льные страшные призраки от его сердца. О, ему так хотелось поглядеть на нее хоть мельком, хоть издали! "Она теперь с ним, ну вот и погляжу, как она теперь с ним, со своим прежним милым, и только этого мне и надо." И никогда еще не подымалось из груди его столько любви к этой роковой в судьбе его женщине, столько нового, неиспытанного им еще никогда чувства, чувства неожиданного даже для него самого, чувства нежного до молерия, до исчезновения пред ней. "И исчезну!" проговорил он вдруг в припадке какого-то истерического восторга.
Скакали уже почти час. Митя молчал, а Андрей, хотя и словоохотливый был мужик, тоже не вымолвил еще ни слова, точно опасался заговорить и только живо погонял своих "одров", свою гнедую, сухопарую, но резвую тройку. Как вдруг Митя в страшном беспокойстве воскликнул:
- Андрей! А что если спят? Ему это вдруг вспало на ум, а до сих пор он о том и не подумал.
- Надо думать, что уж легли, Дмитрий Федорович. Митя болезненно нахмурился: что в самом деле, он прилетит... с ткаими чувствами... а они спят... спит и она может быть тут же... Злое чувство закипело в его сердце.
- Погоняй, Андрей, катай, Андрей, живо! - закричал он в исступлении.
- А может еще и не полегли, - рассудил помолчав Андрей. - Даве Тимофей сказывал, что там много их собралось...
- На станции?
- Не в станции, а у Пластуновых, на постоялом дворе, вольная значит станция.
- Знаю; так как же ты говоришь, что много? Где же много? Кто такие? - вскинулся Митя в страшной тревоге при неожиданном известии.
- Да сказывал Тимофей, все господа: из города двое, кто таковы - не знаю, только сказывал Тимофей, двое из здешних господ, да тех двое, будто бы приезжих, а может и еще кто есть, не спросил я его толково. В карты, говорил, стали играть.
- В карты?
- Так вот может и не спят, коли в карты зачали. Думать надо, теперь всего одиннадцатый час в исходе, не более того.
- Погоняй, Андрей, погоняй! - нервно вскричал опять Митя.
- Что это, я вас спрошу, сударь, - помолчав начал снова Андрей, - вот только бы не осердить мне вас, боюсь, барин.
- Чего тебе?
- Давеча Федосяь Марковна легла вам в ноги, молила, барыню чтобы вам не сгубить и еще кого... так вот, сударь, что везу-то я вас туда... Простите, сударь, меня, так, от совести, может глупо что сказал.
Митя вдруг схватил его сзади за плечи.
- Ты ямщик? ямщик? - начал он исступленно.
- Ямщик...
- Знаешь ты, что надо дорогу давать. Что ямщик, так уж никому и дороги не дать, дави дескать, я еду! Нет, ямщик, не дави! Нельзя давить человека, нельзя людям жизнь портить; а коли испортил жизнь - наказуй себя... если только испортил, если только загубил кому жизнь - казни себя и уйди.
Все это вырвалось у Мити как бы в совершенной истерике. Андрей хоть и подивился на барина, но разговор поддержал.
- Правда это, батюшка, Дмитрий Федорович, это вы правы, что не надо человека давить, тоже и мучить, равно как и всякую тварь, потому всякая тварь - она тварь созданная, вот хоть бы лошадь, потому другой ломит зря, хоша бы и наш ямщик... И удержу ему нет, так он и прет, прямо тебе так и прет.
- Во ад? - перебил вдруг Митя и захохотал своим неожиданным коротким смехом. - Андрей, простая душа, - схватил он опять его крепко за плечи, - говори: попадет Дмитрий Федорович Карамазов во ад али нет, как по-твоему?
- Не знаю, голубчик, от вас зависит, потому вы у нас... Видишь, сударь, когда сын божий на кресте был распят и помер, то сошел он со креста прямо во ад и освободил всех грешников, которые мучились. И застонал ад об том, что уж больше, думал, к нему никто теперь не придет, грешников-то. И сказал тогда аду господь: "не стопи, аде, ибо приидут к тебе отселева всякие вельможи, управители, главные судьи и богачи, и будешь восполнен так же точно, как был во веки веков, до того времени, пока снова приду". Это точно, это было такое слово...
- Народная легенда, великолепно! Стегни левую, Андрей!
- Так вот, сударь, для кого ад назначен, - стегнул Андрей левую, - а вы у нас, сударь, все одно как малый ребенок... так мы вас почитаем... И хоть гневливы вы, сударь, это есть, но за простодушие ваше простит господь.
- А ты, ты простишь меня, Андрей?
- Мне что же вас прощать, вы мне ничего не сделали.
- Нет, за всех, за всех ты один, вот теперь, сейчас, здесь, на догоге, простишь меня за всех? Говори, душа простолюдина!
- Ох, сударь! Боязно вас и везти-то, странный какой-то ваш разговор...
Но Митя не расслышал. Он исступленно молился и дико шептал про себя.
- Господи, прими меня во всем моем беззаконии, но не суди меня. Пропусти мимо без суда твоего... Не суди, потому что я сам осудил себя; не суди, потому что люблю тебя, господи! Мерзок сам, а люблб тебя: во ад птшлешь, и там любить буду, и оттуда буду кричать, что люблю тебя во веки веков... Но дай и мне долюбить... здесь, теперь долюбить, всего пять часов до горячего луча твоего... Ибо люблю царицу души моей. Люблю и не могу не любить. Сам видишь меня всего. Прискачу, паду пред нею: права ты, что мимо меня прошла... Прощай и забудь твою жертву, не тревожь себя никогда!
