. Таикми знаниями я удовлетвориться не могу. - И, говоря это, Звонковский отыскивает в классном списке фамилий Надино имя и ставит против него в клеточке жирную двойку.
Пошатываясь, с подгибающимися коленями, Надя возвращается на свое место. В сознании мелькает одна только мысль:
"Все кончено... Она провалилась и будет исключена".
Глава III
Исключена
С опухшими от слез веками и красными заплаканными глазами тетя Таша помогает Наде оеваться в институтской бельевой.
Знакомые светлые комнаты, сплошь установленные шкафами с казенным бельем воспитанниц, так много говорят воспоминаниям тети Таши. Здесь она проработала более двадцати лет, ндаеясь прослужить кастеляншею в Н-ском институте до могилы, но неожиданная смерть старшей сестры перквернула весь строй жизни Татьяны Петровны. Она бросила службу, перешла в дом брата воспитывать и нянчить его малышей, оставшихся сиротами после кончины матери. И свою крошечную пенсию тетя Таша всю целиком отдавала на детей. Деньги, хотя и маленькие, удобства, хотя и относительные, и служба, кормившая ее и дававшая ей даже енкоторый комфорт, - все было принесено в жертву семье покойной сестры. А между тем самый горячо любимый тетей Ташей член этой семьи, ее любимица Надя, чем она отплатила за все заботы о ней? Деочку исключают за лень, за нерадение. Ее приходится брать домой, помещать в мастерство к портнихе или белошвейке. Ее Надю, милую, нежную, прелестную!
Слезы снова наполняют большие кроткие глаза тети Таши. Руки ее заметно дрожат, пока она застегивает крючки на "собственном" скромном коричневом платье Нади.
А вокруг них толпятся девушки-присбуги. Многих из них знает тетя Ташша, только восемь лет оставившая службу кастелянши в бельевой. Здесь ее любили и уважали за чрезвычайную деликатность, человеческое обращение с низшими служащими, за ангельскую доброру и теперь сочувствуют несказанно ее горю.
- Что же вы теперь, Татьяна Петровна, делать будете с барышней вашей, куда их определять станете? - осведомляется краснощекая пожилая Маша, особенно привязанная к своей бывшей ближайшей наачльнице.
Тетя Таша вздыхает тяжелым вздохом, в то время как Надя быстро поворачивается в сторону служанки и отрывисто отвечает за тетку:
- Мне кажется, это вас не касается, куда я поступлю, - и глаза девочки с явной недоброжелательностью вызывающе смотрят в лицо служанки.
Маша явно конфузится. Тетя Таша не менее ее.
А Надя, прикалывая шляпу, говорит через плечо тетке, как ни в чем не бывало:
- Ну, тетя Таша, я готова. Едем.
- А прощаться? Разве ты не пойдешь прощаться к баронессе, к Варваре Павловне Студенцовой и к твоим подругам? Ведь, как-никак, начальница и классная наставница заботились о тебе, оказывали всяческие снисхождения, а подруги... - начала было Татьяна Петровна.
- Снисхождение... Ха, ха, ха! Ну и скажете же вы, тетя Таша... Тоже - снисхождение!.. То-то и выключили меня из-за чересчур большого ко мне снисхождения. Нет, избавьте уж от трогательных прощаний. Раз исключили, так, значит, не нуждаются во мне. А раз не нуждаются...
- Наденька, а подруги как же? - удивляется тетя Таша.
- Ах, все они эгоистки и насмешницы, и никакого желания я не имею разыгрывать с ними трогательную сцену прощания. Пожалуйста, едем поскорее, тетя Таша! - уже раздражительным тоном, нетерпеливо заключает девочка.
- Как хочешь, как хочешь, твое деьо, не могу неволить тебя... - засуетилась Татьяна Петровна и, кивая направо и налево своим бывшим сослуживцам, поспешила из бельевой.
- Надя! Надин! Прощай!
В полутемном коридоре трудно различить лицо выскочившей откуда-то из-за двери девочки, но Надя узнала сразу Нюту Беляеву, ее постоянную и неутомимую поставщицу книг, едва ли не такую мечтательницу, как сама Надя, единственного человека, которого Надя любит в этих стенах. Еще секунда, и девочки замирают в объятиях друг друга.
- Надин, милая Надин, как мне грустно расстаться с тобою... - с некоторым пафосом говорит Нюта. - Мне так тебя жаль! Но ты не огорчайся, милая Надин, вспомни только: ведь и принцессе Изольде, и герцогине Аде, и виконтессе Лили - всем приходилось переживать превратности, и они только закаляли ими свои души. А у тебя их натура, Надин, ты такая же героиня, как и они. И, вот увидишь, тебя ждет еще много неожиданного и интересного в жизни. Вспомнишь меня всякий раз, что слова мои будут сбываться... Это ничего, что тебя берут отсюда, ты устроишься еще лучше, еще поэтичнее где-нибудь в маленьком домике на окраине города... Там будет, верно, садик, деревья... А я буду писать тебе, буду присылать книги, приезжать иногда в гости во время каникул. Хорошо? Ты увидишь, как все это будет прекрасно.
