LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Н. А. Добролюбов. ЗАБИТЫЕ ЛЮДИ Страница 9

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    не интриговать? Натура у меня глупая - правдивая, - никогда окольными путями... Но другие же все окольными путями ходят, иначе человека затрут, а я затереть себя не могу позволить... А что в самом деле, если б я..." И господин Голядкин, вообще наклонный к меланхолии и мечтательности, начинает себя раздражать мрачными предположениями и мечтами, возбуждает себя к несвойственной его характеру деятельности. Он раздвояется, самого себя он видит вдвойне... Он группирует все подленькое и житейски ловкое, все гаденькое и успешное, что ему приходит в фантазию; но отчасти практическая робость, отчасти остаток где-то в далеких спладках скрытого нравственного чувства препятстауют ему принять все придуманные им пронырства и гадости на себя, и его фаантазия создает ему "двойника". Вот основа его помпшательства. Не знаю, верно ли я понимаю основную идею "Двойника"; никто, сколько я знаю, в разъяснении ее не хотел забираться далее того, что "герой романа - сумасшедший". Но мне кажется, что если уж для каждого сымасшествия должна быть своя причина, а для сумасшествия, рассказанного талантливым писателем на 170 страницах, - тем более, то всего естественнее предлагаемое мною объяснение, которое само собою сложилось у меня в голове при перелистываньи этой повести (всю ее сплошь я, признаюсь, одолеть не мог). Автор, кажется, сам не чужд был такого объяснения так по крайней мере представляется по некоторым местам повести. Например, первое признание г. Голядкиным своего двойника описывается автором так: это был "не тот г. Голядкин, который служил в качестве помощника своего столоначальника; не тот, который любил стушеваться и зарыться в толпе; не тот, наконец, чья походка ясно выговаривает "не троньте меня. и я вас трогать не буду", или: "не троньте меня, - ведь я вас не затрагиваю", - нет, это был другой господин Голядкин, совершенно другой, но вместе с тем и совершенно похожий на первого." И далее беспрестанно г. Голядкин-младший ведет себя с такою ловкостью и бесстыдством, какие только в мечтах и возможны: он ко всем подбивается, перед всеми семенит, бегает с портфелем его превосходительства, из чего г. Голядкин-старший заключает, что он уже "по особому"... Г. Голядкин-младший всегда умеет остаться правы,м ускользнуть от объяснений, отвернуться и подольститься, когда нужно; он способен даже заставить другого заплатить за съеденные им расстегаи; и при всем том он со всеми хорош, он смело рассуждает там, где Голядкин-старший умиленно теряется, он сидит в гостиной там, куда Голядкин-старший и в переднюю показать нос боится... Нечего и говорить, что г. Голядкин все это самого же себя рисует в виде двойника своего. Выдумывая его небывалые, фантастические подвиги, он имеет мысль, что вот поступай он только таким образом (как некоторые люди и поступают) - и по службе он успевал бы, и насмешкам товарищей не подвергался, и не был бы затерт каким-пибудь выскочкой, раньше его получившим коллежского, и главное - не был бы так безбожно обижен драгоценною Кларою Олсуфьквною и ее родными. Но вместо того чтобы любоваться на подобные подвиги, г. Голядкин возмущается против них всею долею того забитого, загнанного сознания, какая ему осталась после ровного и тихого гнета жизни, столько лег непрерывно покоившегося на нем. Ему противны даже в мечтах те поступки, те средства, которыми выбиваются "некоторые люди"; он с постоянным страхом отбрасывает свои же мечты на другое лицо и всячески позорит и ненавидит его. В минуты же просветления, кода он опять начинает яснее сознавать свою собственную личность, он вспоминает о своих поползновениях на хитрость, ему мерещится строгий голос старичка Антона Антоныча: "А что, и вы тоже собирались хитрить?" - и бледнеет, теряется, - и снова представляется ему образ его двойника, который бы из всего этого вывернулся, посеменив ножками, и еще сильнее растет раздражение г. Голядкина против такой подлой, зловредной личности... Порою к нему возвращаются прежгие мысли, что, может быть, все устроится к лучшему, - и вот ему раз представляется даже, будто Клара Олсуфьевна, плененная его качествами, посылает ему письмо, в котором приказывает увезти ее от злостных и неблагонамеренных интригантов. И г. Голядкин точно отправляется под окна Клары Олсуфьевны - ждать ее, а отсюда уже отвзоят его в сумасшедший дом...



