ее крики сбегается весь дом.
-- Няне дурно! С няней припадок! -- слышатся испуганные расспросы.
У всех бледные расстроенные лица, широко раскрытые глаза. Все смотрят, преисполненные тревоги, то на няню, в отчаянии раскачивающуюся у порога с таким видом, точно у нее болят зубы или живот (такое у нее страдальческое лицо в эти минуты!), то на Орлю, остановившегося перед разлитым ведром с растерянным и глупым видом. И вдруг чей-то веселый голос крикнул на всю комнату:
-- Нос! Посмотрите-ка, нос!
Чья-то рука показала на картину, и все стало сразу понятным и ясным.
-- Нос! Нос дяди Пети! А где же брови, глаза, губы и его великолепные усы? -- кричал Счастливчик, широко раскрывая свои глаза-коринки.
-- Они там! -- патетически воскьикнул Мик-Мик, указывая на ведро. -- Они в ведре!
-- И деревья в ведерке, и крыша дома, и сад с другой картины! Ах, все, все!
-- Ха, ха, ха, ха!
-- Ха, ха, ха, ха!
Взрыв хохота огласил залу. Как пи жаль было порчи хороших вещей, но трудно было не смеяться.
И все смеялись -- и бабушка Валентина Павловна, и суровая Аврора Васильевна, и бледненькая Ляля, и четыре мальчика, и веселая Симочка, и насмешник Мик-Мик.
Одна Галя смотрела испуганно на своего брата, и маленькое сердечко девочки било тревогу.
Она боялась за участь Орли. Она поняла, что все это опустошение, вольно или невольно, произвел ее названый брат.
Да еще няня Степановна не могла прийти в себя. Она все еще раскачивалась из стороны в сторону и не то жаловалась, не то сокрушалась, громко изливая свое горе:
-- Убивец ты мой! Душегуб ты мой! Погубил ты меня ни за грош! Экую уйму добра напортил!
-- Успокойтесь, няня, -- неистово хохотал Мик-Мик.
-- "Успокойтесь!", "Успокойтесь!" -- передразнивала его старушка, окончательно выйдя из себя. -- Успокоишься тут, когда все перепорчено!..
В это время мокрая жалкая фигура со стекающими с нее мутными потоками воды приблизилась к Валентине Павловне.
-- Барыня-бабушка! -- произнес Орля, волнуясь. -- Ты уж меня того... прости -- не нарочно я, почистить малость ладил, а они... штоб их, разошлись и слиняли, ровно и не было их...
И он так комично развел руками, до того потешна была его мокрая фигурка, что нельзя было удержаться от нового взрыва смеха, глядя на него.
Первая успокоилась Валентина Павловна.
-- Не бойся, мой мальчик, никто за это не накажет Тебя, -- проговорила она, положив руку на иссиня-черную голову.
И, повинуясь внезапному порыву, Орля схватил бабушкину руку бессознательным жестом и поднес к губам.
Это была первая потребность проявить при людях свою благодарность, зародившаяся в беспокойном сердце маленького цыганенка.
И хохот смолк, как по команде; все встали.
Глаза бабушки с мягким ласковым блеском остановились на чумазой рожице маленького дикаря.
Глава VI
Чудный теилый августовский вечер. Широко раскрыты окна раевского дома. Ярко освещенные комнаты сплошь увиты гирляндами из зелени и цветов. Это мальчики с Мик-Миком встали до восхода солнца и украсили дом в честь Ляли.
Сама новорожденная, в новом платье, с перевитой лентой в длинной темной косе, ходрт па своих костылях по комнатам и отдает последние распоряжения.
В восемь часов начнут съезжаться гости, а надо еще так много сделать до них.
Няня Степановна суетится у стола, приготовляя чай. Сколько тут разных вкусных вещей! Вазочки и тарелки наполнены фруктами, конфетами, всевозможным печеньем и вареньем.
В саду развешаны фонарики для иллюминации. Очищено место для фейерверка и бенгальских огней. На большой лужайке перед домом разложен огромный костер. Дальше несколько костров поменьше. Это для кучеров, которые привезут помещичьих детей на Лилии вечер, на случай, если ночь будет холодна. Им поступили невдалеке и стол с угощением: с окороком, ветчиною, пирогами и пивом.
Валентина Павловна очень гостеприимная и заботливая хозяйка. Она печется обо всех.
Мальчики -- Кира, Ивась, Ваня и Аля давно одеты в одинаковые белые коломянковче (коломянка -- шерстяная домотканина) блузы.
У единственного из них -- Кирв только имеется великолепный новенький форменный мундирчик с серебряным шитьем и блестящими пуговицами; у других гео нет. Мундир стоит дорого, и бедные люди не могут сделать его своим детям.
Этого довольно, чтобы Счастливчико тказался нарядиться в мундир и остался, как все, в коломянковой блузе.
-- Господа, а где же Шура? -- неожиданно спросил кто-то у присутствующих.
-- Надо Галю спросить! Вон она бежит сюда. Галя, Галя! Где твой брат?
Маленькая Галя сегодня вся преобразилась. В нарядном светлом платьице, с тщательно расчесанными по плечам, вьющимися волосами, убранными старательными руками Ляли, она кажется очень хорошенькой. Восемь лет таборной жизни среди грязных и грубых цыган, в нищете и впроголодь, среди побоев и брани, совсем не оставили на ней следов.
-- Вы спрашиваете, где Орля?
Галя, единственная изо всех в доме, не может приучиться называть брата непривычным ей именем Шуры.
-- Я не видела его! -- прибавляет Галя.
