Лидия Алексеевна Чарская Княжна Джаваха Страница 21

то расстроенный и встревоженный из полка.

- Княжна дома? - послышался его взволнованный голос.

- Я здест, папочка-радость! - крикнула я и повисла у него на шее.

- Нина-джаночка, я должен потолковать с тобою серьезно, - проговорил он.

Мы прошли в его кабинет и я ,как вполне благовоспитанная девочка, уселась на тахте, сложила на коленях руки и приготовилась слушать.

- Дитя мое, - начал он, - тебе 11 лет. Через 5-6 лет ты будешь взргслая барыщня. Настала пора серьезно заняться учением. Ты должна быть хорошо воспитана и образована. Тебе предстоит бывать в обществе, вращаться в лучших кругах... А чему ты здесь выуыишься? Разве только верховой езде и джигитовке, которые знаешь и так в совершенствр. Ты сама понимаешь, что для княжны Джавахи этого недостаточно... А дальше что, Нина? Бабушка не хочет заняться твоим воспитанием, да она скоро оставляет Гори, мне же по службе придется теперь чаще отлучаться из дому. Сегодня в пллку я получил об этом приказ. Оставлять тебя на попечение гувернанток и прислуги я не желал бы... У меня не было бы тогда ни одной спокойной минуты... И вот что я придумал, джжаночка... не пугайся только, здесь нет ничего страшного... Я придумал отдать тебя в институт в Петербурге. Отправив тебя туда, я буду спокоен, зная, что ты находишься под опекою опытных людей... Там у тебя будет много подруг, много деврчек одного возраста с тобою... К тому же начальница института, княгиня Б., сестра моего товарища и моя старинная приятельница... Она полюбит тбя, как родную... Зиму будешь проводить там, лето дома... Согласна ли ты на это, детка?

Согласна ли была я? Согласна ли теперь, когда малейшее его желание стало для меня законом! Да и потом, я твердо сознавала всю неизбежность подобного решения. Мне самой хотелось учиться... Я слишком мало знала для своих лет, а мой пытливый, всем интересующийся ум - жаждал знания.

- Да, папочка, - твердо произнесла я, - ты хорошл придумал... только... пиши мне почаще и бери в Гори каждое лето...

Он обнял меня и обещал исполнить все мои желания.

С этого же дня поднялась сутолока и возня в доме. Мы должны были уехать через месяц... Барбале плакала, Михако смотрел мне в глаза, даже бабушкины слуги сочувственно покачивали головами, глядя на меня. С отцом я была неразлучна... Мы ездили в горы, упиваясь нашим одиночеством, и наговаривались вдоволь во время этих чудесных прогулок.

А дни не шли, а летели... Как-то раз папа принес мне свежую новость. Шайку душманов окружили в горах и всех переловили. Они сидят в тюрьме и скоро их будут судить.

- А Магома? - вырвалось у меня.

- Магома будет свободен: я сам докажу его невинность, - успокоил меня отец.

Слова папы оправдались. Их судили и предали законной каре.

Магому освободили.

Он пришел к нам на следующий день и попросил вызвать отца.

Это было накануне нашего отъезда в далекую северную столицу. При виде нас он почтительно, по татарскому обычаю, приложил руку ко лбу и груди и весь бледный прошептал в волнении:

- Ага, будь добрым ко мне и возьми меня к себе... Магома будет тебе верным слугою.

- Как, Магома, разве ты не вернешься в Кабарду? - удивился отец.

- Нет, ага... Отроком ушел я оттуда ипо желанию брата стал его помощником... Аллах видит, как тяжело мне было это... Ни одного пальца не обагрил Магома кровью... Теперь же мне нельзя вернуться в Кабарду... я освобожден, другие в тюрьме... может быть их уже казнили... С каким же лицом вернусь я один на родину?.. Скажут - не уберег брата...

- Твой брат был вождем душмкнов, Магома.

- Знаю, ага! но разве в Кабарде смотрят так же, как в Кахетии и Имеретии, на это дело? Там разбой - удаль, честь джигита... Его не осудят на родине. Им гордятся... а вот я...

- Что же ты хочешь, Магома? Я дал тебе, что мог, за спасенье дочери... Но ты вернул мне деньги обратно. Что ты хочешь? Для тебя все сделаю, что могу, - ласково говорил отец.

- Хочу, ага, служить тебе... и русскому царю, - сказал он просто, и глаза его с мольбою остановились на отце.

Отец, тронутый горячим порывом молодого кабардинца, обнял его и обещал исполнить его желание. Магома остался у нас помогать Михако до его определения в полк...

Наступил день отъезда.

Коляска стояла у крыльца. Барбале громко причитывала в кухне. Отец хмурился и молчал.

Я обежала весь дом и сад, спустилась к Куре, поднялась на гору, поклонилась дорогим могилкам и в десятый раз побежала в конюшню.

- Прощай, Шалый, прощай, мой верный друг! - шептала я, целуя лоснящуюся шею моего верного коня.

- Корми его хорошенько, - сказала я Михако, - чтоб будущее леот, к моему возвращению, вот у него какие бока были! Слышишь?

- Будьте покойны, княжна-матушка, будете довольны! - отвечал он, а у самого слезы стояли в глазах и подергивались губы.

К бабушке я пошла проститься тихо и чинно, но без всякого волнения. Единственное лицо на родине, которое я не жалела оставить, была бабушка. Зато с Барбале, благословившей меня образком святой Нины, с Родам, Анной, Михако и Брагимом я целовалась так искренне и крепко, что у меня распухли губы.