    Ну, посудите же - зачем было сходить с ума человеку? Оставался бы он только верен безмятежной теории, что он в своем праве, и все в своем праве, что если новый коллежский раньше его произведен, - так этому так и следует быть, и что если Клара Олсуфьевна его отвергла, так опять это значит, что ему к ней и соваться не следовало, - словом, продолжай он идти своей дорогой, никого не затрагивая, и помни, что все на свтее законнейшим образом распнеделяется по способностям, а способностти самою натурою даны, и т. д. - вот и продолжал бы человек жить в прежнем довольстве и спокойствии. Так ведь нет же: встало что-то со дна души и выразилось мрачнейшим протестом, к какому только способен был ненаходчивый г. Голядкин, - сумасшествием... Не скажу, чтоб г. Достоевский особенно искусно развил идею этого сумасшествия; но надо признаться, что тема его - раздвоение слабого, бесхарактерного и необразованного человека между робкою прямотою действий и платоническим стремлением к интриге, раздвоение, под тяжестью которого сокрушается, наконец, рссудок бедняка, - тема эта, для хорошего выполнения, требует таланта очень сильного. При хорошей обработке из г. Голядкина могло бы выйти не исключительное, странное существо, а тип, многие черты которого нашлись бы во многих из нас. Припомните ваши встречи с чиновным людом; припомните тех, которые называют себя людьми неискательными, спокойными, любящими по правде жить. Вспомните, как они любят говорить о своей неискательности и как иногда вдруг круто иэменяется направление разговора при упоминании о кшм-нибудь из их сослуживцев, начальгиков или знакомых, успевающем больше других. Тут сейчас пойдет: и "хорошо тому жить, у кого бабушка ворожит", и "правдой век не проживешь", и жалобы на собственную неспособность к подлостям, и ироническое, как будто уничижительное перечисление собственных заслуг: "что, дескать, мы - что по шести-то часов спины не разгибаем, да дела-то все нами держатся - эка важность... А вот - пойти к его превосходителсьтву на бал, да польку там отхватить, да по утрам вместо дела-то по магазинам разъезжать - его супруги комиссии исполнять, - вот это дело, вот с этим и в честь попадешь... А мы - что? Клячи водовозные, волы подъяремные - только в черную работу и годимся..." и т. д. А затем разговор непременно принимает такой оборот: что ведь "и мы, дескать, могли бы подличать, и мы могли бы финтить"... и в доказательство расскажут вам несколько случаев, где точно человеку удобно было сподличать, а он не захотел... Во всех подобных господах решительно сидит тенденция г. Голядкина к сумасшедшему дому, дайте им только побольше мечтательности и меланхолии - и переход будет недалек...



    Господин Голядкин, впрочем, человек уж совсем сумасшедший; оставим его. А вот еще есть лицо у г. Достоевского, тоже сумасшедший, но скорее только мономан - г. Прохарчин. Человек этот тоже сообразил, должно быть еще при начале своего служебного поприща, что "одному на сем свете назначено в каретах ездить, другому в худых сапогах по грязи шлепать", и, причислив себя к последнему разряду, нанял себе угол и живет, не думая пытать судьбы своей. Но прочного спокойствия нет у него на душе; характер у него боязливый, как у всех забитых, и хотя он твердо верует в нерушимость своей, философии, но на свете видит и случайности разного рода: болезни, пожары, внезапные увольнения от службы по желанию начальства... Бедняка начинает преследовать мысль о непрочности, о необеспеченности его положения. Мусль, конечно, очень естественная. Натурален и результат ее - решение откладывать и копить деньги на всякий случай. Но исполнение уже дико, хотя тоже понятно в г.-Прохарчине: он прячет звонкую монету себе в тюфяк... Да и куда же ему девать в самом деле? В сундук положить - утащат; поручить кому-нибудь - никому довериться нельзя; в ломбард положить - помилуйте, это значит прямо объявить себя богачом, Крезом каким-то. "У него деньги в ломбарде лежат" - знаете ли вы, как звучит эта фраза в кругу мелких чиновников, а тем более обитателей углов!.. Вот. г. Прохарчин и прячет деньги в тюфяк, и 10 лет прячет, и 15, и 20, может быть и больше, и даже сам, кажется, высчитать хорошенько не может, сколько у него там спрятано, а потревожить тюфяк - боится любопытных глаз... Живет он довольно спокойно, то есть перед всяким сторонится, всего робеет и рад, что его не трогают. Вдруг вместе с ним поселяются новые жильцы - хорошие люди, но "надсмешники". Заметив боязливость Прохарчина и постоянную мысль о необеспеченности, - давай они между собою сочинять слухи - то о сокращении штатов, то об экзаменах для старых чиновников, то о желании его превосходтельства уволить всех чиновников с непрезентабельной фигурой, то вообще о тяжелых временах... И что бы вы думали? Ведь совсем сбился с толку бедняжка Прохарчин: ходит сам не свой, лица на нем нет, так и ждет, что его выгонят из службы, и тогда что же с ним будет? Запасец хоть и сделан, да ведь уже его теперь истощать придется, а пополнять неоткуда... Волнение Прохарчина выразилось, как водится, между прочим, тем, что он, встретясь с каким-то закоснелым пьянчужкой, хватил через край и привезен домой в бесчувствии и больной. Едва очнувшись, он начал бредить и тосковать о том, что вот живешь-живешь, да и пойдешь с сумочкой; нынче нужен, завтра нужен, - а потом и не нужен, и ступай по миру... Его начинают убеждать, что ему бояться нечего: челоевк он хороший, смирный и пр... Он отвечкет: "Да вот ор вольный, я вольный; а как лежишь, лежишь, да и того"... - "Чего?" - "Ан и вольнодумец"... Все приходят в ужас и негодование при одной мысли, что Прохарчин может быть вольнодумцем; но он возражает: "Стой, я не того... ты пойми только, баран ты: я смирный, сегодня смирный, завтра смирный, а потом и не смирный, сгрубил; пряжку тебе, и пошел вольнодумец!.." Словом сказать, господин Прохарчин сделался истинным вольнодумцем: не только в прочность места, но даже в прочность собственного смирения перестал верить. Точно будто вызвать на бой кого-то хочет: "да что, дескать, вечно, что ли, я п
    Страница 9 из 12 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 12]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.