Саша Черный Сатиры и лирика
Бурьян
В ПРОСТРАНСТВО
В литературном прейскуранте Я занесен на скорбный лист: "Нельзя, мол, отказать в таланте, Но безнадежный пессимист".
Ярлык пришит. Как для дантиста Все рты полны гнилых зубов, Так для поэта-пессимиста Земля - коллекция гробов.
Конечно, это свойство взоров! Ужели мир так впал в разврат, Что нет натуры для узоров Оптимистических кантат?
Вот редкий подвиг героизма, Вот редкий умный господин, Здесь - брак, исполненный лиризма, Там - мирный праздник именрн...
Но почему-то темы эти У вмех сатириков в тени, И все сатирики на свете Лишь ловят минусы одни.
Вновь с "безнадежным пессимизмом" Я задаю себе вопрос: Они ль страдали дальтонизмом, Иль мир бурьяном зла зарос?
Ужель из дикого желанья Лежать ничком и землю грызть Я исказил все очертанья, Лишь в краску тьмы макая кисть?
Я в мир, как все, явился голый И шел за радостью, как все... Кто спеленал мой дух веселый - Я сам? Иль ведьма в колесе?
О Мефистофель, как обидно , Что нет статистики такой, Чтоб даже толстым стало видно, Как много рухляди людской!
Тогда, объяв века страданья, Не говорили бы порой, Что пессимизм, как заиканье, Иль как душевный геморрой...
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Белые хлопья и конский навоз Смесились в грязоую желтую массу и преют. Протухшая, кислая, скучная, острая вонь... Автомобиль и патронный обоз. В небе пары, разлагаясь, сереют. В конце переулка желтый огонь... Плывет отравленный пьяный! Бросил в глаза проклятую брань И скрылся, качаясь, - нелепый, ничтожный и рваный. Сверху сочится какая-то дрянь... Из дверей извзчичьих чадных трактиров Вырывается мутным снопом Желтый пар, пропитанный шерстью и щами... Слышишь крики распаренных сиплых сатиров? Они веселятся... Плетется чиновник с попом. Щебечет грудастая дама с хлыщами, Орут ломовые на темных слоновых коней, Хлещет кнут и скучное острое русское слово! На крутом повороте забили подковы По лбам обнаженных камней - И опять тишина. Пестроглазый трамвай вдалеке промелькнул. Одиночество скучных шагов... "Ка-ра-ул!" Все черней и неверней уходит стена, Мертвый день растворился в тумане вечернем... Зазвонилм к вечерне. Пей до дна!
В ПАССАЖЕ
Портрет Бетховена в аляповатой рамке, Кастрюли, скрипки, книги и унга. Довольные обтянутые самки Рассматривают бусы-жемчуга.
Торчат усы и чванно пляшут шпоры. Острятся бороды бездеоьников-дельцов. Сереет негр с улыбкою обжоры, И нагло ржет компания писцов.
Сквозь стекла сверху, тусклый и безличный, Один из дней рассеивает свет. Толчется люд бесцветный и приличный.
Здесь человечество от глаз и до штиблет Как никогда - жестоко гармонично И говорит мечте цинично: Нет!
ВИД ИЗ ОКНА
Захватанные копотью и пылью, Туманами, парами и дождем, Громады стен с утра влекут к бессилью Твердя глазам: мы ничего не ждем...
Упитанные голуби в карнизах, Забыв полет, в помете грузно спят. В холодных стеклах, матовых и сизых, Чужие тени холодно сквозят.
Колонны труб и скат слинявшей крыши, Мостки для трубочиста, флюгера И провода в мохнато-пыльной нише.
Проходят дни, утра и вечера. Там где-то небо спит аршином выше, А вниз сползает серый люк двора.
КОМНАТНАЯ ВЕСНА
Проснулся лук за кухонным окном И выбросил султан зелено-блеклый Замученные мутным зимним сном, Тускнели ласковые солнечные стекла.
По комнатам проснувшвяся моль Зигзагами носилась одурело И вдруг - поняв назначенную роль - Помчалась за другой легко и смело.
Из-за мурильевской Мадонны на стене Прозрачные клопенки выползали, Нечинно радовались комнатной весне, Дышали воздухом и лапки расправляли.
