Лидия Алексеевна Чарская Княжна Джаваха Страница 30

евшая ко мне Краснушка немилосердно грызла черные хлебные сухарики, зажаренные ей потихоньку девушкой Феней в коридорной печке.

- Сделай милость, не грызи! - окончательно рассердилась я, бросив на Запольскую негодующий взгляд.

- Фу, какая ты стала злючка, Ниночка, - удивилась Маруся и, желая меня задобрить, прибавила: - поговорим о Мцхете, о Грузии.

Краснушка совсем еще маленькой девочкой была на Кавказе и видела Мцхет с его поэтичными развалинами и старинными крепостями. Мы часто, особенно по вечерам, болтали о Грузии. Но сегодня мне было не до этого. Грудь моя ныла, петербургская слякоть вселяла в душу невольное отвращение, и рядом с картинами ненавистной петербургской осени поднимать в воображении чудесные ландшафты далекого родного края мне казалось теперь чуть ли не кощунством. В ответ на предложение Маруси я только отрицательно покачала головой и снова углубилась в книгу.

Постепенно, однако, былые воспоминания потянулись бесконечной вереницей в моих мысьях... Мне вспомнился чудесный розшвый день... шумный пир... возгласы тулумбаши... бледная, тоенькая девушка... мой храбрый красавец папа, бесстрашно несшийся на диком коне... И надо всем этим море цветов и море лучей...

Я так углубилачь в мои мысли, что не заметила, как внезапно стихло пчелиное жужжанье учивших уроки девочек, и только опомнилась при виде начальницы, стоявшей в трех шагах от меня с какой-то незнакомой скромно одетой дамой и маленькой потешной чернокудрой девочкой, похожей на цыганенка. Меня поразил вид этой девочки, с громадными, быстрыми, наивными и доверчивыми черными глазками.

Я не слышала, что говорила maman, потому что все еще находилась в сладком состоянии мечтательной дреммоты. Но вот, как шелест, пронесся говор девочек, и новость коснулась моего слуха:

- Новенькая, новенькая!

Maman поцеловала девочку, как поцеловала меня два месяца тому назад при моем поступлении в институт, так же перекрестила ее и вышла в сопровождении чужой дамы из класса.

Новенькая осталась...

Пугливыми, робкими глазками окидывала она окружавшую ее толпу девочек, пристававших к ней с одними и теми же праздными вопросами, с какими приставали еще так недавно ко мне.

Новенькая отвечала застенчиво, стесняясь и конфузясь всей этой незнакомой толпы веселых и крикливых девочек. Я уже хотела идти ей на выручку, как m-lle Арно неожиданно окликнула меня, приказав взять девочку на мое попечение.

Я обрадовалась, сама не зная чему. Оказать услугк этой маленькой и забавной фигурке с торчащими во все стороны волосами, иссиня-черными и вьющимися, как у барашка, мне показалось почему-то очень приятным.

Ее звали Люда Власовская. Она смотрела на мен и на окруживших нас девочек не то с удивлением, не то с тоскою... От этого взгляда, затуманенного слезами, мне становилось бесконечно жаль ее.

"Бедная маленькая девочка! - невольно думалось мне, - прилетела ты, как птичка, из далеких стран, наверное, далеких, потому что здесь, на севере, нет ни таких иссиня-черных волос, ни таких черных вишенок-глаз. Прилетела ты, бедная птичка, и сразу попала в холод и слякоть... А тут еще любопытные, безжалостные девочки забрасывают тебя вопросами, от которых тебе, может быть, делается еще холоднее и печальнее на душе... О! я понимаю тебя, отлично понимаю, дорогая; ведь и я пережила многое из того, что испытываешь ты теперь. Но, быть может, у тебя нет такой сильной воли, как у меня, может быть, ты не в состоянии будешь пережить всех тех невзгод, которые перенесла я в этих стеназ..."

И, грубо оборвав начинавшую уже поддразнивать и трунить над новенькой Бельскую, я псотаралась приласкать бедняжку, как умела.

Она взглянула на меня благодарными, полными слез глазами, и этот взгляд решил все... Мне показалось вдруг, что ожил Юлико с его горячей преданностью, что Барбале послала мне привет из далекого Гори, что с высокого синего неба глянули на меня любящие и нежные очи моей деды... Маленькая девочка с вишневыми глазками победила мое сердце. Я смутно почувствовала, что это друг настоящий, верный, что смеющаяся и мечтательная Ирочка - только фея и останется феей моих мыслей, а эту смешную, милую девочку я точно давно уже люблю и знаю, буду любить долго, постоянно, всю жизнь, как любила бы сестру, если б она была у меня

Счастье мне улыбнулось. Я нашла то, чего смутно ждала душою во всю мою коротенькую детскую жизнь... Ждала и дождалась. У меня теперь был друг, верный, милый.



Глава VII



Принцесса Горийская показывает чудеса храбрости



Гнилая петербургская осень по-прежнему висела над столицей, по-прежнему серело небо без малейшей солнечной улыбки, по-прежнему кончались одни уроки и начинались другие, по-прежнему фея Ирэн, всегда спокойная, ровнаы, улыбалась мне при встречах, а между тем точно новая песенка звенела в воздухе, веселая весенняя песенка, и песенка эта начинвлась и кончалась одною и тою же фразой:

"С тобою Люда! твой друг Люда! Твоя галочка-Люда!"

