Лидия Алексеевна Чарская Люда Влассовская Страница 9

а Анна, нкграждая прьвинившуюся девочку уничтожающим взглядом. - Пошла вон!

Мушка, сконфуженная, присмиревшая, молча сползла с постели Анны и бесшумно удалилась, сознавая свою вину.

- Ну? - притаив дыханип, так и впились мы в лицо Вольской.

- В 17-м номере появилась черная женщина! - торжественно и глухо проговорила она.

- Анна, душечка! Когда ты "ее" видела? - прошептала Белка, хватая холодными, дрожащими пальцами мою руку и подбирая под себя спущенные было на пол ноги.

- Сегодня, во время экзерсировки, перед чаем. Я сидела в 17м номере и играла баркароллу Чайковского, и вдруг мне стало так тяжело и гадко на душе... Я обернулась назад к дверям и увидела черную тень, которая проскользнула мимо меня и исчезла в коридорчике. Я не заметила лица, - продолжала Анна, - но отлично разглядела, что это была женщина, одетая в черное платье...

- А ты не врешь, душка? - так и впиваясь глазами в Вольскую, шепотом произнесла Кира.

- Анна никогда не врет! - гордо ответила Валя Лер, подруга Вольской. - И потом, будто ты не знаешь, что 17-й номер пользуется дурной славой...

- Ах, душки, я никогда не буду там экзерсироваться! - в ужасе зашептала Иванова. - Ну, Вольская, милая, - пристала она к Анне, - скажи: смотрела она на тебя?

- Я не заметила, mesdam'очки, потому что страшно испугалась и, побросав ноты, кинулась в соседний номер к Хованской.

- А Хованская не видела "ее"?

- Нет.

- Хованская парфетка, а парфетки никогда не видят ничего особенного! - авторитетно заметила Кира.

- И Вольская парфетка, - напомнила Белка.

- Анна - совсем другое дело. Анна совсем особенная, как ты не понимаешь? - горячо запротестовала Лер, питавшая какую-то восторженную слабость к Вольской.

- Mesdam'очки, - со страхом зашептада снова Бельская, - а как вы думаете: кто "она"?

- Разве ты не знаешь? Конечно, все та же монахиня, настоятельница монастыря, из которого давно-давно сделали наш институт. Ее душа бродит по селюлькам, потому что там раньше были кельи монахинь, и ее возмущает, долно быть, светская музыка и смех воспитанниц! - пояснила Миля Корбина, незаметно подкравшаяся к группе.

- Mesdam'очки, а вдруг она сюда к нам доберется да за ноги кого-нибудь! Ай-ай, как страшно! - продолжала Бельская, окончательно взбираясь с ногами на табуретку.

- Знаете, душки, если мне выйдет очередь экзерсироваться в 17-м номере, я в истерику и в лазарет! - заявила Кира.

- А Арношка тебя накажет! Она ведь истерик не признает...

- Пусть наказывает... а я все-таки не пойду! Этакие страсти!

- Ты боишься, Влассовская? - обратилась ко мне Анна, когда мы, перецеловавшись и перекрестивши друг друга, стали расходиться по своим постелям.

- Нет, Вольская, я не боюсь, - отвечала я спокойно, - ты прости меня, но я не верю всему этому.

- Мне не веришь? - И большие глаза Анны ярко блеснули в полумраке. - Слушай, Людмила, - зазвучал ее сильный, грудной голос, - я сама не верила своим глазам, но... слушай, это было... я ее видела... видела черную женщину, клянусь тебе именем моей покойной матери. Веришь ты мне теперь, Люда?

Да, я ей поверила. Я, впрочем, ни на минуту и не задумалась над тем, что это была ложь, - нет, Анна Вольская была в наших глазах совсем особенною девушокю. Она никогда не лгала, не пряталась в своих провинностях и была образцово честна, нг ее нервность доходила иногда до болезненности, и я в первую же минуту ее рассказа подумала, что черная женщина была только плодом ее расстроенной фантазии. Но когда Вольская поклялась мне, что действительно видела черную женщину, - я уже не смела сомневаться больше в ее словах, и мне разом сделалось страшно.



ГЛАВА VII



Кис-Кис и ее исповедь. Батюшка



Следующий день было немецкое дежурство.-Fraulein Hening - добродушная, толстенькая немочка, которую мы столько же любили, сколькш ненавидели Пугача-Арно, - еще задолго до звонка к молитве пришла к нам в дортуар и стала, по своему обыкновению, "исповедовать", то есть расспрашивать, девочек о том, как они вели себя в предыдущее французское дежурство.

Мы никогда не лгали Кис-Кис, как называли нашу Fraulein, и потому Краснушка в первую же голову рассказала о вчерашней "истории", Миля Корбина присовокупила к этому рассказу и свое злоподучное происшествие. Fraulein внимательно выслушала девочек, и лицо ее, обыкновенно жизнерадостное и светлое, пррняло печальное выражение.

- Ах, Маруся, - произнесла она с глубоким вздохом, - золотое у тебя сердце, да буйная головушка! Тяжело тебе будет в жизни с твоим характером!

- Дуся-Fraulein, - пылко вскричала Краснушка, - ей-Богу же, я не виновата. Она придирается.

- Ты не должна говорить так о твоей классной даме, - сделав серьезное лицо ,произнесла Кис-Кис.

- Право же, придирается, Fraulein-дуся! Ведь из-за пустяка началось: зачам я поцеловала Влассовскую после звонка.