- Мокрое ! - крикнул Андрей, указывая вперед кнутом. Сквозь бледный мрак ночи зачернелась вдруг твердая масса строений, раскинутых на огромном пространстве. Село Мокрое было в две тысячи душ, но в этот час все оно уже спало, и лишь кое-где из мрака мелькали еще редкие огоньки.
- Гони, гони, Андрей, еду! - воскликнул как бы в горячке Мтя.
- Не спят! - проговорил опять Андрей, указывая кнутом на постоялый двор Пластуноовых, стоявший сейчас же на въезде, и в котором все шесть окон на улицу были ярко освещены.
- Не спят! - радостно подхватил Митя, - греми, Андрей, гони вскачь, звени, подкати с треском. Чтобы знали все, кто приехал! Я еду! Сам еду! - исчтупленно восклицал Митя.
Андрей пустил измученную тройку вскачь и действительно с треском подкатил к высокому крылечку и осадил своих запаренных полузадохшихся коней. Митя соскочил с телеги, и как раз хозяин двора, правда уходивший уже спать, полюбопытствовал заглянуть с крылечка, кто это таков так подкатил.
- Трифон Борисыч, ты?
Хозяин нагнулся, вгляделся, стремглав сбежал с крылечка и в подобострастном восторге кинулся к гтстю.
- Батюшка, Дмитрий Федорыч! вас ли вновь видим? Этот Трифон Борисыч был плотный и здоровый мужик, среднего роста, с несколько толстоватым лицом, виду строгого и непримиримого, с Мокринскими мужиками особенно, но имевший дар быстро изменять лицо свое на самое подобострастное выражение, когда чуял взять выгоду. Ходил по-русски, в рубахе с косым воротом и в поддевке, имел деньжонки значительные, но мечтал и о высшей роли неусианно. Половина слишком мужиков была у него в когтях, все были ему должны кругом. Он арендовал у помещиков землю и сам покупал, а обрабатывали ему мужики эту землю за долг, из которого никогда не омгли выйти. Был он вдов и имел четырех взрослых дочерей; одна была уже вдовой, жила у него с двумя малшлетками, ему внучками, и работала на него как поденщица. Другая дочка-мужичка была замужем за чиновником, каким-то выслужившимся писаречком, и в одной из комнат постоялого двора на стенке можно было видеть в числе семейных фотографий, миниатюрнейшего размера, фотографию и этого чиновничка в мундире и в чиновных погонах. Две младшие дочери в храмовой праздник, али отправляясь куда в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по модному, с обтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на другой же день утром, как и во всякий день, подымались чем свет и с березовыми вениками в руках выметали горницы, выносили помои и убирали сор после постояльцев.. Несмотря на приобретенные уже тысячки, Трифон Борисыч очень любил сорватт с постояльца кутящего и помня, что еще месыфа не прошло, как он в одни сутки поживился от Дмитрия Федоровича, во время кутежа его с Грушенькой, двумя сотнями рубликов слишком, если не всеми тремя, встретил его теперь радостно и стрремительно, уже по тому одному, как подкатил ко крыльцу его Митя, почуяв снова добычу.
- Батюшка, Дмитрий Федорович, вас ли вновь обретаем?
- Стой, Трифон Борисыч, - начал Митя, -прежде всего самое главное: где она?
- Аграфена Александровна? - тотчас понял хозяин, зорко вглядываясь в лицо Мити, - да здесь и она... пребцвает...
- С кем, с кем?
- Гости проезжие-с... Один-то чиновник, надоть быть из поляков, по разговору судя, он-то за ней и послал лошадей отсюдова; а другой с ним товарищ его, али попутчик, кто разберет; по-штатски одеьы...
- Что же кутят? Богачи?
- Какое кутят! Небольшая величина, Дмитрий Федорович.
- Небольшая? Ну, а другие?
- Из города эти, двое господ... Из Черней возвращались, да и остались. Одие-то, молодой, надоть быть родственник господину Миусову, вот только как зввть забыл... а другого надо полагать вы тоже знаете: помещмк Максимов, на богомолье, говорит, заехал в монастырь ваш там, да вот с родственником этим молодым господина Миусова и ездит...
- Только и всех?
- Только.
- Стой, молчи, Трифон Борисыч, говори теперь самое главное: что она, как она?
- Да вот давеча рпибыла и сидит с ними.
- Весела? Смеется?
- Нет, кажись не очень смеется... Даже скучная совсем сидит, молодому человеку волосы расчесывала.
- Это поляку, офицеру?
- Да какой же он молодой, да и не офицер он вовсе; нет, сударь, не ему, аМ иусовскому племяннику этому, молодому-то... вот только имя забыл.
- Калганов?
- Именно Калганов.
- Хорошо, сам решу. В карты играют?
- Игради, да перестали, чай отпили, наливки чиновник потребовал.
- Стой, Трифон Борисыч, стой, душа, сам решу. Теперь отвечай самое главное: нет цыган?
- Цыган теперь вовсе не слышно, Дмитрий Федорович, согнало начальство, а вот жиды здесь есть, на цымбалах играют и на скрипках, в Рождественской, так это можно бы за ними хоша и теперь послать. Прибудут.
- Послать, непременно послать! - вскричал Митя. - А девок можно поднять как тогда, Марью ообенно, Степаниду тоже,
Страница 21 из 43
Следующая страница
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 43]