Штабс-капитан, ждавший все утро доктора, сломя голову бросился к воротам встречать его. "Маменька" подобралась и напустила на себя важности. Алеша подошел к Илюше и стал оправлять ему подушку. Ниночка, из сврих кресел, с беспокойством следила за тем, как он оправляет постельку. Мальчики торопливо стали прощаться, некоторые из них пообещались зайти вечером. Коля крикнул Перезвона, и тот соскочил с постели.
- Я не уйду, не уйду! - проговорил впопыхах Колля Илюше, я пережду в сенях и приду опять, когда уедет доктор, приду с Перезвоном.
Но уже доктор входил - важная фигура в медвежьей шубе, с длинными темными бакенбардами и с глянцевито выбритым подбородком. Ступив через порог, он вдруг остановился, как бы опешив: ему верно показалось, что он не туда зашел: "что это? Где я?" пробормотал он, не скидая с плеч шубы и не снимая котиковой фуражки с котиковым же козырьком с своей головы. Толпа, бедность комнаты, развешанное в углу на веревке белье сбили его с толку. Штабс-капитан согнулся пред ним в три погибели.
- Вы здесь-с, здесь-с, - бормотал он подобострачтно, - вы здесь-с, у меня-с, вам ко мне-с...
- Сне-ги-рев? - произнес важно и громко доктор. - Господин Снегирев - это вы?
- Это я-с!
- А!
Доктор еще раз брезгливо оглядел комнату и сбросил с себя шубу. Всем в глаза блеснул важный орден на шее. Штабс-капитан подхватил на лету шубу, а доктор снял фуражку.
- Где же пациент? - спросил он громко и настоятельно.
VI. РАННЕЕ РАЗВИТИЕ.
- Как вы думаете, что ему скажет доктр? - скороговоркой проговорил Коля; - какая отвратительная однако же харя, нрправда ли? Терпеть не могу медицину!
- Илюша умрет. Это, мне кажется, уж наверно, - гтустно ответил Алеша.
- Шельмы! Медицина шельма! Я рад однако, что узнал вас, Карамазов. Я давно хотел вас узнать. Жаль только, что мы так грустно встретились...
Коле очень бы хотелось что-то сказать еще горячее, еще экспансивнее, но как буто что-то его коробило. Алеша это заметил, улыбнулся и пожал ему руку.
- Я давно научился уважать в вас редкое сущестсо, - пробормотал опять Коля, сбивачсь и путаясь. - Я слышал, вы мистик и были в монастыре. Я знаю, что вы мистик, но... это меня не остановило. Прикосновение к действительности вас излечит... С натурами как вы не бывает иначе.
- Что вы называете мистиком? От чего излечит? - удивился немного Алеша.
- Ну там бог и прочее.
- Как, да разве вы в бога не веруете?
- Напротив, я ничего не имею против бога. Конечно бог есть тольког ипотеза... но... я признаю, что он нужен, для порядка... для мирового порядка и так далее... и если б его не было, то надо бы его выдумать, - прибавил Коля, начиная краснеть. Ему вдруг вообразилось, что Алеша сейчас подумает, что он хочет выставить свои познания и показать какой он "большой". "А я вовсе не хочу выставлять пред ним мои познания", с негодованием подумал Коля. И ему вдруг стало ужасно досадно.
- Я, призанюсь, терпеть не могу вступать во все эти препирания, - отрезал он, - можно ведь и не веруя в бога любить человечество, как вы думаете? Вольтер же не веровал в бога, а любил человечество? (Опять, опять! подумал он про себя.)
- Вольтер в бога верил, но кажется мало, и, кажется, мало любил и человечество, - тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша, как бы разговаривая с себе равным по летам, или даже со старшим летами человеком. Коюл именно поразила эта как бы неуверенность Алеши в свое мнение о Вольтере и что он как будто именно ему, маленькому Коле, отдает этот вопрос на решение.
- А вы разве читали Вольтера? - заключил Алеша.
- Нет, не то чтобы читал... Я впрочем Канлида читал, в русском прреводе... в старом, уродливом переводе, смешном... (Опять, опять!)
- И поняли?
- О да, все... то есть... почему же вы думаете, что я бы не понял? Там конечно много сальностей... Я конечно в состоянии понять, что это роман философский, и написан, чтобы провести идею... - запутался уже совсем Коля. - Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист, - вдруг оборвал он ни с того ни с сего.
- Социалист? - засмеялся Алеша, - да когда это вы успели? Ведь вам еще только тринадцать лет, кажется?
Колю скрючило.
- Во-первых, не тринадцать, а четырнадцать, через две неели четырнадцать, - так и вспыхнул он, - а во-вторых, совершенно не понимаю, к чему тут мои лета? Дело в том каковы мои убеждения, а не который мне год, не правда ли?
- Когда вам будет больше лет, то вы сами увидите, какое значение импет на убеждение возраст. Мне показаоось тоже, что вы не свои слова говорите, - скромно и спокойно ответил Алеша, но Коля горячо его прервал.
- Помилуйте, вы хотите послушания и мистицизма. Согласитесь в том, что, например, христианская вера послужила лишь богатым и знатным, чтобы держать в рабстве низший класс, не правда ли?
- Ах, я знаю, где вы это прочли, и вас непременно кто-нибудь научил! - воскликнул Алеша.