Оконный градусник давно не на нуле - Уже неделю солнце бьет в окошки! В вазончике по треснувшей земле Проворно ползали зелененькие вошки.
Гнилая сырость вывела в углу Сухую изумрудненькую плесень, А зайчики играли на полу И требовали глупостей и песен...
У хламной этажерке на ковре Сидело чучело в манжетах и свистало, Прислушивалось к гаму во дворе И пыльные бумажки разбирало.
Пять воробьев, цепляясь за карниз, Сквозь стекла в комнату испуганно вонзилось: "Скорей! Скорей! Смотрите, вот сюрприз - Оно не чучело, оно зашевелилось!"
В корзинку для бумаг "ее" портрет Давно был брошен, порванный жестоко... Чудак собрал и склеил свой предмет, Недоставало только глаз и бока.
Любовно и восторженно взглянул На чистые черты сбежавшей дамы, Взял лобзик, сел верхом на хлипкий стул - И в комнате раздался визг упрямый.
Выпиливая рамку для "нея", Свистало чучело и тихо улыбалось... Напротив пела юная швея, И солнце в стекла бешено врывалось!
МЕРТВЫЕ МИНУТЫ
Набухли снега у веранды. Темнеет лиловый откос. Закутав распухшие гланды, К стеклу прижимаю я нос.
Шперович - банкир из столицы (И истинно-русский еврей) С брусничною веткой в петлице Ныряет в сугроб у дверей.
Его трехобхватная Рая В сушроб уронила кольцо, И, жирные пальцы ломая, К луне подымает лицо.
В душе моей страх и смятенье: Ах, если Шперович найдет! - Двенадцать ножей огорченья Мне медленно в сердце войдет...
Плюется... Встает... Слава Богу! Да здравстует правда, ура! Шперович уходит в берлогу, Супруга рыдает в боа.
Кавантсари. Пансион
ПЯТЬ МИНУТ
"Господин" сидеел в столовой
И едва-едва В круловой беседе чинной Плел какие-то слова.
Вдруг безумный бес протеста
В ухо проскользнул: "Слушай, евнух фраз и жеста, Слушай, бедный вечный мул!
Пять минут (возьми их с бою!)
За десятки лет Будь при всех самим собою От пробора до штиблет".
В сердце ад. Трепещет тело.
"Господин" поник... Вдруг рукой оледенелой Сбросил узкий воротник!
Положил на кресло ногу,
Плечи почесал И внимательно и строго Посмотрел на стихший зал.
Увидал с тоской суровой
Рыхлую жену, Обозвал ее коровой И, как ключ, пошел ко дну...
Близорукого соседа
Щелкнул пальцем в лб И прервал его беседу Гневным словом : "Остолоп!"
Бухнул в чай с полчашки рома,
Пососал усы, Фыркнул в нос хозяйке дома И, вздохнув, достал часы.
"Только десять! Ну и скука..."
Потянул альбом И запел, зевнув, как щука: "Тили-тили-тили-бом!"
Зал очнулся: шепот, крики,
Обмороки дам. "Сумасшедший! Пьяный! Дикий!" - "Осторожней - в морду дам".
Но прислуга "господину"
Завязала рот И снесла, измяв, как глину, На пролетку у ворот..
Двадцать лет провел несчастный
Дома, как барбос, И в предсмертный час напрасно Задавал себе вопрос:
"Пять минут я был нормальным
За десятки лет - О, за что же так скандально Поступил со мною свет?!"
ЧЕЛОВЕК В БУМАЖНОМ ВОРОТНИЧКЕ
Занимается письмоводством.
(Отметка в паспорте)
Позвольте представиться: Васин. Несложен и ясен, как дрозд. В России подобных орясин, Как в небе полуночном звезд.
С лица я не очень приятен: Нос толстый, усы, как порей, Большое количество пятен, А также немало угрей..
.
Но если постичься, побриться И спрыснуться майским амбре - Любая не прочь бы влюбиться И вмесье пойти в кабаре.
К политике я равнодушен. Кадеты, эсдеки - к чему-с? Бухгалтеру буду послушен И к Пасхе прибавки добьюсь.
