Л.А.Чарская ЩЕЛЧОК Страница 2

кнута цы­ган -- то же, что без седла конь! Осрамился ты, Долго­вязый, на долгие годы. И поделом тебе!.. Не будедь Галь­ку обижать.

Красный, сконфуженный, униженный, поднялсч с зем­ли Яшка. Его злые, разгоревшиеся, как уголья, глаза метали целое пламя бешенства, зубы оскалились, как у дикого зверя.

Орля сказал правдв: кнут является неизбежной не­обходимостью каждого цыгана и подростка; цыганята очень важничают, имея при себе хорошие, прочные кну­ты. Потеря такого кнута считалась большой оплошностью как для взрослого, так и для мальчика-подростка.

Вот почему, рыча по-звериному, озлобленный Яшка подступил к Орле с налившимися кровью глазами, с угро­жающе сжатыми кулаками.

-- Слушай ты, молокосос! Да я тебя за это!.. Да я тебя за это!..

Он не успел докончить своей угрозы. Пронзительный свисток пронесся в эту минуту по лесной опушке и за­мер в лесу.

Дети разом встрепенулись и засуетились.

-- Дядя Иванка кличет! Хозяин кличет! Слышь, ре­бята, зовет хозяин! Бежим к нему, живо!

И они кинулись дружной толпой в ту сторону, откуда слышался призыв свистка.

-- А мы еще посчитаемся с тобою! -- пробегая мимо черноглазого Орли, прошипел ему в самое ухо Яшка. -- Ты так легко не уйдешь от меня. Врешь, не уйдешь!

-- Ладно! Заведи раньше себе кнут, Долговязый, -- добродушно ответил ему тот и, взяв за руку все еще пла­кавшую девочку, произнес не то ласково, не то ворчливо:

-- Ну, полно, не реви, Галька! Страсть не люблю, когда ревут! Слышишь? Перестаннь сейчас же! Дядя Иван­ка звал. Идем к нему, -- и, взяв за руку девочку, он поспешил на зов вслед за другими ребятами.



Глава IV



Под ветвями развесистой липы, на пне срубленного дерева, сидел высокий цыган, с серьгою в ухе, и строгими суровыми глазами поглядывал па всех из-под нахмуренных бровей.

Это и был хозяин и начальник табора, дядя Иванка, очень суровый, взыскательный человек, безжалостно на­казывавший своих подчиненных за малейшую провин­ность.

При каждой новой остановке табора дядя Иванка де­лал тщательный осмотр всем приобретенным на последней остановке добычам.

Старшие уже успели сдать хозяину все, что успели выклянчить или награбить у людей; теперь наступила очередь подростков и детей.

-- Эй, вы, команда, все собрались? -- грубым голосом окликнул хозяин сбежавшихся к нему ребят.

-- Все. дядя Иванка! Как есть все! -- отозвались те дружным хором.

-- Ну, так живо показывай, у кого что есть.

Едва только цыган успел сказать это, как дети бро­сились врассыпную, каждый к своей телеге. Бросился и бойкий Орля, Галькин защитник, вместе с другими.

Только одна белокуреньпая Галька осталась стоять

перед дядей Иванкой с потупленными глазами и опущен­ной на грудь головой.

Ей незачем было бежать за добычей. Она ничего не смогла выпросить в тех усадьбах и деревнях, около кото­рых они останавливались табором последние дни. Белень­каая Галька не умела воровать, а милостыню цыганкам подают скупо.

Впрочем, Галька не была цыганкой.

Лет восемь тому назад Орлина мать, чернобровая кра­савица Марика, привела откуда-то хорошенькую, наряд­но одетую двухлетнюю девочку, сказав, что нашла ее за­блудившейся в лесу.