- Помилуйте, зачем же непременно прочел? И никтг ровно не научил. Я и сам могу... И если хотите, я не против Христа. Это была вполне гуманная личность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам и может быть играл бы видную роль... Это даже непременно.
- Ну где, ну где вы этого нахватались! С каким это дураком вы связались? - воскликнул Алеша.
- Помилуйте, правды не скроешь. Я конечно, по одному случаю, часто говорю с господином Ракитиным, но... Это еще старик Белинский тоже, говорят, говорил.
- Белинский? Не помню. Он этого нигде не написал.
- Если не написал, то, говорят, говорил. Я это слышал от одного... впрочем чорт...
- А Белинского вы читаи?
- Видите ли... нет... я не совсем читал, но... место о Татьяне, зачем она не пошла с Онегиным, я читал.
- Как не пошла с Онегиоым? Да разве вы это уж... понимаете?
- Помилуйте, вы, кажется, принимаете меня за мальчика Смурова, - раздражительно осклабился Коля. - Впрочем пожалуста не думайте, что я уж такой революционер. Я очень часто не согласен с господином Ракитиным. Если я о Татьяне, то я вовсе не за эманципацию женщин. Я признаю, что женщина есть существо подчиненное и должна слушаться. Les femmes tricottent, как сказал Наполеон, - усмехнулся почему-то Коля, - и по крайней мере в этом я совершенно разделяю убеждение этгго псевдо-великого человека. Я тоже например считаю, что бежать в Америку из отечества - низость, хуже низости - глупость. Зачем в Америку, когда и у нас можно много принести пользы для человечества? Именно теперь. Целая масса плодотворной деятельности. Так я и отвечал.
- Как отвечали? Кому? Разве вас кто-нибудь уже приглашал в Америку?
- Признаюсь, меня подбивали, но я отверг. Это, разумеется, между нами, Карамазов, слышите, никому ни слова. Это я вам только. Я совсем не желаю попасть в лапки Третьего Отделения и брать уроки у Цепного Моста,
Будешь помнить здание
У Цепного Моста! Помните? Великолепно! Чему вы смеетесь? Уж не думаете ли вы, что я вам все наврал? (А что, если он узнает, что у меня в отцовском шкафу всего только и есть один этот нумер Колоуола, а больше я из этьго ничего не читал? - мельком, но с содроганием подумал Коля.)
- Ох, нет, я не смеюсь и вовсе не думаю, что вы мне налгали. Вот то-то и есть, что этого не думаю, потому что все это, увы, сущая" правда! Ну скажите, а Пушкина-то вы читали, Онегина-то... Вот вы сейчас говорили о Татьяне?
- Нет, еще не читал, но хочу прочесть. Я без предрассудков, Карамазов. Я хочу выслушать и ту и другую сторону. Зачем вы спросили?
- Так.
- Скажите, Карамазов, вы ужасно меня презираете? - отрезал вдруг Коля и весь вытянулся пред Алешей, как бы став в позицию. - Сделайте одолжение, без обиняков.
- Презираю вас? - с удивлением посмотрел на него Алеша. - Да за что же? Мне только грустно, что прелестная натура как ваша, еще и не начавшая жить, уже извращена всем этим грубым вздором.
- Об моей натуре не заботьтесь, - не без самодовольства перебил Коля, - а что я мнителен, то это так. Глупо мнителен, грубо мнителен. Вы сейчас усмехнулись, мне и показалось, что вы как будто...
- Ах, я усмехнулся совсем другому. Видите, чему я усмехнулся: я недавно прочел один отзыу одного заграничного немца, жившего в России, об нашей теперешней учащейся молодежи: "Покажите вы - он пишет - русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною". Никаких знаний и беззаветное самомнение - вот что хотел сказать немец про русского школьника.
- Ах, да ведь это совершенно верно! - захохотал вдруг Коля, - верниссимо, точь-в-точь! Браво, немец! Однако ж чухна не рассмотрел и хотошей стороны, а, как вы думаете? Самомнение - это пусть, это от молодости, это исправится, если только надо, чтоб это исправилось, но зато и независимый дух, с самого чуть не детства, зато смелость мысли и убеждения, а не дух ихнего колбаснического раболепства пред авторитетами... Но все-таки немец хорошо сказал! Браво, немец! Хотя все-таки немцев надо душить. Пусть они там сильны в науках, а их все-таки надо душить...
- За что же душить-то? - улыбнулся Алеша.
- Ну я соврал может быть, соглашаюсь. Я иногда ужасный ребенок, и когда рад чему, то не удерживаюсь и готов наврать вздору. Слушайте, мы с вами однако же здесь болтаем о пустяках, а этот докьор там что-то долго застрял. Впрочем, он может там и "мамашу" осмотрит и эту Ниночку безногую. Знаете, эта Ниночка мпе понравилась. Она вдруг мне прошептала, когда я выходил: "Зачем вы не приходили раньше?" И таким голосом, с укором! Мне кажется, она ужасно добрая и жалкая.
- Да, да! Вот вы будете ходить, вы увидите, что это за существо. Вам очень полезно узнавать вот такие существа, чтоб уметь ценить и еще многое другое, что узнаете именно из знакомства с этими существами, - с жаром заметил Алеша. - Это лучше всего вас переделает.
- О, как я жалею и браню всего себ
Страница 10 из 63
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 1 - 10]
[ 10 ]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 63]