Лидия Алексеевна Чарская Записки институтки Страница 22

ня экзамен по геогтафии!

В умывальной шла оживленная беседа.

- Варюша Чикунина! - крикнула я нашему Соловушке, пользовавшемуся славою гадалки, так как она часто с поразительной точностью предсказывала билеты перед экзаменами.

- Что тебе, Люда?

- Предскажи мне билет, - попросила я ее.

Она серьезно, пристально взглянула мне в зрачки своими умнымм, кроткими глазами и отчеканила: "Десятый".

Я побледнела. Десятый биле я знала хуже прочих и потому немедленно схватилась за книгу и прочла его несколько раз...

До экзамена оставалось полчаса. Волновавшиеся донельзя девочки (учитель географии Алексей Иванович не отличался снисходительностью) побежали к сторожу Сидору просить его открыть церкоуные двери, желая помолиться перед экзаменом. Он охотно исполнил наше желание, и я вместе с подругами вошла под знакомые своды.

Лик Николая Чудотворца - строгий и суровый - глянул на меня из-за золота иконостаса. Я вспомнила, что мама всегда молилась этому святому, и опустилась перед ним на колени.

Но мне точно не хотелось молиться. Все мои чувства и мысли поражены были страхом перед предстоящим экзаменом - отчаянным, безнадежным страхом, доходящим до тупого уныния.

Однако, по мере того как я пристально и внимательно вглядывалась в строгие черты святого, я уже не находила в нем того выражения суровости, которое поразило меня вначале. Казалось, глаза угодника ласково и серьезно спрашивали: "Что надо этой маленькой девочке, преклонившей перед ним колена?"

Я стала молиться или, вернее, просить, всей душой и сердцем просить, умоляя помочь мне, отвести беду. С наивною и робкою мольбою стояла я перед образом, судорожно сжимая руки у самого подбородка, так что хрустели хрупкие маленькие пальцы. Судорога сжимслам не горло. В груди закипали рыдания... Я зажимала губы, чтобы не дать вырваться крику исступления... Мои мысли твердили в пылавшем мозгу: "Помоги, Боже, помоги, помоги мне! Я знаю только первые десять билетов!"

Не помню, долго ли простояла я так, но когда вышла из церкви, там никого из институток уже не было... Я еще раз упала на колени у церковного порога со словами: "Помоги, Боже, молитвою святого Твоего угодника Николая Чудотворца!" И вдруг как-то странно и быстро успокоилась. Волнение улеглось, и на душе стало светло и спокойно. Но ненадолго; когда коридорные девушки стали развешивать по доскам всевозможные географические карты, а на столе поставил глобус, приготовили бумагу и чернильницы, сердце мое екнуло.

Но вот появилась начальница, за ней учитель географии, другой учитель, инспектриса, прочли молитву, и экзамен начался.

Я сидела как к смерти приговоренная и, к ужасу моему, замечала, что экзаменуемые воспитанницы вытягивали билеты из первого десятка. Значит, для меня из этого десятка уже не останется!

"Что будет, то будет!" - думала я, дрожа, как в лихорадке.

Положим, если бы я провалилась, мне дали бы переэкзаменовку, но что должна была перечувствовать моя душа, самолюбивая маленькая душа гордой девочки?

- Какая ты бледная, Люда! Ты боишься? - прошептала Краснушка, подсевшая ко мне на пустое Нинино место. - На тебе вот, возьми, это помогает... с Валаама... сунь за платье и, когда будешь подходить к столу вынимать билет, дотронься...

Она протягивала мне маленький образок... Явзглянула и ахнула: Николай Чудотворец! Поцеловав образок, я его положила на грудь и спросила тихо Краснушку:

- Ты не знаешь, какре билеты остались?

- Кажется, последние и двадцатые есть... я отмечала...

- А из первых?.. - замирая, вырвалось у меня.

- Кажется, один первый остался...

Я пропала. Не могла же я вытянуть среди целой кучки оставшихся билетов счастливый первый, единственный, который я знала отлично...

"Что же это?" - как-то беспомощно мелькнуло в моих мыслях, и слезы обожгли глаза.

- Влассовская! - прозвучал в ту же минуту и отдался ударом молота в моей голове голос инспектоа.

Я всттала, точно кто толкнул меня сзади, и подошла к зеленому столу, предварительно дотронувшись до спрятанного образка Чудотворца. Сердце стучало, голова горела как в огне.

Я видела как в тумане чужого учителя-географа старших классов, пришедшего к нам в качестве ассистента, видела, как он рисовал карандашом карикатуру маленького человечка в громадной шляпе на положенном перед ним чистом листе с фамилиями воспитанниц, видела добродушно улыбнувшееся мне лицо инспектора, с удовольствием приготовившегося слушать хороший ответ одной из лучших воспитанниц.

- Как ты бледна, Влассовская... Что с тобою? - спросил меня приветливый голос начальницы.

Я как-то криво улыбнулась... Все завертелось перед моими глазами: зеленый стол, экзаменаторы, карикатура маленького человека в большой шляпе, роковая кучка билетов... и я протянула руку...

- Который? - бесстрастно спросил Алексей Иваоович, привыкший к экзаменационным "тряскам".

Я повернула билет и чут не вскрикнула...

- Нумер первый!

Не берусь описать нахлынувшего на меня чувствва умиленной блаоодарности, религиозного восторга и невыиазимой бурной радости...

