у как-то сглаживалась и перестала проявляться прежними острыми порывами. Иногда меня охватываьа даже непреодолимая жажда пошалить и попорказничать. Ведь мне было только 11 лет, и жизнь била во мне ключом.
В лазарете были двр фельдшерицы: одна из них, Вера Васильевна, - чудеснейшее и добрейшее существо, а другая, Мирра Андреевна, - придира и злючка. Насколько девочки любили первую, настолько же ненавидели вторую.
Вера Васильевна, или Пышка, по-видимому, покровительствовала моей начинавшейся дружбе с Ирэн, но Цапля (как прозвали безжалостные институтки Мирру Андреевну за ее длиннуж шею) поминутно ворчала на меня:
- Где это видано, чтобы седьмушки дневали и ночевали у старшеклассниц!
Особенно злилась Цапля, когда накрывала меня во время наших ночных бесед с Ирочкой.
- Спать ступайте, - неприятным, крикливым голосом взывала она, - сейчас же марш спать, а тш я maman пожалуюсь!
И я, пристыженная и негодующая, отправлялась восвояси. Спать, однако, я не могла и, выждав удобную минутку, когда Мирра Андреевна, окончив ночной обход, направлялась в свою комнату, я поспешно спрыгивала с постели и осторожно прокрадывалась в последнюю палату, где спала моя новая взрослая подруга.
Далеко за полночь длилась у нас бесконечная беседа о доме и родине, приправляемая возгласами сочувствия, удивления и смехом.
Мирра Андреевна догадалась, наконец, что после обхода я отправляюсь в палату старших, и возымела намерение "накрыть" меня.
- Сегодня Цапля второй обход сделает, - успела шепнуть мне лазаретпая девушка Маша, которая полюбила меня с первого же дня моего поступления в лазрет.
Я была огорчена самм искренним образом. Полночи чудесной болтовни с Ирэн вычеркивалосьь из моей жизни!
- Ну, постой же, скверная Цапля, - возмутилась я, - отучу тебя подглядывать за нами!
- Что вы хотите сделать, княжна? - встревожилась Ирочка.
- А вот увидите.
Я особенно послушно улеглась спать в этот вечер, чем, конечно, еще более увеличила подозрительность Цапли.
В большую палату привели двух новых больных, и, кроме того, пришла одна из старшеклассниц, заболевшая внезапно незнкнием педагогики. Таким образом, наша лазаретная семья увеличилась тремя новыми членами.
После спуска газа новенькие больные сразу уснули. Я лежала с открытыми глазами, смотрела на крохотное газовое пламя ночника и думала об Ирэн, спавшей за стеною.
"Противная Мирка! - злилась я, - лшиила меня такого громадного удовольствия..."
Поздно, должно быть, уже около 11 часов, потому что все было тихо и раздавался только сонный храп лазаретных девушек, спавших тут же, я неожиданно услышала шлепанье туфель по паркету.
"Она", - мелькнуло в моей гшлове, и я приготовилась к атаке.
Действительно, это была Мирра Андреевна, пришедшая подсматривать за мною. Неслышно подвигалась она на цыпочках к моей постели, одетая во что-то длинное, широкое и клетчатое, вроде балахона, с двумя папильотками на лбу, торчавшими наподобие рожек.
Лишь только клетчатая фигура с белыми рожками приблизилась и наклонилась ко мне - я неожиданно вскочила на постели и с диким криком деланного испуга вцепилась обеими руками в злосчастные рожки.
- Спасите, помогите, - вопила я, - привидение! ай! ай! ай!.. привидение!..
Шум и визг поднялся невообразимый. Девочки проснулись и, разумеется, не поняв в чем дело, вторили мне, крича спросонья на весь лазарет:
- Ай, ай, привидение, спасите!
Кричала и сама Мирра, испуганная больше нас произведенной ею суматохой. Она делала всевозможные усилия, чтобы освободиться из моих рук, но я так крепко ухватилась за белые рожки, что все ее старания были тщетны.
Наконец, она собрала последине усилия, рванулась еще раз и... - о ужас! - кожа вместе с волосами и белыми рожками отделилась с ее головы и осталась в моих руках наподобие скальпа.
Я невольно открыла чужую тайну: почтенная Мирра носила парик. С совершенно голым черепом, с бранью и криками, Цапля бросилась к выходу. А я, растерянная и смущенная неожиданным оборотом дела, лепетала, помахивая оставшимся в моих руках париаом:
- Ах, Боже мой, кто же знал... Разве я думала...
Газ снова подняли. Комната осветилась. Больные перестали кричать и волноваться и, окружив меня, хохотали теперь, как безумные.
В двух словах я передала им, как испугалась рогатого привидения, как это привидение оказалось почтенной Миррой Андреевной, и даже не Миррой Андреевной, а, верней, ее париком. Мы смеялись до изнеможения.
Наконец, решили завернуть злосчастный парик Мирры в бумагу и отнести его разгневанной фельдшерице.
Парик передали Матеньке и велели ей как можно осторожнее доставить его по назначению.
На другой день, на перевязке, у институток только и разговору было о том, как княжна Джаваха скальпировала Цаплю. Хохотаьи в классах, хохотали в лазарее, хохотали в подвальном помещении девушек-служанок. Только одна Цапля не хохотала. Она бросала на меня свирепые взгляды и настаивала на скорейшей выписке меня из лазарета.
На следующий вечер, нежно простясь с Ирочкой, я собиралась в класс.