Девочку, названную тут же цыганами Галькой (очу­тившись среди цыган, с испуга бедная крошка никак не могла сказать, как ее зовут), решено было оставить в та­боре и научить просить милостыню по деревням. Марика надеялась, что хорошенькой беленькой, нежной девочке будут подавать больше, нежели грубым, вороватым цы­ганским ребятишкам, но она жестоко ошиблась. Гальке не приходилось часто собирать милостыню. Она постоян­но прихварывала и больше лежала на грязной перине, под навесом телеги, нежели ходила с протянутой ручон­кой.

Ее за это невзлюбили в таборе, считая белоручкой и дармоедкой. Пока жива была Марика, заступавшаяся за свою питомицу, жизнь Гальки еще не была особенно тяжела. Но вот, случайно простудившись и схватив бо­лотную лихорадку, Марика умерла, проболев недолго, и Гаььку начали травить и мучить взрослые и дети.

Один только Орля, ее названый брат, защищал при­емную сестренку, как только мог. Не раз он выручал ее из беды, не раз спасал ее от побоев, от страшного кнута дяди Иванки, уделяя бедной девочке часть добычи, ко­торую особенно ловко приобретал он по усадьбам и деревням.

Но сегодня, как нарочно, история с Яшкой вытеснила из головы Орли мысль о том, что Галька с пустыми ру­ками идет перею грозные взоры страшногох озяина. Да и сама Галька, затравленная Яшкой и его сообщниками, забыла об этом.

-- Нет, сегодня ей не миновать кары... Сердце девочки дрогнуло и сильно забилось. Между тем к дяде Иванке снова сбежались ребятиш­ки шумной гурьбой. Каждцй из них принес что-нибудь.

У Орли под мышкой отчаянно бился и визжал поро­сенок.

Яшка тащил кудахтавшую курицу, его сестра, ря­бая Дарка, -- пару утят; Аниска-кривой -- огромный ка­равай хлеба; кто-то -- кпасную крестьянскую рубаху; кто-то -- пояс и горшок с остатками каши. Даже малень­кий семилетний Михалка сумел стащить из-под носа за­зевавшейся хозяйки пару стоптанных туфель.

Каждыйй из ребят с гопдостью складывал свою добычу к ногам хозяина и отходил от него, очень довольный хо­зяйской похвалой.

Наконец последний мальчуган принес и бросил на колени дяди Иванки огромный кочан капусты, стащен­ный им на огороде.

Теперь наступила очередь Гальки, и глаза всех на­правились па нее.



Глава V



-- Ну, а ты, белоручеа, что принесла? -- неожидан­но загремел над испуганной девочкой грозный хозяйский окрик.

Галька, едва держась на ногах, дрожа всем телом, выступила вперед.

-- Я... я... я... -- начала было девочка.

-- Опять ничего? Это в который же раз ты ничего не приносишь! -- топнув ногою, крикнул дядя Иванка, и глаза его под нахмуренными бровями загорелись злоб­ным огнем.

Молчание Гальки, ее испуганный вид и бледное, как снег, лицо не разжалобили свирепого сердца цыгана, а, казалось, напротив, еще более тогр распалили в нем зло­бу и гнев.

Он строго посмотрел на девочку, ударил себя рукой по колену и сказал:

-- Ну, довольно, моя милушка! Нынче же снимется и отойдкт отсюда табор, а тебя мы покинем в лесу. Хо­чешь -- умирай голодной смертью, хочешь -- ищи себе новых благодетелей, а нам такая дармоедка, как ты, не нужна.

Услышав эти слова, бедная девочка задрожала всей телом.

Как ни тяжела была ее жизнь впроголодь и в грязи у цыган, но все же у нее был хоть угол в телеге и кусок хлеба с остаткапи похлебки.

А самое главное -- здесь был Орля, ее милый бра­тик и заступник, которого одинокая Галька любила все­ми силами своей детской души. Без Орли вся жизнь для Гальки казалась бессмысленной и ненужной.

И вот она принуждена покинуть Орлю и остаться одна-одинешенька в этом глухом, жутком лесу...