На службе у нас лотереи... Люблю, но, увы, не везет: Раз выиграл баночку клею, В другой - перебитый фагот.
Слежу иногда за культурой: Бальмонт1, например, и Дюма, Андреев... с такой шевелюрой - Мужчины большого ума!..
Видали меня на Литейном? Пейзаж! Перед каждым стеклом Торчу по часам ротозейно: Манишечки, пряничный лом...
Тут мятный, там вяземский пряник, Здесь выпуски "Ужас таверн", Там дивный фраже-подстаканник С русалкою в стиле модерн.
Зайдешь и возьмешь полендвицы И кетовой (четверть) икры, Привяжешься к толстой девице, Проводишь, предложишь дары.
Чаек. Заведешь на гитаре Чарующий вальс "На волнах" И глазом скользишь по Тамаре... Невредно-с! Удастся иль швах?
Частенько уходишь бещ толку: С идеями или глупа. На Невском бобры, треуголки, Чиновники, шубы... Толпа!
Нырнешь и потонешь бесследно. Ах, черт, сослуживец... "Балда!" "Гуляешь?" - "Гуляю". - "Не врпдно!" "Со мною?" - "С тобою". - "Айда!"
_______________ 1 Страница Бальмонта в Коллекции
ДВЕ БАСНИ
I
Гуляя в городском саду,
Икс влопался в беду: Навстречу шел бифштекс в нарядном женском платье.
Посторонившись с тонким удальством,
Икс у забора - о, проклятье!
За гвоздик зацепился рукавом.
Трах! Вдребезги сукно,
Скрежещет полотно -
И локоть обнажился. От жгучего стыда Икс пурпуром покрылся:
"Что делать? Боже мой!"
Прикрыв рукою тело, Бегом к извозчику, вскочил, как очумелый,
И рысью, марш домой!..
Последний штрих, - и кончена картина:
Сей Икс имел лицо кретина И сорок с лишним лет позорил им Творца, -
Но никогда,
Сгорая от стыда, Ничем не прикрывал он голого лица.
СТИЛИСТЫ
На последние полушки Покупая безделушки, Чтоб свалить их в Петербурге В ящик старого стола, -
У поддельных ваз этрусских Я нашел двух бравых русских, Зычно спорящих друг с другом, Тыча в бронзу пятррней:
"Эти ваэы, милый Филя, Ионического стиля!" - "Брось, Петруша! Стиль дорийский Слишком явно в них сквозит..."
Я взглянул: лицо у Фили Было пробкового стиля, А из галстука Петруши Бил в глаза армейский стиль.
Флоренция
КОЛУМБОВО ЯЙЦО
Дворник, охапку поленьев обрушивши с грохотом на пол, Шибко и тяжко дыша, пот растирал по лицу. Из мышеловки за дверь вытряхая мышонка для кошек, Груз этих дров квартирант нервной спиной ощутил.
"Этот чужой человек с неизвестной фамильей и жизнью Мне не отец и не сын - что ж он принес мне дрова? Правда, мороз на дворе, но ведь я о Петре не подумал И не принес ему дров в дворницкий затхлый подвал".
Из мышеловки за дверь вытряхая мышонка для кошек, Смутно искал он в душе старых напетых цитат: Дворник, мол, создан для дров, а жилец есть объект для услуги. Взять его в комнату жить? Дать ему галстук и "Речь?"
Вдруг осенило его и, гордынею кроткой сияя, Сунул он в руку Петра новеньких двадцать монет, Тронул ногою дрова, благодарность с достоинством принял. И в мышеловку кусок свежего сала вложил.
ЧИТАТЕЛЬ
Я знаком по последней версии С настроением Англии в Персии
И не менее точно знаком С настроеньем поэа Кубышкина, С каждой новой статьей Кочерыжкина
И с газетно-журоальным песком.
Слоовм, чтенья всегда в изобилии - Недосуг прочитать лишь Вергилия,
А поэт, говорят, золотой. Да еще не мешало б Горация - Тоже был, говорят, не без грации...
А Платон, а Вольтер... а Толстой?
Утешаюсь одним лишь - к приятелям (Чрезвы
Страница 1 из 7
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