Я назвала ее галочкой потому, что она, по-моему, на нее походила, такая смешная, черненькая, маленькая, с такими круглыми птичьими глазками.

Ее все полюбили, потому что нельзя было ее не любить, - такая она была славная, милая. Но я ее любила больше всех. И она мне платила тем же. Одним словом, мы стали друзьями на всю жизнь.

Когда ей было тяжело, я уже видела это по ее говорящим глазкам, в которых читала, как в открытой книге.

Она привязалась ко мне трогательной детской привязанностью, не отходила от меня ни на шаг, думала моими мыслями, глядела на все моими глазами.

- Как скажет Нина... как пожелает Нина... - только и слышали от нее.

И никто над нею не смеялся, потому что никому и в голову не приходило смутить покой этого кроткого, чудного ребенка.

И потом ее охраняла я, а меня уважали и чуточку побаивались в классе.

Одна только Крошка временами задевпла Люду.

- Власовская, где же твой кгмандир? - кричала она, завидя одиноко идущщую откуда-нибудь девочку.

Я узнавала стороной проделки Марковой, но прекратить их была бессильна. Толькш наша глухая вражда увеличивалась с каждым днем все больше и бооьше.

Люда приехала из Малороссии. Она обожала всю Полтаву, с ее белыми домиками и вишневыми садами. Там, вблизи этого города, у них был хутор. Отца у нее не было. Он был героем последней турецкой кампании и умер как герой, с неприятельским знаменем в руках на обломках взятогр редута. Свою мать, еще очень молодую, она горячо любила.

- Мамуся-кохана, гарная мама, - постоянно щебетала она и вся дрожала от радости при получении писем с далекой родины.

У нее был еще брат Вася, и все трое они жили безвыездно со смерти отца в их маленьком имньице.

Все эьо рассказывала мне Люда, после спуска газа, в длинные осенние вечера, лежа в соседней со мною жесткой институтской постельке. Не желая оставаться в долгу, я тоже рассказывала ей о себе, о доме. Но о тех страшных приключениях, которые встречались в моей жизни, я умолчала. Я не хотела пугать Люду - робкую и болезненно-впечатлительную по природе. Довольно было с нее и тех рассказов, которые с таким восторгом слушались институтками в вечерний поздний час, когда классная дама, поверившая в наш притворный храп, уходила на покой в свою комнату. Тут-то начинались настоящие ужасы. Киpa Дергунова отличалась особенным мастерством рассказввать "страсти", и при этом рассказывала она "особенным" способом: таращила глаза, размахивала руками и повествовала загробным голосом о том, что наш институт когда-то был женским монастырем, что на садовой площадке отрыли скелет и кости, а в селюльках, или музыкальных комнатах, где институтки проходили свои музыкальные упражжнения, бродят тени умерших монахинь, и чьи-то мохнатые зеленые руки перебирают клавиши.

- Ай-ай, - прерывала какая-нибудь из более робких слушательниц расходившуюся рассказчицу, - пожалуйста, молчи, а то я закричу от страха.

- Ах, какая же ты дрянь, душка! - сердилась возмущенная Кира, - сама же просила рассказывать...

- Да я просила "без глаз", - оправдывалась перетрусившая девочка, - а ты и глаза страшные делаешь, и басишь ужасно...

- Без глаз и без баса не то! - авторитетно заявляла Кира и окончательно разражалась гневом. - Нечего было просить - убирайся, пожалуйста!

Рассказ прерывался. Начиналась ссора. А на следующий вечер та же история. Девочки забирались с ногами на постель Киры, и она еще больше изловчалась в своих фантастических повествованиях.

Временами я взглядывала на Люду. Ее ротик открывался, глаза расширялись ужасом, но она жадно слушала, боясь протонить хоть одно слово.

Как-то за обедом серьезная Додо сказала, что ей привелось встретить лунатика. Девочки, жадные до всего таинственного, обрадовались новому предмету разговора.

- Какой лунатик? где ты его встретила? чем это кончилось?.. - набросились они на Додо, но, к большому разочарованию любопытных, девочка могла только сказать, что "он" был во всем белом, что шел, растопыриа руки, что глаза у него были открыты и смотрели так страшно, так страшно, что она, Додо, чуть не упала в обморок.

- А что всего ужаснее, душк, - добавила Додо, заставив вздрогнуть сидевшую рядом с нею Люду, - Феня говорит, что тоже видела лунатика на церковной паперти.

- Ну, милая, и ты и твоя Феня врете! - расчердилась я, видя, как зрачки Люды расширились от ужаса и вся она лихорадочными глазами впилась в рассказицу.

- Ну, у тебя все врут! а пойд-ика на паперть и сама увидишь, - недовольно заявила Кира.

- Mesdam'очки, на паперти по ночам духи поют, - неожиданно вмешалась в разговор Краснушка, - стра-а-шно!

- Трусихам все страшно! - насмешливо улыбнулась я.

- А тебе не страшно?

- Нет.

- И пошла бы...

- Пойду.

- Что?! - и девочки даже привскочили на своих местах.

- И пойду! - еще упрямее возразила я, - пойдв, чтоб доказать вам, что вы вве это сочиняете.

В ту же минуту Люда незаметно толкнула меня под локоть. Я повела на нее недовольными глазами.

- Что тебе?

- Ниночка, не ходи! - шепнула она мне тихо.

- Ах, оставь, пожалуйста, чего ты боишься? Пойду, раз
Страница 30 из 32 Следующая страница