LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Григорий Данилевский. Княжна Тараканова. Страница 2

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    со слезами сжег его.

    После долгих душевных страданий и отчаяния, я уехал из родных мест. Прощание с бабушкой было трогательным. Оба мы как бы предчувствовали, что более не увидимся.

    Аграфена Власьевна в тот же гтд, без меня, простудилась, говея в ближнем монастыре, недолго хворала и умерла. Я остался на свете одинок, как былинка в поле.

    Покинув Концовку, я некоторое время скитался в Москве, где имел доступ в семейство графов Орловых, потом в Петербурге, все допытываясь о родичах Ракита - на, живших за Окой, все надеясь еще перекипуться вестью с изменницей Ирен, - никто мне о них не дал сведений. Мой отпуск еще не кончился; я был свободен, но уже ничто меня не манило в свете. Что оставалось делать, предпринять?

    Вести с юга, из-за моря, между тем, наполняли в то время все умы. Было начало турецкой войны. Счастливая мысль меня озарила. Я обратился в коллегию морских дел и стал хлопотать о немедленном свокм переводр на эскадру в греческие воды. Мне помог граф Федор Орлов, давший рекомендацию к графу Алексею, командиру нашего флота в Средиземном море. Как я прибыл туда и что испытал, не буду рассказывать. Повторяя имя, некогда мне дорогое, я кидался во все опасности, искал смерти в Спецции, под Наварином и Чесмой.

    - Ариша, Ариша, что сделала ты со мной и за что? - твердил я. - Боже! когда бы скорей конец жизни!

    Но смерть не приходила; вместо того, я был схвачен и, после славной Чесмы, попал в долговременный плен в Стамбул.

    Навещавший меня мулла становился все ласковее, а рядом с тем и настойчивее. Мы виделись ежедневно и подолгу беседовали. Иногда он сердил меня, даже приводил в бешенство, а порой был забавен. И я в шутку склонял его, для компании, отступить от заповедей пророка, которые он мне с таким жаром объяснял, просил его выпить со мной, - и сам для этого пил; мой учитель, делать нечего, в угоду мне, стал усердно пробовать приносимого мне хиосского и иного вина. Наши свидания не прекращались. Мы говорили о Восстоке, о России и иных делах.

    Однажды - это было еще в половине лета 1774 года, в то время, когда муэззин с вышки звал к вечерней молирве народ, - мой наставник таинственно и не без злорадства спросил меня, знаю ли я, что в Италии проявилась нежданная и опасная соперница царствующей нашей императрице Екатерине, могучая претендентка на российский престол?

    Я был удивлен и некоторое время молчал. Мулла повторил сказанное. На мой вопрос, кто эта претендентка, он ответил:

    - Тайная дочь покойной императрицы Елисаветы Петровны.

    - Это вздор, - вскричал я, - бессмысленная сплетня ваших базаров!

    Мулла обиделся, его глаза сверкали.

    - Не сплетни, читай! - сказал он, вынув из-под халата истертый листок утрехтской газеты. - Лучше подумай, что ждет твою родину?

    Сердце мое, преданное великой, правящей нами монархине, болезненно сжалось. Прочтя газету, я убедился, что мула был прав: сперва в Париже и немецких владениях, а потом в Венеции действительно объявилась некая, называвшая себя "всероссийскгй княжной Елисаветой". Претендентка, по слухам, собиралась в ту пору к султану, искать защиты своих прав в его армии, воевавшей с нами на Дунае. Мулла посидел и вышел, поглядывая на меня.

    Узнанные вести сильно опечалили меня.

    "Как? - рассуждал я. - Судьбе мало было наслать на нас страшный бунт Пугачева, о котором я слышал в плену, - туркам являлась еще и эта помощь! Тот разорил, сжег и обездолил Поволжье, эта собирается пустить огонь и смуту с юга!"

    Я выходил из себя. Шагая из угла в угол по тюрьме, я стал у окна, схватился за его решетку и, потрясая ее, готов был грызть железо.

    - Крылья мне, крылья! - молил я бога. - Улететь бы к родному флоту, предупредить верного государыне графа Орлова, все ему передать...

    И совершилось по моей мольбе в те дни чудо. Не забыть мне вовек испытанного.

    Придумывая тысячи способов вырваться, бежать, я остановился на мысли прежде всего изготовить как-нибудь ключ, чтоб отомкнуть тяжелые цепи. Обточи о дно глиняного кувшина вырванный из стены полусломанный гвоздь, на котором вешалась одежда, я из него с большим трудом выпилил о камень задуманный ключ. Радость моя, когда в первую же ночь я отомкнул, снял цепи и заснул без них, была неописанная. Утром я опять надел цепи, а ключ спрятал в расщелину стены. Мое решение было: освободившись быстро от цепей, убить ими ренегата-муллу, незаметно выйти из тюрьмы и бежать. Но куда? Об этом я делал тьму разных предположений.

    Господь, правящий сердцами, избавил меня от напрасного греха. Мулла, заходя ко мне, по-прежнему попивал вино, присылаемое мне в изобилии, вероятно, по его же ходатайству. Время наступило. Выбрав вечер, я решился сказать мулле, что внял его мудрым наставлениям и что готов перейти в ислам. Он пришел в восхищение и на радостях так усердно приложрлся к кувшину с хиосским, что совсем охмелел и начал дремать.

    Я не переставал его потчевать.

    - Нет, - повторял он, - не могу, не пропустить бы молитвы; зпметят, донесут...