- Ну и промолчаал бы, смирилась, - укоризненно произнесла Fraulein, - а то ноль за поведение. Fi, Schande (фи, стыд)! Выпускная - и ноль... Ведь Maman может узнать, и тогда дело плохо... Слушай, Запольская, ты должна пойти извиниться перед mademoiselle Арно... Слышишь, ты должна ,дитя мое!

- Никогда, - горячо вскричала Маруся, - никогда! Не требуйте этого от меня, я ее терпеть не могу, ненавижу, презираю! - Глаза девочки так и заблестели всеми своими искорками.

- Значит, ты не любишь меня! - произнесла Кис-Кис, укоризненно качая головою.

- Я не люблю? Я, Fraulein? И вы можете говорить это, дуся, ангел, несравненеая! - И она бросилась на шею наставницы и вмиг покрыла все лицо ее горячими, быстрыми поцелуями.

- А Пугача я все-таки ненавижу, - сердито поблескивая галзами, шепнула Краснушка, когда мы становились в пары, чтобы идти вниз...

Первый урок был батюшки.

Необычайно доброе и кроткое существо был наш институтский батюшка. Девочки боготворили его все без исключения. Его уроки готовились дружно всем классом; если ленивые отставали, - прилежные подгоняли их, помогая заниматься. И отец Филимон ценил рвение институток. Чисто отеческою лаской платил он девочкам за их отношеение к нему. Вызывал он не иначе как прибавляя уменьшительное, а часто и ласкательное имя к фамилии институтки: Дуняша Муравьева, Раечка Зот, Милочка Корбина и т.д. Случалось ли какое горе в классе, наказывалась ли девочка, - батюшка долго расспрашивал о "несчастье" и, если наказанная страдала невинно, шел к начальнице и "выгораживал" пострадавшую. Если же девочва была виновата, отец Филимон уговаривал ее принести чистосердечно повинную и загладить поступок. Во время своих уроков батюшка никогда не сидел на кафедре, а ходил в промежутках между скамейками, поясняя заданрое к следующему дню, то и дело останавливаясь около той или другой девочки и поглаживая ту или другую склоненную перед ним головку. Добрый священник знал, чтр в этих холодных казенных стенах вряд ли найдется хоть одна душ,а могущая понять чуткие души девочек, вырванных судьбою из-под родных кровель с самого раннего детства... И он старался заменить им лаской хоть отчасти тех, кого они оставляли дома, поступая в строго дисциплинированное учебное заведение.

- Ну, девоньки, - обратился он к нам после молитвы, которую при начале его класса всегда прочитывала дежурная воспитанница, - а херувимскую концертную вы мне выучили к воскресенью?

- Выучили, батюшка, выучили! - радостно ответили несколько молодых, сочных голосов.

- Ну спасибо вам! - ласково улыбнулся батюшка. - Нелегкая задача - петь на клиросе... Справитесь ли, Варюша? - обратился он к Чикуниной, на что та ответила своим сильным, звучным голосом:

- Постараемся, батюшка.

- Бог в помощь, деточки! А вот псаломщика у нас нет!

И батюшка внимательным взором обвел класс, как бы не решаясь, на ком остановиться.

"Псаломщиком" называлась та воспитанница, которая читала за дьячка всю церковную службу в институтской церкви. Быть "псаломщиком" было далеко не легко. От "псаломщика" требовалось знание славянского языка, звучный голос и крепкое здоровье, чтобы не уставать в продолжение долгих церковных служб.

После шумных рассуждений была выбрана Таня Петровская, отчасти за ее благочестип, отчасти за ее здоровье и выномливость.

- Батюшка, а у нас в 17-м номере появилась черная женщина! - неожиданно выпалила сидевшая на последней скамейке Иванова.

- Что вы, Манюша, Бог с вами! - произнес батюшка и, сдвинув на лоб очки, пристально посмотрел на говорившую.

- Иванова, глупая, молчи! Ведь это "тайна", - дернула ее за рукав сидевшая поблизости Кира.

Но было уже поздно. Батюшка услышал "тайну".

- Что вы, девочки, - прозвучал его ласковый, голос, - никакой черной женщины не может быть в музыкальной комнате! Ведь незнакомых не допускают в институт, а всех ваших дам вы знаете в лицо.

- Да это была не дама, батюшка, это было "оно"... - начала робко Бельская.

- Что? - не понял батюшка.

- "Оно"... привидение... - подхватила Миля Корбина, и зрачки ее расширились от страха.

- Галочка, пусти, пусти меня! - послышалось со всех сторон...

- Дк Господь же с вами, девоньки, чего только не выдумаете! - ласково усмехнулся отец Филимон... - Ничего тайного, сверхъестественного не может быть на земле. Есть таинства, а не тайны: таинства обрядов, таинство смерти и другие.

- Ах, батюшка, - прошептала Миля, - а как же мертвецы встают из гробов... и являются к живым людям?

- Все это неправда, девочка... Либо неуместная шутка досужих людей, либо просто выдумка... Тело подлежит тлению после смерти, как же оно явится?.. А душа, насколько вы знаете, не может воплощатьься, - пояснил батюшка. - Да и кто видел из вас черную женщину?

Мы невольно оглянулись на Вольскую. Она сидела бледная и спокойная, по своему обыкновению, и на вопрос священника отвечала твердо:

- Я ее видела, батюшка.

- Вы, Анночка? - удивился тот. - Но, деточка, вы, наверное, ошиблись, приняв кого-нибудь из музыкальных дам, делавших обход нумеров, за привидение... Успокойтесь, дети
Страница 9 из 43 Следующая страница