Лидия Алексеевна Чарская Княжна Джаваха Страница 18

- Что ты, папа, золото мое... ведь я жива, я около тебя... здесь, папа... и буду с тобою, хорошей, умницей... а ты посиди за это у меня на постельке и расскажи мне сказку о луче месяца... помнишь, как рассказывал, когда я была малюткой! - просила я, ласкаясь к нему.

- Да, да, - обрадовался он, - я расскажу тебе сказку, а ты лежи тихо, тихо... как мышка.

- Милый папа, - позвала я его, в одну минуту раздевшись и юркнув в постель, - я готова. Начинай свою сказку.

Он сел на краю кроватки и, играя моими черными, длинными косами, унаследованными мною от мамы, начал свою сказку...

Чудесная это была сказка! Луч месяца рассказывал в ней о своих странствиях - как он заглядывал на землю и людские жилища и что видел там: он был и в царском чертоге, и в землянке охотника, и в тюрьме, и в больнице... чудесная сказка, но я ее на этот раз вовсе не слушала. Я только ловила звуки милого голоса, и сердце мое замирало от сознания, что завтра я уже не услышу его, не увижу этого чудесного, доброго лица с гордыми прекрасрыми глазами и ласковым взглядом.

Я закиыла глаза, живо представляя себе его образ, чтобы убедиться - удастся ли мне это, когда я буду вдаил от него.

- Ты спишь, моя крошка? - тихо спросил он.

Если б я ответила, то, наверное, разрыдалась бы: так нежен, так женственнь-ласков был его вопрос. Я промолчала...

Тогда он наклонился надо мной и нежно и слабо коснулся губами моего лба.

- Спи, моя дочурка, спи, чеми потара сакварело, - произнес он свою любимую ласковую фразу.

Броситься к нему на грудь, обвиться руками вокруг его шеи, прижаться ответным поцелуем к его дорогим устам - вот что хотела я сделать. Но... не сделала...

"Свадьба завтра... Белая голубка поселится в орлином гнезде, где маленькому орленку нет места... О, деда! я сдержу мрю клятву!" - вихрем пронеслось в моих мыслях.

Он вышел, осторожно ступая, чтобы не разбудить меня, а я зарылась головою в подушки и рыдала глухо, неудержимо...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Еще лучи восхода не золотили Гори, когда я, в костюме сазандара Беко, вышла из дому с волынкой за плечами и узелком в руках.

Я долго перед ухгдом возилась с моими волосами: они никак не хотели укладываться под грязную баранью папаху. Резать мне их не хотелось. Волосы - гордость и богатство восточной девушки. Да и в ауле Бестуди засмеяли бы стриженую девочку. И я с трудом запихала их под шапку, радуясь, что не пришлось их резать.

Выйдя из дому, я обрывом спустилась к Куре, перешла мост и, взобравшись на гору с противоположного берега, оглянулась назад. Весь Гори был как на ладони. Вот наш дом, вот сад, вот старый густолиственный каштан под окном отца... старый каштан, посаженный еще при дедушке... Там за его ветвями спит он, мой папа, добрый, любимый... Он спиь и не подозревает, что задумала его злая потара сакварела...

Бедный, дорогой папа, простишь ли ты свою джаным, свою голубку? Проти, добрый, прости, милфй! прости, мой папа! я не могла поступить иначе... Прости и верь, что я люблю тебя много, сильно... Прощай и ты, моя родина... моя тихая, улыбающаяся Грузия... Я ухожу от тебя искать новую жизнь в суровых горах Дагестана... Прощай, родной, тихий, благоухающий, розовый Гори!..

Я оглянулась еще раз... еще и еще... потом зажмурилась и бегом кинулась по направлению гор.

Солнце вставало... Золотые лучи робко касались горных каменных гребней, густо поросших цепким виноградником... Долина Куры - самая бедная плодородием, но я любила ее, потому что здесь моя родина... Я любовалась ею и ничего лучшего не хотела бы взамен... А между тем я уходила все дальше и дальше, смутно помня доролу, по которой два с половиной месяца назад мы ехали в Дагестан. Но скоро пришлсоь изменить направление: мне было небезопасно идти по проезжему тнакту. Далеко вокруг Гори знали богатого, именитого князя Джаваха и его черноглазую дочь. Поэтому я свернула в горы и углубилась в них, стараясь все же держаться направления почтового тракта. Изредка до меня доносились звуки колокольчика и топот лошадей. Потом все стихло... Должно быть, я сбилась с дороги... Мне хотелось есть; ноги мои, не привыкшие к ходьбе, болезненно ныли.

- Надо будет подождать, пока смеркнется, и пойти проситься переночевать в ауле, - решила я, доставая из мешка лаваши и принимаясь за еду.

Я сильно проголодалась и быстро уничтожала свои припасы.

Наконец, голод был утолен, но начиналась жажда. "Тут должна быть близко вода", - мелькнуло в моей гтлове.

Я слышала шум реки или потока и, бодро вскочив на ноги, стала пробираться в чащу.

Взобравшись на гору, я тихр ахнула. Из зеленого утеса бил родник. Высокая, стройная девушка в голубом бешмете, без шапочки, но с одной фатой, по-мингрельски накинутой поверх черных кос, наполняла водой свой глиняный кувшин.

Увидя меня, она вскрикнула:

- Какой красавчик-сазандар! Откуда?

- Из Цылкан, - солгала я храбро.

- А идешь?

