Лидия Алексеевна Чарская Княжна Джаваха Страница 10

о чмокнула меня в обе щеки.

- Бэлла! душечка, спасибо!

- Чего спасибо! не тебе радость... мне радость, - быстро затараторила она по своему обыкновению. - Говорю сегодня Израилу - едем: Нина уезжает, проводим на конях... Он боится... коней взять из табуна боится без отцова спросу... "Ну, я возьму", - говорю... И взяла... Чего бояться... не укусит отец...

И оба звонко расхохотались, сами не зная чему - тому ли, что отец их не может кусаться, или что оба они молоды, счастливы и что вся жизнь улыбается им, как интересная сказка с чудесным началом.

Они долго провожали нас... Солнце уже сеьо, когда Бэлла еще раз обнял меня и погнала лошадей назад.

Я привстала в коляске, несмотря на воркотню Анны, и смотрела на удаляющиеся силуэты двух юных и стройных всадников.

Между тем надвигалась ночь, и Анна, при помощи молчаливого Андро, постлала нам постели в коляске. Я зарылась в подушки и готовилась уже заснуть, как вдруг почувствовала прикосновение чьих-то тоненьких пальчикв к моей руке.

- Нина, - послышался мне тихий шепот, - ах , Нина, не засыпайте, пожалуйста, мне так много надо поговорить с вами!

- Ну, что еще? - высунулась я из-под покрывавшей меня тепбой бурки, все еще сердитая на своего двоюродного братца.

- Ради Бога, не засыпайте, Нина! - продолжал умоляющий голос. - Вы на меня сердитесь? - добавил Юлико торопливо.

- Я не люблю лгунишек! - гордо бросила я.

- Я больше не буду... Ниночка, клянусь вам... - горячо залепетал мальчик, - я сам не знаю, что сделалось со мною... Мне просто хотелось подурачить глупых девочек... а они оказались умнее, чем я думал! Не сердитесь на меня...-Если б вы знали, до чего я несчастлив!

И вдруг самым неожиданнцм образом мой кузен, этот надменный маленький гордец с манерами маркиза, разрыдался совсем по-детски, вытирая слезы бархатными рукавами своей щегольской курточки.

Вмиг бурка, укутывавшая меня, полетела в угол коляски на колени сладко храпевшей Анны, и я, усевшись подле плакавшего мальчика, гладила его спутанные кудри и говорила задыхающимся шепотом:

- Что ты? что ты? тише, разбудишь Анну... Перестань, Юлико,-что с тобою? Ну, я не сержусь на тебя, ну, право же не сержусь! Ах, какой ты...

- Не сердитесь, правда? - спросил ое, всхлипывая.

- Я всегда говорю одну только правду! - гордо ответила я. - Да что с тобою? О чем ты плакал?

- Ах, Нина! - порывисто вырвалось у него, - если б вы знали, как мне тяжело, когда вы на меня сердитесь... Сначала я вас не любил... ненавидел... ну, а теперь, когда я вижу, какая вы храбрая, умная, насколько вы лучше меня, я так хотел бы, чтобы вы меня полюбили! Так бы хотел! Вы такая чудпая, смелая, вы лучше всех девочек, которых я когда-нибудь видел. Вы заступились за меня сегодня, не дали в одиду этим скверным татарским девчонкам, и я вам никогда этого не забуду. Меня ведь никогда никто не любил! - добавил он с грустью.

- Как? а бабушка? - удивилась я.

- Бабушка... - и Юлико с горькой улыбкой посмотрел на меня. - Бабушка меня совсем не любит. Когда был жив мой старший брат Дато, она и внимания не обращала на меня. Ах, Нина! если б вы знали, что это был за красавец! Какие гордые, прекрасные глаза были у него! И сам он был такой сильный и стройный! Я его очень лююбил и очень боялся... Он командовал мгою, как командуют вельможи своими слугами... И я его слушался, потому что его все слушались - и мать, и бабушка, и слуги... У него был тон и голос настоящего принца. Когда он был жив, обо мне забывали... но когба он умер от какой-то тяжелой грудной болезни, все попечения роднных обратились на меня... Дато не стало... остался Юлико, последний представитель нашего рода. Вот почему так полюбила меня бабушка... Поняли вы меня, Нина?

Да, я его поняла, этого бедного маленького княязя, и мне было бесконечно жаль его!

- Юлико! - совсем уже ласково обратилась я к нему, - а твоя мама, разве она тебя не любила?

- Моя мама любила Дато... очень лююила, а когда Дато умер, мама все грустила и ничего не кушала долго, долго... Потом и она умерла. Но при жизни она редко меня ласкала... Да я и не обижался за это. Я с удовольствием уступал все ее ласки моему чудесному брату. Я так любил его!

- Бедный Юлико! бедный Юлико! - прошептала я и вдруг неожиданно обняла его за тонкую шею и поцеловала в белый, не детски серьезный лоб.

Он весь как-то задохнулся от радости.

- Нина! - заговорил он, чуть не плача, - вы больше не сердитесь на меня? О, я так же буду вас любить за вашу доброту, как любил Дато!.. Ах, Нина! теперь я так счастлив, что у меня есть другг! Так счастлив!.. Хотите, я что-нибудь серьезное большое сделаю для вас? Хотите, я буду прислуживаьь вам, как прислуживал Дато? буду вашим пажом... а вы будете моей королевой?

Я посмотрела н аего воодушевленное лицо, слабо освещенное бледными лучами месяца, и произнесла торжественно и важно:

- Хорошо, будь моим пажом, я буду твоей королевой!