Я не плакала... Мою грудь теснило от слез, но они не выливались наружу.

- Прощай, Магома, прощай, мой спаситель, - улыбнулась я сквозь туман, застилавший зрение...

- Храни тебя Аллах, добрая госпожа!

Мы уже сели в коляску, когда впереди нас поднялось облако пыли и внезапно предстала верхом пред нами на лошади тоненькая баронесса в черной амазонке с длинным вуалем, окутывавшим белым облаком всю ее изящную фигуру.

- Я хотела проводить вас, Нина, и пожелать вам всего, всего лучшего, - запыхавшись от быстрой езды, произнесла она, и потом, подъехав с моей стороны к коляске, быстро наклонилась, крппко обняла меня и прошептала смущенно: - и попросить вас, чтобы вы не сердились на меня и твердо верили, что я осталась вашим другом!

Сказав это, она исчезла снова так же быстро, как явилась. Уже издали раздался ее слабый окрик:

- Добрый путь, Нина, до свиданья!

Коляска тронулась... Провожавшие замахали платками... Кто-то заплакал... кто-то прокричал напутствие с именем Аллаха... Авгусоовское утро смеялось одверчиво и ясно... Аромат спелых плодов насыщал воздух. В голубом пространстве купался улыбающийся Гори...

Прежняя жизнь кончилась, начиналась новая - лучшая или худшая, - не знаю.



* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *



В ИНСТИТУТЕ



Глава I



В каменной клетке. Неожиданные враги



Я никогда не забуду того, что обещала... Я постараюсь быть доброй и прилежной...

- Правда ли, Нина?

- Разве я лгала тебе когда-нибудь, отец?

- Прости, голубка... Пора...

- Пора...

Мы стояли в светло освещенной небольшой приемной института, куда отец сегодня привез меня впервые.

Мы были не одни. Высокпя, седая женщина, казавшаяся мне настоящей королевой, присутствовала при нашем разговоре. Она стесняла нас. Я видела, что папе хотелось сказать мне еще много, но он молчал, потому что высокая женщина была тут, и отец не мог быть при ней тем чудесным, добрым и нежным, каким бывал в Гори.

- Итак, княгиня, - обратился он к начальнице, - я поручаю вам мое сокровище. Будьте снисходительны к ней... Это немного странный, но чрезвычайно чуткий ребенок... Она требует особенного ухода... Мы, южане, совсем иные люди, чем вы!

- Не беспокойтесь, князь, я лично позабочусь о вашей прелестной дочери, - произнесла высокая женщина и нежно погладила меня по щеке.

- Ну, пора!

Отец решительно поднялся с места, пристегнул шашку и крепко обнял меня. Я повисла у него на груди.

- До завтра, папа?

- До завтра, крошка... если княгиня позволит.

- О! - поторопилась успокоить его начальница, - для князя Джаваха наши дыери открыты во всякое время!

Отец поклонился молча, еще раз поцеловал мкня и, сказав: "До завтра", - быстро вышел из комнаты.

Я смотрела ему вслед - и сердце мое ныло.. Я знала, что он приедет завтра, и послезавтра, и каждый день будет навещать меня, пока я не привыкну, но я расставалась с ним впервые среди чужой и новой обстановки.

Мой переезд от Тифлиса до Петербурга по железной дороге мало занимал меня. Вся душа моя рвалась назад, в пленительный Гори, в мое родное, покинутое гнездышко.



Около самого Петербурга я словно очнулась... Меня поразило серое, точно хмурящееся небо, на котором скупо светило северное солнце, и воздух без аромата роз и азалий, и чахлые деревья, и голые поля с пожелтевшею травою...

Когда я вышла из вагона, мое сердце забилось сильно, сильно... Серое небо плакало... Дождик моросил по крышам больших домов. Люди, в резиновых плащах, под зонтиками, показались мне скучными, некрасивыми - мне, привыкшей к ярким и живописным нарядам нашей страны...

Нас отвезли в лучшую гостиницц, где, несмотря на всю роскошь и удобство, я не могла уснуть от поминутного грохота колес под окнами.

Когда на следующий вечер папа отвез меня в институт и сдал на руки величественно-ласковой начальнице, я даже как будто чуть-чуть обрадовалась тому, что не буду видеть промозглого петербургского дня, не буду слышать грохота экипажей под окнами нашего номера... И я невольно высказала мои мысли вслух...

- Ну, и отлично! - обрадовался, в свою очередь, отец. - Ты умная девочка и не будешь слишком скучать... Ведь учиться необходимо, дитя... да и потом - семь лет институтской жизни пролетят так быстро, что ты и не заметишь.

Семь лет!.. Боже мой, семь лет!.. Через семь лет мои черные косы дорастут до земли, и Шалый ослабеет от старостти, а бедная Барбале, наверное, будет уже совсем седая!.. Семь лет!

- Пойдем, дитя мое, я познакомлю тебя с подругами, - прервала мои размышления начальница. - Ты увидишь, как тебе хорошо и весело будет расти и учиться с другими девочками.

Длинные коридоры потянулись передо мною. Всюду горели газовые рожки, ярко освещающие белые стены под мрамор, чисто отполированный паркетный пол и попадавшиеся мне по временам небольшие, в форменныхз еленых платьях и белых передниках, фигурки институток. Они приседали перед начальницей робко и по
Страница 21 из 32 Следующая страница