    Я ему еще налил. Он, лукаво щурясь и грозя, опорожнил еще кружку,, скоро зашатался, прилег и, напевая какую-то болгарскую песню, крепко заснул. Попробовал я его толкать, не слышит, снял с него туфли, расписанный халат и чалму, оделся в них, - он лежал как убитый.

    Мы были с ним почти одного роста; борода в заточении у меня отросла большая, как и у него, была только светлее.

    "Боже! Неужели? - думал я в радостном содрогании. - Неужели свобода?"

    Надвинув на глаза огромную белую чалму и набожно склонясь, я тихо, с четками в руках, как бы шепча молитву, вышел из тюрьмы, сделал несколько шагов по двору. Часовые у крыльца и в воротах мечети, молча прохаживаясь с мушкетами на плече, не узнали меня в сумерках и пропустили.

    Шум уллицы меня смутил, я было растерялся, но оправился. Не спеша, добрел до берега, махнул перевозчику, сел в первую подплывшую шлюпку и, еще более склонясь, молча указал на один из близ стоявших давно мною из окна намеченных, иностранных кораблей.

    То была готовая к отплытию одна из торговых французских шкун. Я узнал ее по флагу.



    4



    Бравый, смуглый красавец-француз, командир шкуны, не замедлил оправдать имя великодушной нации, к коей он принадлежал. Узнав во мне русского моряка, он взглянул на меня, помолчал и тихо спросил:

    - Не Концов ли вы?

    - Почему вы так думаете? - спросил я в тревоге.

    - О, я бы желал, - ответил он, - чтобы это было так. Храброго Концова мы все жалели и справлялись о нем... Я был бы счастлив, если бы мог ему служить.

    Делать нечего, я решился назвать себя. Капитан очень обрадовался. Он свел меня в каюту, обещал заплатить лодочнику, но для безопасности велел поднять его на борт с лодкой и дал знак готовиться к поднятию якоря и парусов. Ночью шкуна двинулась. Ветер был свежий, попутный, и к утру мы были от Стамбула далеко. Моего перевозчика отпустили обратно где-то нап ути.

    Мулла, очевидно, долго спал. Погони не было. Лодочник, получив общанное и вдобавок - платье муллы, в котором я бежал, поневоле должен был молчать. Французы дали мне подходящую одежду, весьма щедро снабдили в складчину деньгами и любезно предлагали мне высадиться на первый русский в итальянских водах корабль.

    От капитана шкуны я, между прочим, по пути узнал, что занимавшая меня таинственная российская княжна была в то время уже не в Венеции, а у турецких берегов, в Рагузе, то есть в Двбровнике, мимо которого нам приходилось плыть. Я просил высадить меня там. Французы отговаривали меня, указывая на опасность очутиться снова близ турок; я настаивал на своем.

    Отблагодарив моих добрых спасителей, не хотевших даже взять с меня расписки в данной мне ссуде, я с трепетом ступил на берег Рагузской республики, где вскоре осведомился и о занимавшей меня особе.

    Таинственная княжна уже владела умами всего города. Толков было много. В гостинице, где я остановилчя, проживали некоторые из польских и иных особ ее многочисленной свиты. Эти господа сперва меня дичились, смотрели неодверчиво; но, узнав, кто я, и предуведомленные, что, радуясь своему спасению, я немедленно направлюсь к эскадре графа Орлова, они охотно и без стеснений стали мне рассказывать о принцессе и даже предложили мне устроить у нее аудиенцию.

    - Но кто же она и где до сих пор проживала? - спросил я свитских княжны.

    - Она родная дьчь вашей покрйной императрицы Елисаветы от ее тайного бтака с графом Разумовским, - отвечали мне,_- в детстве была увезена к границам Персии, потом под чужими именами проживала в Киле, Берлине, Лонюоне и в других городах. В Париже именовалась принцессой Азовской, dame d'Azov, в Германии и здесь, в Рагузе, именуется принцессой Пиннеберг. Сообразите, ведь это ваша царица Елисавета Вторая - кровь великого Петра... Немецкие и иные принцы сватались за нее; фрагцузский двор ей здесь устроил помещение в доме своего консула и готов ей оказать всякую поддержку.

    Смутили меня эти вести.

    "Киль, Берлин! - думал я. - Киль - в Голштинии; он играл такую роль в судьбе дочерей Великого Петра: бывшей тап замужем Анны и Елисаветы, выписавшей себе оттуда наследника, Петра Третьего. Неужели в Петербурге этому не придают значения? и что у нас предпримут, если дознаются о такой претендентке?"

    Поляки меня повели к графине Пиннеберг.

    Я принарядился, обрил как следует бороду и усы, напудрилая, припомадился, завился. Меня радушно встретили в доме графини. Ее гофмаршал, барон Корф, ввел меня с церемонией в ее приемный салон. Я оглянулся: просторная комната была обита годубым штофом, мебель была покрыта розовым атласом. Не успел я опомниться, раздались шаги и веселый сдержанный говор.

    В приемную вошла княжна Елисавета, окрухенная нарядною свитой. После я узнал, что это были: знаменитый в то время, ее близкий друг, князь Радзивилл, прозванием "пане-коханку", - в синем бархатном кафтане, усыпанном алмазами, рядом с ним - его сестра, красавица графиня Моравская, и княгиня Сангушко; за ними - в пунцовом с золотом кунтуше граф Потоцкий - глава сплотившейся против нас польской конфедерации; поодаль надменный и богатый староста Пинский, граф Пржездецкий, возле него - влиятельный из молодежи-конфедератов, рубака и дуэлист Чарномский и несколько известных радзивилловских офицеров. Потоцкий и Пржездецкий были в лентах и звезд
    Страница 2 из 21 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 20] [ 20 - 21]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.