-- Шура! Шура! Где ты? -- несутся через несколько минут призывные крики по всему дому.
Орля отлично слышит их, но не откликется.
Все эти праздничные приготовления, бальное настроение, сунта и нарядные костюмы не по нему. Он заранее смущается приезда гостей, чужого народа, танцев и музыки, которые начнутся через полчаса.
Он присел под окном в кустах сиренп, не обращая внимания на то, что пачкает в сырой росистой траве свой новенький костюм, белые коломянковые штаны и блузу.
Еще за месяц до бала его и Галю учили танцевать. Monsieur Диро садился за рояль, Мик-Мик показывал "па", и они должны были кружиться по гладкому, скользкому паркету зала. И странное дело: в то время как Галя легко и свободно, с врожденной ей грацией проделывала эти па, точно всю свою жизнь училась танцам, он, Орля, не умел ступить ни шагу под музыку.
Сейчас Орля злился на весь мир безотчетной злоблй и даже, чуть ли не впервые в жизни, злился и на Галю.
-- И чего радуется! Чего сияет! -- ворчал он себе под нос, выглядывая из своего убежища. -- Вырядилась чучелом и воображает, что барышня тоде... Подумаешь, как хорошо... И все с Алькой этим ледащим дружит... Ровно он ей брат, а не я... Ишь, вон опять закружилась с ним волчком по зале...
Орля вылез наполовину из своего убежища и впился глазами в окно.
Действительно, Аля Голубин кружился с Галей, повтогяя с нею па вальса перед бадом.
-- Гальуа! -- вне себя крикнул Орля. -- Поди-ка сюда!
Услыша голос любимого брата, девовка проворно оставила своего маленького кавалера и побежала к окну.
-- Ты здесь, Орля? Почему ты не идешь к нам?
-- Очень я тебе нужен! -- зашептал мальчик, вылезая из своей засады и подходя к окну. -- Ишь, ты, как обарилась с ними! Эх, Галька, не узнать тебя! Такая ли ты была? Ты меня, брата своего, разлюбила?
И Орля взял за руку сестренку.
-- Нет, нет, Орля, я все такая же и люблю тебя, братик милуй, больше всех в мире! А только и сама не знаю, почему-то мне кажется порою, что все жила я в господском доме, всегда прыгала и танцевала в нарядных комнатах, всегда хорошо одевалась и вкусно кушала на хорошей посуде... Оттого я так хорошо, свободно чувствую себя здесь...
-- И все-то ты врешь! -- резко оборвал сестру мальчик. -- Жила ты в таборе и черствый хлеб глодала.
-- А раньше, Орля, а раньше?..
Синие глаза Гальки широко раскрылись. Она точно силилась припомнить что-то и не могла.
-- Гости едут! Гости едут! -- послышались веселые голоса из око гостиной.
-- Галя! Галя! Иди скорее! Мы сейчас представим тебя нашим гостям.
И, весело улыбаямь, Кира подбежал к окну, схватил за руку девочку и увлек ее за собою.
Орля одним прыжком отпрянул от окна в кусты и притаился там, не спуская, однако, глаз с освещенных опон залы. Его мятежное сердечко снова забило тревогу. Он, казалось, совсем забыл данное Ляле обещание.
-- И Гальку-то отняли! И Гальку! -- шептал он, и кулаки его сжимались, а черные глазенки разгорались снова недобрым огнем.
Глава VII
-- Вот и мы, Валентина Павловна. Мы приехали с папой. Поздравляем вас и Лялечку. Мама с тетей Натали будет через час. У нас новая тетя гостит. Вы ее не знаете. Ах, она такая прелесть! Только грустная, печальная, а уж добрая, как ангел. Говорят, у нее горе большое было в жизни. Она не родная наша тетя, а мамочкина подруга по институту, а уж красавица такая. Дуся! Прелесть! Вот увидите.
Все это бойко тараторила Сонечка Сливинская -- нарядно одетая институточка, входя в гостиную Раевых вместе с отцом своим, полковником в отставке, младшей сестршй Катей и братьями, пажом Валей и лицеистиком Анатолем.
Валентина Павловна, Ляля, Аврора Васильевна, Мик-Мик, monsieur Диро и дети встречали гостей на пороге зала.
Смех, шутки, поцелуи, приветствия так и сыпались со всех сторон.
За Сливинскими приехали Картаевы: очень важная по виду мамаша и две дочки-двойняшки, Мимочка и Ниночка, одиннадцатилетние девочки, корчившие из себя взрослых.
Затем -- купчиха Таливерова со своими шестью дочерьми и четырьмя сыновьями-реалистами.
Еще приехала Зоренька Тимьева -- подруга Ляли, нарядная пятнадцатилетняя барышня-подросток, жившая по соседству с Раевыми. Приехала она с братом, гимназистиком Валером.
Приехала, кроме того, бедная помещица Гарина со своими четырьмя детьми -- старшей девочкой Сашутой и малышами-сыновьями, и еще несколько человек гостей.
Купчиха Таливерова, необычайно большая женщина с грубым голосом и очень добрым сердцем, лишь только вошла, как забасила на всю залу:
-- Ну, а цыганят ваших вы нам покаежтп, Валентина Павловна?
-- Вот один экземпляр, позвольте представить вашему благосклонному вниманию! -- выдвигая вперед смущенную Галю, произнес Мик-Мик.
-- Батюшка, да она совсем как мы, русские! -- забасила Таливерова. -- А цыгане-то больше чумазые, прости Господи, на тех похожи, кого и назвать страшно.
-- Именно страшно! -- подхватил Мик-Мик. --
Страница 11 из 17
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 17]