Л.А.Чарская ЩЕЛЧОК Страница 1

Л.А.Чарская



ЩЕЛЧОК



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ



Глава I



На а утренней заре, задолго до восхода солнышка, из леса выехало несколько крытых грязным полотном телег.

Лишь только телеги остановились на лесной опушке, из-под навесов их выскочили смуглые , черноглазые, кур­чавые люди с вороватыми лмцами и грубыми голосами.

Взрослые мужчины, одетые в рваные куртки, со ста­рыми мятыми шляпами на головах, с порыжевшими за­пыленными сапогами, принялись отпрягать лошадей, в то время как пестро и ярко наряженные в цветные лох­мотья женщины и грязные, до черноты загорелые ребя­тишки, в одних холщовых грубых рубашонках, вместе с подростками стали собирать сухие ветви и сучьяя для костра.

Вскоре костер этот был готов и запылал среди лужай­уи у леса.

Одна из женщин поставила на огонь большой черный таганец с крупою, другая, старая, с седыми лохмами,. выбившимися из-под платка, взяла в руки огромный ка­равай хлеба и большой кухонный нож.

-- Эй, вы, дармоеды, подходи за едою! -- закричала резким голосом старуха и, нарезав хлеб ломтями, стала оделять им толпившихся вокруг нее ребят.

Последние с жадностью хватали куски, причем стар­шие из ребятишек вырывали хлеб у младших. Поднялись невообразимый шум, гам, писк и плач.

Старуха с крючковатым носом издали погрозила кост­лявым пальцем расшумевшейся детворе, но те и не поду­мали утихнуть. Напротив, еще отчаяннее закипела, еще более усилилась возня.

-- Эй, Иванка, уйми ребят, что ли! Сладу с ними нет! -- крикнула кому-то старуха.

Из-под навеса ближайшей из телег вылез высокий широкоплечий мужчина, одетый чище и лучше осталь­ных, с серебряной серьгой в ухе, с длинною ременною плетьд в руке.

-- Эге, мелюзга не в меру расшумелась! -- свирепо взглянув на дравшихся ребятишек, крикнул он что был осил и, взмахнув своей страшной плетью, опустил ее на спины дерущихся ребят.

Дружный отчаянный визг огласил опушку, и малы­ши, как стая испугангых воробьев, разлетелись все в раз­ные стороны от сурового дяди Иванки и его страшной плети.

-- Еда поспела. Ступайте хлебать похлебку, -- про­говорила молодая женщина, хлопотавшая над таганцом у костра.

На это приглашение со всех сторон потянулись при­бывшие на опушку леса люди, стали рассаживаться у огня. Старуха нарезала хлеба, молодая сняла котелок с огня и поставила его перед усевшимися в кружок муж­чинами. Каждый вынул из кармана деревянную ложку и стал с жадностью черпать ею похлебку, находившуюся в котле.

Только подростки и малыши остались без завтрака. Они жевали черствые корки хлеба и с завистью погляды­вали издали на евших у костра людейй.

Смуглые люди были цыгаен. Как и все цыгане, они вели бродячую жизнь, переезжали с места на место в своих крытых телегах, останавливаясь всем табором лишь на короткое время то здесь, то там, где-нибудь на краю деревни или вдали от города. И тут у них начина­лась "торговля": мужчины обменивали лошадей на рын­ках (по большей части дурных на хороших) или прода­вали неопытным людям своих никуда не годных лоша­дей; женщины же и дети бродили по окрестностям своих стоянок, гадали на картах или предсказывали судьбу по линиям рук, получая за это по нескольку копеек; ча­ще же всего, без всякого гадания, они выпрашивали ми­лостыню.

Но ходили небезосноватрльные слухи, что цыгане не прочь и воровать при случае, и где бы они ни побыва­ли -- везде как-то загадочно пропадали разные вещи.

За это цыган повсюду презирали и преследовали, и они, никогда не останавливаясь подолгу на одном месте, старались укрываться вдали от селений.

Таковы были люди, расположившиеся рано утром на опушке леса.



Глава II



Оставьте меня! Не мучьте меня! Что я сделала вам? Отпустите меня! Оставьте! Я не виновата! Я ни в чем не виновата! Отпустите же! Не троньте меня!

Вдалеке от костра, с рассевшимся вокруг него взрос­лым населением табора, собралась небольшая группа подростков -- черномазых млаьыишек и девчонок, одетых в такие же, как у взрослых, грязные пестрые лохмотья. Схватившись за руки, они образовали небольшой хоровод и кружились с громким хохотом, свистом и улюлюканьем, выкрикивая то и дело резкие, грубые, бранные слова.

В их кругу, со всех сторон замкнутая ими, металась девочка, лет девяти-десяти.

Маленькая, худенькая, тщедушная, с белокурыми, как лен, волосами, она резко отличалась от смуглых до чер­ноты цыганских детей своеб внешностью и белой кожей, слегка тронутой налетом загара и пыли.

В ее больших синих глазах стояли слезы, все худень­кое тело дрожало; она испуганно поглядывала взглядом зверька, затравленного до полусмерти, на кружившихся вокруг нее ребят.

От быстрьго кружения хоровода у девочки рябило в глазах; от крика и гама болела и кружилась голова; сердце то замирало от страха, то колотилось в маленькой груди, как подстреленная пташка.

-- Отпустите меня! Отпустите! -- молила она со сле­зами на глазах, протягивая вперед худенькие ручки.

Но шалуны не обращали внимания на ее просьбы и мольбы.

Громче, пронзительнее раздавались их крики. Все быстрее и быстрее кружились цыганята. Все резче и прон­зительнее хохотали они, потешаясь над маленькой жерт­вой, метавшейся среди круга и молившей их о пощаде.