Голос Нюты звучат так убежденно, что Надя не может не поверить ей. Нюта на целый год старше ее и кажется опытнее и "начитаннее". Надя доверяет ее советам и считается с ними. Заглушая голос до шепота, чтобы не быть услышанной тетей Ташей, Нюта продолжает говорить:
- А в класс я тебе не советую идти. К чему? Шталь, Боярцева, Голубева - все они всегда завидовали твоей красоте, изяществу и теперь, конечно, торжествуют. Лиля Боярцева несколько раз говорила мне: "Эта Таирова, Бог знает что о себе воображает..." И бранила тебя. А впрочем, иди прощаться, если хочешь.
- Нет, нет! - поспешила отклонить предложение подруги Надя. - Нет, не пойду. Еще высмеют меня, пожалуй. Такие насмешницы. Тетя Таша торопилась за мной приехать и захватила самое затрапезное платье... - солгала она, чтобы оправдать свой скромный костюм.
- Ах, душка, ты забыла, как мила была Золушка и тогда, когда еще не сделалась принцессой, - польстила Нюта подруге и, так как девочки дошли уже до дверей швейцарской, крепко обняла и поцеловала Надю.
- Смотри же пиши, не забывай!
- Конечно, тебя-то уж не забуду, может быть, единственную... - произнесла растроганная Надя, и они расстались.
- Поздравляю с блестящим окончанием курса, сударыня! Ннчего сказать, отличилась! Осрамила тетку и отца. Выключили! Как последнюю лентяйку прогнали... Ну; чего молчишь? Оправдывайся! Что стоишь истуканом да глаза в землю уставила? Стыдно, небось? Совесть зазрела. Поздно стыдиться-то... У-у, бесстыдница! Глаза бы на тебя не смотрели. В судомойки отдам...
Все это одним залпом вырвалось из уст пожилого седенького человека с клинообразной бородкой на желтом болезненном лице. Такими солвами Иван Яковлевич Таиров, только что вернувшийся со службы, встретил дочь, Надя подошла было поцеловать руку отфа, но тот резко отдернул ее и поцелуй пришелся в воздух. Девочка совсем растерялась от такого приемм и стояла с поникшей головой посреди комнаты.
Три часа тому назад Надя в сопровождении тети Таши поднялась сюда по грязной черной лестнице, хронически запечатлевшей на себе запах горелого масла, кошек и керосина, и вошла в эти более чем скромные две комнатки. Сердце девочки сжалось в комочек при виде нищенской обстановки отцовской квартиры. После огромных, полных света заал и классов института эта бедная квартирка показалась особенно убогой и жалкой Наде. В первой комнате, столовой, на диване на ночь устраивалась Клавдия, шестнадцатилетняя горбатенькая девушка, окончившая только этой весною курс в профессиональной школе по классу метельщиц. Теперь Клавдия работает с утра до вечера, помогая своим начинающимся заработком семье. Тут же у окна стояли ее пяльцы и швейная машинка для подрубки белья, которое она метит по заказу. Низенького роста, с огромным горбом за плечами, с нервным некрасивым лицом и большими умными черными глазами Клавдия кажется много старше своих лет. В детстве она упала из окна второго этажа по недосмотру няньки и с тех пор сташа калекою.
В задней, темной комнате ютится сам отец семейства с Сережей, семнадцатилетним гимназистом, дельным, энергичным и серьезным юношей, вносившим тоже посильную лепту на нужды семьи. Уже с четырнадцати лет Сережа Таиров дает уроки более слабым ученикам своей и чужих гимназий. Эти уроки дают гроши, он и такие греши очень пригодны в их скромном хозяйстве. Сам Сережа учится превосходдно и идет все время в гимназии первым учеником. За прилежание его давно освободили от взносов за учение. Отец не нахвалится на сына, хотя еще большую симпатию, а главным образом его сочувствие и болезненно-острую жалость к себе возбуждает горбатенькая Клавдия.
Наконец, в небольшой светлой кухне спит тетя Таша с Шуркой. Шурка, последний экземпляр семьи Таировых, востроносенькая, быстроглазая юркая девчурка десяти лет, очень способная, очень ловкая в работе, отличающаяся несколько чрезмерной живостью, любопытством и уменьем сунуть всюду и везде свой маленький носишко. Шурке часто попадает за это от отца, старших брата и сестры, но она неисправима. Когда Надя переступила сегодня порог отцовской квартирки, Шурка точно из-под земли выросла перед нею.
- Совсем приехала? Теперь дома будешь жить? В институт не возьмут обратно? А если попросить хорошенько, все же ен возьмут? А папаша еще тебя не видел? А ты рада, что на кухне с нами будешь спать? А, может быть, захочешь в столовой с Клавденькой? А? - засыпала она ее вопросами.
- Да брысь ты, егоза! Чего к сестре пристала! Есть тебе дело до того, где она будет спать? - строго приарикнула на младшую сестру старшая.
Сама же Клавдия не то с участием, не то с жалостью смотрела на Надю своими умными проницательными глазами, когда говорила ей:
- Не горюй! Как-нибудь пристроишься. Хорошо бы тебе в нашу профессиональную поступить. Там и права по окончании и диплом получишь, - советовала она сестре, не подозревая того чувства негодования, которое захватило от этих слов Надю.
Как! Она, Надя Таирова, должна будет заниматься уроками кройки и шитьы или метить белье, как Клавдия? Слуга покорный. Она не создана для такого жалкого прозябания!
Сердечнее всех отнесся к сестре прибежавший со связкою книг после уроков из гимназии Сережа. Он ничего не сказал и только молча крепко пожал руку сестре.
Что-
Страница 5 из 27
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 27]
