ась, и опять посыпалиссь обещания, но... Одеколонов оглянулся и увидел сзади себя посторонних, которые не могли не заметить рукопожатия. Иезуит смутился и забормотал:
"Место я вам обещаю, но... благодарностей не беру... Ни-ни! Возьмите обратро! Ни-ни! Вы обижаете..."
И он разжал кулак и отдал мне назад деньги, но не четвертную, которую я ему сунул, а трехрублевку. Каков фокус? У этих чертей в рукавах, должно быть, целая система пружин и ниток, иначе я не понимаю превращения моей бедной четвертной в жалкую трехрублевку.
Относительно чистеньким и порядочным показался мне объект четвертого рекомендательного письма -- Грызодубов.
Это еще молодой человек, красивый, с благородной осанкой, щегольски одетый. Принял меня он хотя и лениво, с видимой неохотой, но любезно. Из разговоров с ним я узнал, что он кончил в университете и тоже в свое время бился из-за кусеа хлеба, как рыба о лед. Отнесся он к моей просьбе очень сочувственно, тем более что образованные служащие -- его любимая мечта... Был я у него уже три раза, и за все три раза он не сказал мне ничего определенного. Он как-то мямлит, мнется, избегает прямых ответов, точно стесняется или не решается... Я дал тебе слово не сентиментальничать. Ты меня увепял, что у всех шулеров обыкновенно благородные осанки и самый рыцасркий апломб... Может быть, это и правда, но сумей-ка ты отделить шулеров от порядочных. Так влопаешься, что небу жарко станет... Сегодня у Грызодубова я был в четвертый раз... Он по-прежнему мямлил и не говорил ничего определенгого... Меня взорвало... Чёрт меня дернул вспомнить, что я дал тебе честное слово наделять всех без исключения деньгами, и меня словно кто под локоть толкнул... Как решаются окунуться в холодную воду или взлезть на высоту, так и я решился рискнуть и сунуть...
Эх, что будет, то будет! -- решил я. -- Раз в жизни можно испробовать...
Я решил рискнуть не столько ради места, сколько ради новизны ощущения. Хоть раз в жизни, мол увидеть, как действует на порядочных людей "благодарность"! Но "ощущение" мое пошло к чёрту. Исполнил я неумело, аляповато... Вытащил из кармана депозитку и, краснея, дрожа всем телшм, улучил минутку, когда Грызодубов на меня не глядел, и положил ее на стол... К счастью, Грызодубов положил в это время на стол какие-то книги и прикрыл ими депозитку... Итак, не удалось... Грызодубов депозитив не видел... Она затеряется между бумагаси или ее украдут сторожа... Если же он ее увидит, то, наверное, оскорбится... Так-то, mon oncle... {дядюшка... (франц.).} И деньги пропали, и совестно... до боли совестно! А всё ты со своими проклятыми практическими советами! Ты развратил меня... Прерываю письмо,, ибо кто-то звонит... Иду отворить дверь...
Сейчас плучил от Грызодубова письмо. Пишет, что есть в контроле товарных сборов вакансия на 60 руб. в месяц. Депозитку мою он, стало быть, видел.
БРАК ЧЕРЕЗ 10-15 ЛЕТ
На этом свете всё совершенствуется: шведские спички, оперетки, локомотивы, вина Депре и человеческие отношения. Совершенствуется и брак. Каков он был и каков теперь, вы знаете. Каков он будет лет через 10-15, когда вырастут наши дети, угадать не трудно. Вот вам схема романов этого близкого будущего.
В гостиной сидит девица лет 20-25. Одета она по последней моде: сидит сразу на трех стульях, причем один стул занимает она сама, два другие -- ее турнюр. На груди брошка, величиной с добрую сковороду. Прическа, как и подобает образованной девице, скромная: два-три пуда волос, зачесанных кверху, и на волосах маленькая лестница для причесывающей горничной. Тут же на пианино лежит шляпа девицы. На шляпе искусно сделанная индейка на яйцах в натуральную величину.
Звонок. Входит молодой человек в красном фраке, узких брюках и в громадных, похожих на лыжи, башмаках.
-- Честь имею представиться, -- говорит молодой человек, расшаркиваясь перед девицей, -- помощник присяжного поверенного Балалайкин!..
-- Очень приятно... Чем могу быть полезна?
-- Меня направило к вам "Общество заключения счастливых браков".
-- Очень приятно... Садитесь!
Балалайкин садится и говорит:
-- "Общество" указало мне на несколько невест, но думаю, что ваши условия для меня будут самыми подходящими. Из этой вот записки, данной мне серетарем "Общества", видно, что вы приносите с собой мужу дом на Плющихе, 40 тысяч деньгами и тысяч на пять движимого имущества... Так ли это?
-- Нет... За мною идет только 20 000, -- кокетничает девица.
-- В таком случае, сударыня, виноват... извипите за беспокойство... честь имею кланяться...
-- Нет, нет... я пошутила! -- смеется девица. -- В вашей записке всё верно... Деньги, дом и движимое... В "Обществе" вам, конечно, говорили, что ремонт дома будет производиться на счет мужа... и... и... -- я ужасно застенчива! -- и деньги муж получает не всё сразу, а с рассрочкой на три года...
-- Нет, сударыня, -- вздыхает Баллайкин, -- нынче с рассрочкой никто не женится! Если уж вы так настаиваете на рассрочке, то извольте, я дам вам год...