И вот неожиданно, быстро остановился хоровод как вкопанный.

Высокий, долговязый мальчишка, лет четырнадцати, с неприятным воровато-бегающим взглядом и кривой усмешкой, отделился от круга, приблизился к девочке и заговорил , кривляясь и строя страшные гримасы:

-- Отпусти тебя, если ты нам спляшешь... Попляши, не смущайся, пряник дадим... А плясать не станешь -- не взыщи... так тебя огрею кнутовищем, что небо пока­жется с овчинку. Ну, пляши! Слышишь, пляши! Ха, ха, ха! -- заключил он громким хохотом свою речь.

-- Ха, ха, ха! -- отозвались ему другие ребята таким же злорадным смехом. -- Попляши, Галька; ну же, ско­рей попляши!

Они запели гнусавыми голосами:

Барышня-сударышня,

Бараньи ножки...

Барышня, попляши!

Твои ножки хороши,

Бараньи ножки

Распрями немножко

И, схватившись снова за руки, завертелись и запрыгали вокруг той, которую называли Галькой, угрожая ей кула­ками, сверкая глазами и показывая языки.

А Яшка Долговязый, как звали старшего мальчугана, совсем близко подошел к худенькой девочке и, выхватив из-за пояса кнут, почти такой же, как у дяди Иванки, хозяина табора, только поменьше размером, взмахнул им над головой несчастной.

-- Пляши сейчас же, чужачка негодная! Ой, тебе го­ворю, Галька, лучше пляши!

-- Оставьте меня, я не умею плясать, -- с отчаянием в голосе простонмла девочка.

-- Ага, не умеешь! Хлеб наш цыганский умеешь есть, а плясать не умеешь! Каждая цганка должна уметь петь и плясать. На то мы и вольные птахи, цыганские птицы певчие...

-- Я же собираю милостыньку... Я же не сижу без дела, -- чуть слышным шепотом оправдывалась де­вочка.

-- Ха, ха! Много ты собираешь!.. Дармоедка ты, вот тебе и весь сказ!

И, злобно сверкнув глазами, он прибавил, грубо дернув девочку за коротенькую белокурую косичку, болтав­шуюся у нее за спиной:

-- В последний раз спрашиваю я тебя: будешь ты плясать нам или нет?

И так как Галька, окаменев от испуга, стояла, не дви­гаясь с места, и только моргала полными слез глазами, он снова поднял руку с кнутом и высоко взмахнул им над головой своей жертвы.

Отчаянный вопль боли и ужаса вырвался из груди девочки. Она протянула ручонки по направлению к лесу и громко закричала, собрав все свои силы:

-- Орля! Орля! Где ты? Спаси меня, Орля! Спаси!



Глава III



Я здесь! Здесь я, Галина! -- послышался звонкий, свежий голосок, и на опушку леса выскочил мальчик лет двенадцати и, в несколько быстрых прыжков, очутился в кругу детей.

-- Ага! Опять обижали Гальку! Ну уж, ладно, те­перь не спущу! Держись! -- крикнул он по-ыыгански и быстрым взором смерил Яшку с головы до ног.

Его черные, с иссиня-белыми яблоками белков глаза сверкнули бешенством; сильные, грязные руки сжались в кулаки; курчавые волосы, ниспадая на лоб и брови, придавали дикий вид его смуглому лицу с яркими пун­цовыми губами, сквоззь алые каемки которых сверкали ослепительно белые, как сахар, зубы.

Яшка был на цклую голову выше вновь прибывшего цыганенка и года на два старше его. Но меньше всего об этом думал черноглазый Орля.

-- Раз! Два! Три!

С быстротою и ловкостью кошки он прыгнул на грудь Яшки и вцепился в его плечи так быстро, с такой неожи­данной силой, что тот не выдержал натиска, зашатался и, не сумев сохранить равновесия, очутился на земле.

-- Ага! Попался! Будешьь знать теперь, как обижать Гальку!..

Яшка бессильно барахтался, лежа на земле, а на гру­ди его сидел торжествующий Орля.

Сильный, здоровый, ловкий мальчуган напряженно сжимал коленями ребра противника, в то же время руками прижимая его плечи к земле. Свободными оставались только ноги Яшки, которыми он и выделывал, желая выырваться из рук врага, такие умтрительные и потешные движения, что, глядя на него, все остальные ребята не могли удержаться от смеха.

-- Ай да Орля! Молодец, Орля! Орел наш, недаром так зовется! -- кричали оои, позабыв, что только за ми­нуту до этого были на стороне Ялки, который всячески подзадоривал их дразнить и мучить бедную Гальку.

Этот смех и одобрения пришлись, однако, не по вкусу черноглазому Орле.

-- Эй, вы! Молчать у меня! Чего рты разинули? -- закричал он звучным, сочным голосом. -- Знай все, кто хотьр аз пальцем посмеет тронуть Гальку, словом еди­ным обидит ее, с тем я разделаюсь по-свойски! Слыхали?

-- А ты, Долговязый, вот что, -- добавил он с угрозою своему поверженному врагу, -- ты у меня смотри: на этот раз отпущу -- колотить не стану, а впредь не по­милую... Ты врдь знаешь, я сильнее тебя, Яков, и шутить не люблю... А чтобы ты помнил раз и навсегда слова мои, вот тебе в наказанре...

Тут, с быстротою молнии, Орля выхватил из руки все еще барахтавшегося под ним длинного цыганенка кнут и, в одну секунду переломив его на несколько мелких частей, далеко отшвырнул обломки кнутовища в кусты, прибавпв уже с добродушным смехом:

-- Ну, какой ты теперь цыган, Яшка? Без
Страница 1 из 17 Следующая страница