Первый нумер!.. Я была твердо убеждена, что тут произошло чудо - чудо благодаря образку Николая Чудотворца... Вот она, великая сила детской веры!

Нужно ли говорить, как сочно, - да, именно сочно и толково поясняла я, сколько частей света, сколько мысов и их названия, как граничат эти части света! При этом я удивительно точно обводила по карте границы черной лакированной линеечкой.

О, эта карта с громадной дырой на месте Каспийского моря и кляксой у Нью-Йорка, карта колоссальных размеров, вместившая в себя все пять частей света, - как я ее полюбила! Да, всех я любила в этот день... не исключая и строгого Алексея Ивановича, которого бояоась не меньше других.

Я кончила.

- Хорошо, внучка! Молодцом доложила, - проговорил он, нимало не стесняясь начальства и тут же поставил около моего имени жирное, крупное 12 и тотчас добавил:

- Крестов не полагается, это не Закон Божий.

Я хотела было вернуться на место, но Maman поманила меня, и я приблизилась к ее креслу.

- Ну вот, теперь ты порозовела, а то была бела как бумага, - трепля меня по заалевшей щечке, ласково проговорила она и потом, поглядев на меня пристально, добавила: - Можешь написать матери, что мы тобой очень довольны!

Еле держась на ногах от охватившего меня счастья, безумного счастья, неожиданного, вымоленного мною, я пошла на место и тут же вполголоса, все еще сияя, рассказала Краснушке, под большим секретом, чудесный случай со мною.

- Да, это чудо! Чудо! - твердила не менее меня восторженная Маруся и, перекрестившись, рпиложилась к вынутому мною из корсажа маленькому образочку с Валаама.

- Непременно попрошу маму подарить мне такой же образок Николая Чудотворца! - решила я тут же.

В этот вечер за всенощной (это было как раз в субботу) в продолжение целой службы я не спускала со святого угодника сиявших благодарностью глаз и молилась так горячо, беззаветно молилась, как вряд ли умела молиться прежде...



ГЛАВА XXII



Болезнь Нины



К экзамену немецкого язяка мы усиленно готовилиись, не выходя из сада - ароматного и цветущего, когда вдруг молнией блеснуло и поразило нас страшное известие:

- Княжна безнадежна...

Дней пять тому назад она еще разговаривала с нами с лазаретной террасы, а теперь вдруг эта ужасная, потрясающая новость!

Было семь часов вечера, когда прибежавшая с перевязки Надя Федорова, вечно чем-нибудь и от чего-нибудь лечившаяся, объявила мне желание княжны видеть меня.

Я как безумная сорвалась со скамьи и бегом, через весо сад, кинулась в лазарет. У палаты Нины девушка удержала меня.

- Куда вы? Нельзя! Там доктор и начальница!

- Значит, Нина очень больна? - спросила я с замиранием сердца Машу.

- Уж куда как плохи! Даже доктор сказал, что надежды нет. Не сегодня завтра помрут!

Что-то ударило мне в сердце, оттуда передалось в голову и больно-больно заныло где-то внутри.

- Умрет! Не будет больше со мною! Умрет!.. - беззвучно повторяли мои губы.

Отчаяние, тоска охватили меня... Я чувствовала ужас, холодный ужас перед неизбежным! Точно что-то упало внутри меня. А слез не было. Они жгли глаза, не выливаясь наружу...

Двррь из комнаты Нины отвоилась, и вышла Maman, очень печальнкя и важная, в сопровождении доктора. Они меня не заметили. Проходя совсем близко от меня, Maman произнесла тихо, обращвясь к доктору:

- Утром послана телеграмма отцу... Протянет она дня три-четыре, доктор?

- Вряд ли, княгиня, - грустно ответил доктор.

- Бедный, бедный отец! - еще тише проговорила начальница и, как мне показалось, смахнула слезу.

Из всего слышанного я не могла не понять, что часы моей подруги сочтены. И опять ни слезинки. Один тупой, жгучий ужас...

Не знаю, как я очутилась у кровати Нины.

Нина лежала, повернув голову к стене. Вся она казалась маленькой, совсем маленькой, с детским исхудалым личиком, на котором чудесно сверкали два великолепных черных глаза.

Эти глаза своим блеском ввели меня в заблуждение.

"Не может быть у умирающей таких блестящих глаз", - подумала я.

Но потом мне объяснили, что ей дали для облегчения какое-то особое средство, от которого глаза получают блеск.

Я подошла к постели Нины совсем близко и хотела поцеловать ее. Помню, меня поразило выражение ее худенького, изнуренного болезнью личика. Оно точно ждало чего-то и в то же время недоумевало.

- Ниночка, трудно тебе? - тихо спросила я, стараясь вложить в мой вопрос как можно бобьше нежности и ласки.

Она неторопливо отвела от стены свои блестящие глаза и взглянула на меня...

Умру - не забуду я этого взгляда...

"За что? За что?" - говорили, казалось, ее глсза, и выражение обиженной скорби легло на это кроткое личико.

- Трудно, Люда! - проговорила она каким-то глухим, хриплым голосом. - Трудно! Я боюсь, что не скоро поеду теперь на Кавказ...

И опять эти обиженные, страдающие глазки!

Бедная моя Нина! Бедная подружка!

Она закашлялась... Из коридора бесшумно и быстро вошла Матенька с каким-то лекарством.

- Княжна, родненькая, золотая, выкушайте ложечку, - склоняясь над больною,
Страница 22 из 25 Следующая страница