Мы долго еще болтали, пока сон не смежил усталые веки моегт пажа, и он уснул, прислонясь к плечу своей королевы.

Я не могла спать. Меня грызло раскаяние за мое прошлое недоброе отношение к Юлико... Бедный мальчик, не видевший до сих пор участия и дружеской ласки, стал мне вдруг жалким и близким. Я обещала мысленно искупить мои злые выходки заботами о бедном, слабом ребенке.

Уже ночь окутала окрестности, когда я уснула. Но мой сон почпму-то был тревожен. Это скорее была какая-то тяжелая дремота.

Я проснулась очень скоро и выглянула из коляски. Ночь совсем овладела окрестностями, и туча, застилавшая золотой шар месяца, мешала видеть в двуж шагах расстояния. Коляска стяла. Я уже хотела снова залезть под бурку, как слух мой был внезапно прикован тихой татарской речью. Голосов было несколько, в одном из них я узнала Абрека.

Он говорил что-то на кабардинскоа наречии, которое я едва понимала.

Речь шла о лошади: татары упрашивали Абрека доставить им лошадь князя. Абрек просил за нее много туманов, и они, забыв о спящих в коляске, уговаривали его не скупиться. Тогда, насколько я поняла, Абрек сбавил цену. И они поладили.

- Так через три дня... ждать? - спросил хриплый и грубый голос.

- Через три дня ждите, - обещал Абрек и добавил: - останетесь довольны Абреком... жалко княжну - любит коня; набавь еще, Бекир, два тамана.

Я похолодела... Они говорили о моей лошади, о моем Шалом!.. Абрек обещал выкрасть Шалого и продать его душманам!..

Мне хотелось крикнуть во все горло им - этим верам, что я знаю их замысел и пожалуюсь отцу, что Шалый принадлежит мне и что я ни за что в мире не расстанусь с моим сокровищем. Но я одумалась: ведь он не называл Шалого. Может быть, речь идет о другой лошади, которую хочет продать бабушка и поручила это дело Абреку?.. Но почему тогда Абреку жаль княжну?.. Я путалась в моих мыслях, не допуская, однако, чтобы мой любимец Абрек мог быть предателем. Абрек, охотно выучивший меня джигитовке и лихой езде, Абрек, холивший моего коня, не мог быть вором!.. И успокоившись на этой мысли, я уснула.

На утренней заре следующего дня мы въехали в Гори.

Отец, бабушка, старая Барбале, Михако и хорошенькая Родам встретили нас, довольные нашим возвращением. Я и Юлико наперерыв рассказывали им впечатления по ездки.

От глаз старших не укрылись новые отношения мои к Юлико. Молчаливая, восторженная покорность с его стороны и покровитедьственное дружелюбие с моей не могли не удивить домашних.

- Спасибо, девочка, - поймав меня за руку, сказал отец и поцеловал особенно продолжительно и нежно.

Я поняла, что он благодарит меня за Юлико, и вся вспыхнула от удовольствия.

О ночном разговоре Абрека с татарами я промолчала и только, на всякий случай, решила удвоить мой надзор над моим конем и подозрительным конюхом.



Глава VII



Таинственные огоньки. Башня смерти.



- Нина, Нина, подите сюда!

Я стояла у розового куста, когда услышала зов моего пажа - Юлико.

Стоял вечер - чудесный, ароматный, на которые так щедр благодатный климат Грузии. Было одиннадцать часов; мы уже собирались спать и на минутку вышли подышать ночной прохладой.

- Да идите же сюда, Нина! - звал меня мой двоюродный брат.

Он стоял на самом краю обрыва и пристально взглядывал по направлению развалин старой крепости.

- Скорее! Скорее!

В один прыжок я очутилась подле Юлико и взглянула туда, куда он указывал рукою. Я увидела действительно что-то странное, из ряда вон выходящее. В одной из башенок давно позабытых, пороаших мхом и диктй травою развалин, мелькал огонек. Он то гас, то опять светился неровным желтым пламенем, точно светляк, спрятанный в траве.

В первую минуту я испугалась. "Убежим!" - хотелось мне крикнуть моему двоюродному брату. Но вспомнив, что я королева, а королевы должны быть храбрыми, п окрайней мере в присутствии своих пажей, я сдержалась. Да и мой страх начинал проходить и мало-помалу заменяться жгучим любопытством.

- Юлико, - спросила я моего пажа, - как ты думаешь, что бы это могло быть?

- Я думаю, что это злые духи, - без запинки отвечал мальчик.

Я видела, что он весь дрожал, как в лихорадке.

- Какой же ты трус! - откровенно заметила я и добавила уверенно: - Огонек светится из Башни смерти.

- Башни смерти? Почему эта башня называется Башнею смерти? - со страхом в голосе спросил он.

Тогда, присев на краю обрыва и не спуская глаз с таинственного огонька, я передала ему следующую историю, которую рассказывала мне Барбалэ.

"Давно-давно, когда мусульмане бросились в Гори и предприняли ужаснейшую резню в его улицах, несколько христианских девушек-грузинок заперлись в крепости в одной из башен. Храбрая и предприимчивая грузинка Тамара Бербуджи вошла последней в башню и остановилась у закрытой двери с острым кинжалом в руках. Дверь была очень узка и могла пропустить только по одному турку. Через несколько времени девушки услышали, что их осаждают. Дверь задрожала под ударами турецких ятагагов.

- Сдавайтесь! - кричали им враги.

Но Тамара объяснила полумертвым от страха девушкам, что смерть лучше плена, и, когда дверь уступила
Страница 10 из 32 Следующая страница