- Иду, куда глаза глядят, куда поведут меня мои песенки. Можно мне напиться, кррасавица?.. не знаю, как твое имя...

- Можно, - засмеялась она, - вода не моя, а Божья... Да как же ты один-то... ведь совсем молоденький сазандар... Поди и двенадцати нет?

- Четырнадцать, - еще раз солгала я, уже не краснея.

- Все же молоденький. Верно, мало тебя любит твоя деза, если отпускает одного.

- Моя деда в земле, - отвечала я печально. - Нет у меня деды... Я сирота... один на свете.

- Бедный маленький сазандар! У меня тоже нет матери, но у меня есть отец. Он держит духан* у аула. Он армянин. Знаешь ты духан армянина Аршака? Нет, не знаешь? Это отец мой... Пойдем со мною, миленький сазандар... Мы накормим тебя в нашем духане, а ты нам споешь за это свои песни. Я люблю песни, и гости в духане тоже будут их слушать и дсдут тебе блестящие абазы... Пойдем, миленький сазандар.

______________

* Трактир, харчевня.



Ночь в горах не предвещала ничего доброго; а голос девушки был так нежен, и сама молоденькая армянка выглядела такой ласковой, что я согласилась на ее предложение.

- Как тебя зовут? - спрашивала она мен дорогой.

- Беко! - ответила я, не моргнув глазом.

- Ты знвешь много песен, Бек?о

- Много знаю. К несчастью, моя волынка сломана и я не могу играть на ней, но мой голос чист и звучен, и я знаю мншго хороших песен.

- Ну, вот мы и пришли! - воскликнула моя новая покровительница.

Мы действительно стояли у дверей духана, из которого неслись шум и хохот гостей.

- Отец, - крикнула Като (так звали девушку), вводя меня в большую, заполненную клубами табачного дыма комнату, где запах бурдючного вина сливался с запахом сала и баранины, - я веду к тебе гостя.

Толстый армяоин, с крючковатым носом и бегающими черными глазками, недружелюбным взором окинул меня и грубо крикнул:

- Зачем привела нищего песенника? Много их шляется! Духан не ночлежный дом.

- Но он сазандар, батюшка, - вступилась за меня Като, - он знает песни.

- Какое мне дело до твоего сазандара и до его песен! - грубо крикнул армянин, но тут гости, фигуры которых постепенно стали вырисовываться из облаков дыма, вступились за меня.

- Почему бы и не попеть немножко маленькому сазандару... К тому же он тих, как курица, и выглядит девчонкой.

Гостей было несколько человек, они пили и курили; трое из них играли в углу в карты.

- Ну, ладно, оставайся, - разрешил хозяин, - и потешь господ.

В ту же минуту Като поставила передо мною блюдо дымящегося шашлыка. Я не ела ничего горячего со вчерашнего дня и поэтому приправленный прогорклым салом шашлык показался мне очень вкусным.

- Ну, а теперь пой, сазандар, - приказал содержатель духана, когда тарелка, поданная мне, опустела.

Я храбро вышла на середину комнаты и, взглянув на улыбающуюся Като, запела:

"В горной теснине приютился духан... В нем бойко торгует старый Аршак... У Аршака дочь красавица Като... У Като черные очи и доброе сердце. Ей жаль бедного сазандара, попавшегося на дороге. Она приводит его в духан и дает ему есть. Сазандар благодарит Като и желает ей доброго жениха. А гости в духане смотрят на Като и говорят:" Это добрая девушка. Взять ее к себе в дом - значит получить благо, потому что доброе сердце жены - величайшее богатство в доме Грузии"...

Я не знаю, каким образом случилось то, что песня слагалась в моих устах толково и гладко. Гости одобрительно кивали головами, старый Аршак подмигивал им на закрасневшуюся Като, а Като сквозь смех шептала:

- Ишь, что выдумал, пригоженький сазандар!

Ободренная успехом, я начала им ту песнь, которую слышала от деды о Черной розе, унесенной на чужбину:



Черная роза в расщелине скал

Выросла нежной весною,

Ветер апрельский цветочек ласкал,

Ночь поливала росою...

Роза цвела, ароматам своим

воздух родной насыщая...

Вдруг...



Мой голос оборвался на полуфразе... Под окном духана зазвенели подковы лошадей... Кто-то близко щелкнул нагайкой...

- Что же остановился, мальчуган? - Это новые гости, - успокаивали меня мои слушатели.

Это в самом деле были новые посетители.

Хозяин вышел на крыльцо. Минут с пять он поговорил с ними, потом снова вошел в комнату и сказал громко:

- Они ее не нашли!

- Кого? - вырвалось у меня помимо желания.

- Впдишь ли, - начала Като: - один горийский генерал и князь разослал на поиски своих подначальных казаков. Дочка у него пропала, совсем молоденькая девочка. Боятся, не упала ли в Куру. Нигде следа нет. Не видал ли ее, пригоженький сазандар?

- Нет, не видал, - с дрожью в голосе произнесла я и подумала: "Бедный, бедный папа! сколько невольного горя я причинила тебе!.."

Оставаться дольше в духане, куда каждую минуту могли рпиехать наши казаки, было опасно. Поэтому я воспользовалась тем временем, когда хозяева вышли пршвожать гостей, прыгнула в окно и исчезла в темноте наступающей ночи...



Глава XII



Ночь в горах. Обвал



Я шла наугад, потому что черные тучи крыли небо и ни зги не было видно кругом. В
Страница 18 из 32 Следующая страница