Девица и Балалайкин начинают торговаться. Девица в конце концов сдается и довольствуется годом рассрочки.
-- Теперь позвольте узнать ваши условия! -- говорит она. -- Вам сколько лет? Где служите?
-- Собственно говоря, я не сам женюсь, а хлопшчу за своего клиента... Я комиссионер...
-- Но ведь я просила "Общество" не присылать ко мне комиссионеров! -- обижается девица.
-- Вы, сударыня, не сердитесь... Клиент мой человек пожилой, страдающий ревматизмом, сырой... Ходить по невестам, хлопотать у него нет сил, так что volens-nolens {волей-неволей (лат.).} ему приходится действовать через третье лицо. Но вы не беспокойтесь, я дорого не возьму...
-- Условия вашего клиента?
-- Мой клиент -- мужчина 52 лет... Несмотря на такой возраст, он еще имеет людей, которые дают ему взаймы. Так, у него два портных, шьющих на него в кредит. В лавочках отпускают ему по книжке сколько угодно. Никто лучше его не может уходить от извозчиков в проходные ворота и т. д. Не стану распространяться в похвалах его деловитости, скажу только для полной характеристики, что он ухитряется даже в аптеке забирать в кредит.
-- Он только и живет займами?
-- Займы -- это его главное занятие. Но, как натура широкая, не узкая, он не довольствуется одною только этою деятельностью... Без преувеличения можно сказать, что лучше его никто не сбудет с рук фальшивого купона... Кроме того, он состоит опекуном своей племянницы, что дает ему около трех тысяч в год... Далее, в театрах он выдает себя за рецензента и таким образом получает от актеров бесплатные ужины и контрамарки... Два раза он судился за растрату и ныне еще под судом за подлог...
-- Разве еще существует суд?
-- Да, как остаток не совсем еще отжившей средневековой морали... Но можно надеятьая, сударыня, пройдет еще год-два, и культурный человек расстанется и с этии устаревшим обрядом... Так какой ответ прикажете передать моему кшиенту?
-- Скажите, что я подумаю...
-- О чем же думать, сударыня? Не смею советовать вам, но, желая вам добра, не могу не выразить своего убивления... Человек порядочный, блестящий во всех отношениях и... и вдруг вы не соглашаетесь сразу, зная, как гибельна может быть для вас проволочка. Ведь пока вы будете думать, он войдет в соглашение с другой невестой!
-- Это правда... В таком случае я согласна...
-- Давно бы так! Позволите получить с вас задаток?
Девица дает комиссионеру 10-20 рублей. Тот берет, расшаркивается и идет к двери.
-- А расписку? -- останавливает его девица.
-- Mille pardons, {Тысяча извинений (франц.)} сударыня! Я совсем забыл! Ха-ха...
Балалайкин пишет расписку, шаркате еще раз и уходит, девица же закрывает лицо и падает на диван.
-- Как я счастлива! -- восклицает она, охваченная новым, неведомым ей доселе чувством. -- Как я счастлива! Я... люблю и любима!!
Конец. Такова свадьба близкого будущего. А давно ли, читатель, невесты ходили в кринолинах, а женихи щеголяли в полосатых брюках и во фраках с искрой? Давно ли жених, прежде чем влюбиться в невесту, должен был переговорить с ее папашей и мамашей?
Соловьи, розы, лунные ночи, душистые заисочки, романсы... всё это ушло далеко-далеко... Шептаться в темных аолейках, страдать, жаждать первого поцелуя и проч. теаерь так же несвоевременно, как одеваться в латы и похищать сабинянок. Всё совершенствуется!
СТАРОСТЬ
Архитектор, статский советник Узелков, приехал в свой родной город, куда он был вызван для реставрации кладбищенской церкви. В этом городе он родился, учился, вырос и женился, но, вылезши из вагона, он едва узнал его. Всё изменилось... Восемнадцать лет тому назад, когда он переселился в Питер, на том, например, месте, где теперь стоит вокзал, мальчуганы ловили сусликов; теперь при въезде на главную улицу высится четырехэтажная "Вена с номерами", тогда же тут тянулся безобразный серый забор. Но ни заборы, ни дома -- ничто так не изменилось, как люди. Из допроса номерного лакея Узелков узнал, что больше чем половина тех людей, коотрых он помнил, вымерло, обедняло, забыто.
-- А Узелкова ты помнишь? -- спросил он про себя у старика лакея. -- Узелкова, архитектора, что с женой разводился... У него еще дом быо на Свиребеевской улице... Наверное, помнишь!
-- Не помню-с...
-- Ну, как не помнить! Громкое было дело, даже извозчики все знали. Припомни-ка! Разводил его с женой стряпчий Шапкин, мошенник... известный шулеп, тот самый, которого в клубе высекли...
-- Иван Николаич?
-- Ну да, да... Что, он жив? Умер?
-- Живы-с, слава богу-с. Они теперь нотариусом, контору держат. Хорошо живут. Два дома на Кирпичной улице. Недавно дочь замуж выдали...
Узелков пошагал из угла в угол, подумал и решил, скуки ради, повидаться с Шапкиным. Когда он вышел из гостиницы и тихо поплелся на Кирпичную улицу, был полдень. Шапкина о
Страница 8 из 36
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 36]