Девочка закрыла обеими ручонками побледневшее ли­чико и тихо, жалобно застонала.

-- Дядя Иванка! -- звонко выкрикнул детский голос, и Орля с быстротою стрелы вылетел из толпы, расталки­вая ребятишек и взрослых.

-- Дядя Иванка! Слвшишь! Исхлещи меня кнутом до полусмерти, а Гальку оставь! Оставь, молю тебя ою этом! -- вне себя, захлебываясь и волнуясь, выкрикнул мальчик и повалился в ноги хозяину, обвивая руками его колени.

-- Пошел вон! Еще что выдумал! Просить за дармо­едку!.. Сказано, выброшу ее из табора -- и делу ко...

Дядя Иванка осекся, смолк внезапно, оборвав на по­луслове свою фразу, и замер на месте...

Замерли и все остальные, взрослые и дети, замер весь табор.

Прямо на них, по дороге, скакали пять всадников... Один взрослый, тоненький студент в белом кителе, и четыре мальчика-гимназиста -- все на обыкновенных сы­тых и быстрых господских лошадях, а один, передний всадник, крошечный по росту мальчуган, белокурый и хо­рошенький, на статном чистокровном арабском коне.

При виде этого коня дух замер у всего населения та­бора.

Такого красавца клпя еще не встречали на своем пути ни дядя Иванка, ни все остальные цыгане за всю их жизнь.

Рыжая шерсть лошади червонным золотом отливала в лучах утреннего солнца. Пышной волной струились пу­шистая грива и хвост. Стройная лебединая шея гордо выгибала прекрасную голову с парою горячих, как уго­лья, глаз и розовыми трепетными ноздрями.

-- Смотрите, господа, цыгане! Целый табор! Как это их не видно из усадьбы от нас! -- серебристым голоском крикнул переднийй маленький всадник и круто осадил красавца коня. Осадили своих лошадей и другие.

Цыгане поспешили навстречу вновь прибывшим.

Старая цыганка Земфира, помахивая своими седыми лохмами, подошла к старшему из всадников, черненько­му студенту.

-- Барин-красавец, хороший, пригожий, -- затянула она гортанным неприятным голосом, протягивая смуглую морщинистую руку, -- дай ручку, посеребри ладошку, ал­мазный барин, брильянтовый, яхонтовый!.. Земфира судь­бу твою тебе расскажет... Всю правду скажу, ничего не утаю, барин хороший, пригожий, посеребри ручку, бога­тый будешь, счастливый будешь, сто лет проживешь! Посеребри ручку моему Ваньке на рубашечку, Сашке на юбку!

На эту странную гортанную болтовню черненький сту­дент только рассмеялся звонким молодым смехом.

-- Не надо сто лет, бабушка, ой, не надо... Что же это: все свои перемрут, а я один останусь столетний! Скучно! -- отмахиваясь от гадалки, шутил он.

-- А ты посередри ручку, глазки твои веселые, -- не унималась Земфира.

Студент с тем же смехом полез в карман и, достав какую-то мелочь, подал старухе.

-- А гадать не надо, я и сам умею гадать, - смеял­ся он.

В это время Иванка и другие цыгане окружили ма­леньких всадников и жадными глазами разглядывали кра­савца коня.

Белокурый мальчик, сидевший на нем, весь зарделся от удовольствия при виде такого внимания к своему ска­куну.

-- Хороший конь! Редкий! Откуда он у тебя?.. Поди, тысячу рублевиков за него дадено, -- сверкая глазами, выспрашивал гимназиста цыганский начальник.

-- Не знаю, сколько! Мне его бабушка подарила, когда я перешел из первого класса во второй, -- с неко­торой гордостью отвечал гимназистик.

-- А эти кони тоже, поди, бабушкины? -- снова спро­сил цыган.

Мальчик не
Страница 2 из 17 Следующая страница