- До свиданья, шалунья! - с ласковой улыбкой поцеловала меня Ирэн.
- До свиданья, лунная фея, выздоравливайте скорее; я буду вас ждать с нетерпением в классах.
Когда я поднялась в коридор и знакомое жужжанье нескольвих десятков голосов оглушило меня - чуждой и неприятной показалась мне классная атмосфера. Я была убеждена, что меня ждут там прежние насмешки недружелюбно относящихся ко мне одноклассниц.
Но я ошиблась.
Fraulein Геннинг, когда я вошла, сидела на кафедре, окруженная девочками, отвечавшими ей заданные уроки.
При моем появлении она ласково улыбнулась и спросила:
- Ну, Gott grusst dich*. Поправилась?
______________
* Здравствуй (южн.-нем.).
Я утвердительно кивнула головой и оглядела класс. Вокруг меня уже не было ни одного враждебного личика. Девочки, казалось, чем-то пристыженные, толпились вокруг меня, избегая моего взгляда.
- Здравствуйте! - кивнула мне головой Варюша Чикунина, и голос ее звучал еще ласковее, нежели прежде. - Совсем поправились?
- Да! и уже нашалила там порядочно, - засмеялась я и, присев подле нее на парту, вкратце рассказала ей лазаретное происшествие.
- Так вот вы какая! - удивленно подняла она брови и потом добвила, неожиданно понизив голос: - а ведь книжечка-то нашлась!
- Какая книжечка? - искренно удивилась я.
- Да Марковой... помните, из-за которой вы заболели. Как же, нашлась. Феня ее с сором вымела в коридор и потом принесла... Знаете ли, Джаваха, они так сконфужены своим нелепым поступком с вами...
- Кто?
- И Бельская, и Маркова, и Запольская, словом, все, все... Они охотно бы прибежали мириться с вами, да боятся, что вы их оттолкнете.
- Пустяки! - весело вырвалось у меня, - пустяки!
И действительно, все казалось мне теперь пустяками в сравнении с дружбой Ирочки. Институт уже не представлялся мне больше прежней мрачной и угрюмой тюрьмою. В нем жила со своими загадочно-прозрачными глазками и колокольчиком-смнхом белокурая фея Ирэн.
Глава V
Преступление и наказкние. Правило товарищества
По длинным доскам коридора.
Лишь девять пробьет на часах,
Наш Церни высокий несется,
Несется на длинных ногах.
Не гнутся высокие ноги,
На них сапоги не скрипят,
И молча в открытые веки
Сердитые очи глядят.
Краснулка даже языком прищелкнула от удовольствия и обвела класс торжествыющими глазами.
- Браво, Запольская, браво! - раздалось со всех сторон, и девочки запрыгали и заскакали вокруг нашей маленькой классной поэтессы.
Дежурная дама, страдавшая флюсом, вышла полежать немного в своей комнате, и мы остались предоставленными самим себе.
- Милочки, да ведь она это у Лермонтова стащила, - внезапно запищала всюду поспевающая Бельская.
- Что ты врешь, Белка! - напустилась на нее обвиняемая.
- Ну, да... "Воздушный корабль"... "По синим волнам океана, - так начинается, - лишь звезды блеснут в небесах, корабоь одинокий несется, несется на всех парусах". А у тебя...
- Ну, да, я и не скрываю... Я за образец взяла... Даже и великие поэты так делали... А все-таки хорошо, и ты из зависти придирешься. Хорошо, ведь, mesdam'очки? - И она обвела класс сияющими глазами.
- Хорошо, Маруся, очень хорошо, - одобрили все. - Вот-то обозлится Церни!
Церни был наш учитель арифметики. Длинный и сухой, как палка, он поминутно злился и кричал. Его в институье прозвали "вампиром". Его уроки считались наказанием свыше. Страница журнала, посвященная математике, постоянно пестрела единицами, нулями и двойками. Больше десяти баллов он не ставил даже за самый удовлетворительный ответ.
- Хорошо, - говорил он, улыбаясь и обнаруживая при этом бооьшие желтые зубы, - вы заслуживаете 10 баллов.
- Но почему же не 12, monsieur Церни? - расхрабрившись, приставала ободренная похвалой девочка.
- А потому, г-жа Муравьева, что только Господу Богу доступны все знания на первый балл, т.е. на 12. Мне, вашему покорному слуге, на 11 а уж вам, госпожа Муравьева, на 10.
- Ах, душки, - возмущалась Додо вполголоса, вернувшись на свое место, - вампир-то какой грешник! Самого Бога замешал в свою поганую арифметику!
Церни ненавидели всем классом и бесстрашно выказывали ему свою ненависть. А однажды после несправедливо поставленной Милочке Корбиной, тихонькой и прилежной девочке, двьйки за не понятую ею задачу - ео решили "травить".
В то время как на уроках других учителей на кафедре красовались красиво обернутые протечной бумагой мелки с красными, голубыми и розовыми бантиками, - на уроке Церни лежал небрежно брошенный обломок или, вернее, обгрызок мелка, едва умещавшийся в руках. В чернильнице постоянно плавали мухи, а перо клалось умышленно такое, что им едва-едва можно было расписаться в классном журнале.
Тане Покровской, обожавшей Церни (у Тани Покровской всеода все как-то выходило "не слава Богу", и ее признавали неудачницей), строго запретили "вырвчать вампира", и Таня, проплак
Страница 27 из 32
Следующая страница
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 32]
