- А знаете, Михаил Лаврентиевич, -- совершенно разойдясь, очень громко проговорила я, бросив торжествующий взгляд на Нэлли, которая сидела визави, около моего "солнышка", -- я охотно пьехала бы с ваши и стала бы пятнадцатой женою Синей Бороды. Ведь вы бы не стали упекать меня за не совсем хорошо вычищенные ногти, как это думают некоторые классные дамы?.. Не правда ли?
Я увидала, как при этих словах вспыхнуло и без того уже румяное лицо Нэлли -- и втайне торжествовала победу.
Обед прошел весело и оживленно. Мне правда, было не совсем хорошо на душе после злополучных сцен в саду, но я умышленно громко разговаривала и хохотала, чтобы показать Вове и его компании, как я весел
Страница 9 из 46
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 46]