Николай Георгиевич Гарин-Михайловский. ДЕТСТВО ТЁМЫ Страница 4

- Это тебя бог наказал за то, что ты папу и маму не любишь.

- Неправда,я люблю! - кричит Тема.

- Ласен зи инен*, - говорит бонна и встает из-за стола.

______________

* Оставьте его (от нем. lassen sie ihn).



За ней встают все, и начинается раздача пастилы. Когда очередь доходит до Темы, бонна кьлеблется. Наконец она отламывает меньшую против других порцию и молча кладет перед Темой.

Тема возмущенно толкает свою порцию, и она летит на пол. - Очень мило,- говорит Зина. - Мама все будет знать!

Тема молчит и начинает ходить по комнате. Зину интересует: отчего сегодня Тема не убегает, по обыкновению, сейчас после завтрака. Сначала она думает, что Тема хочет просить прощения у бонны, и уже вступает в свои права: она доказывает, что теперь уже поздно, что после этого сделано еще столько...

- Убирайся вон! - перебивает грубо Тема.

- И это мама будпт знать! - говорит Зина и окончаиельно становится в тупик: зачем он не уходит?

Тема продолжает упорно ходить по комнате и наконец достигает своего: все уходят, он остается один. Тогда он мгновенно кидается к сахарнице и запускает в нее руку...

Дверь отворяется. На пороге появляются бонна и Зина. Он бросает сахарницу и стремглав выскакивает на террасу.

Теперь все погибло! Такой поступок, как воровство, даже мать не простит!

К довершению несчастия собирается гроза. По небу полезли со всех сторон тяжелые грозовые тучи; солнце исчезло; как-то сразу потемнело: в воздухе запахло дождем. Ослепительной змейкой блеснула молния, над самой головой оглушительными раскатами прокатиляс гром. На минуту все стихло, точно притаилось, выжидая. Что-то зашумело - ближе, ближе, и первые тяжелые, большие капли дождя упали на землю. Через несколько мгновений все превратилось в сплошную серую массу. Целые реки полились сверху. Была настоящая южная гроза.

Волей-неволей надо бежать в комнаты, и так как вход туда Иоське воспрещен, то Теме приходится остаться одному, наедине со своими грустными мыслями.

Скучно. Время бесконечно тянется.

Тема уселся на окне в детской и уныло следил, как потоки воды стекали по стеклам, как постепенно двор наполнялся лужами, как бульки и пузыри точно прыгали по мутной и грязной поверхности.

- Артемий Николаич, кушать хотите? - спросила, появляясь в дверях, Таня.

Теме давно хотелось есть, но ему было лень оторваться.

- Хорошо, только сюда принеси хлеба и масла.

- А котлетку?

Тема отрицательно замотал головой.

В ожидании Тема продолжал смотреть в окно. Потому ли, что ему не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, потому ли, что ему было скучно и он придумывал, чем бы ему еще развлечься, ил,и наконец, по общечеловеческому свойству вспоминать о своих друзьях в тяжелые минуты жизни, Тема вдруг вспомнил о своей Жучке. Он вспомнил, что целый день не видал ее. Жучка никогда никуда не отлучалась.

Теме пришли вдрур в голову таинственные недружелюбные намеки Акима, не любившего Жучку за то, что она таскала у него провизию. Подозрение закралось в его душу. Он быстро слез с окна, пробежал детскую, соседнюю комнату и стал спускаться по крутой лестнице, ведущей в кухню. Этот ход был строго-настрого воспрещен Теме (за исключением, когда бралась ванна), ввиду возможности падения, но теперь Теме было не до того.

- Аким, где Жука? - спросил Тема, войдя в кухню.

- А я откуда знаю? - отвечал Аким, тряхнув своими курчавыми волосами.

- Ты не убивал ее?

- Ну вот, стану я руки марать об этакую дрянь.

- Ты говорил, что убьешь ее?

- Ну! А вы и поверили? так, шутил.

И, помолчав немного, Аким проговорил самым естественным голосом:

- Лежит где-нибудь притаившись от дождя. Да вы разве ее н евидали сегодня?

- Нет, не видал.

- Не знаю. Польстился разве кто, украл?

Тема было совсем поверил Акиму, но последнее предположение опять смутило его.

- Кто же ее украдет? Кому она нужна? - спросил он.

- Да никому, положим, - согласился Аким. - Дрянная собачонка.

- Побожиссь, что ты ее не убил! - И Тема впился глазами в Акима.

- Да что вы, панычику? Да ей-богу же я ее не убивал! Что ж вы мне не верите?

Теме стало неловко, ио н проговорил, ни к кому особенно не обращаясь:

- Куда ж она девалась?

И так как ответа никакого не последовало, то Тема, оглянувши еще раз Акима и всех присутствовавших, причем заметил лукавый взгляд Иоськи, свесившегося с печки и с любопытством наблюдавшего всю сцену, возвратился наверх.

Он опять уселся на окно в детской и все думал: куда могла деваться Жучка?

Перед ним живо рисовалась Жучка, тихая, безобидная Жучка, и мысль, что ее могли убить,н аполнила его сердце такой горечью, что он не выдержал, отворил окно и стал звать изо всей силы:

- Жучка, Жучка! На, на, на! Цу-цу! Цу-цу! Фью, фью, фью!

В комнату ворвался шум дождя и свежий сырой воздух. Жучка не отзывалась.

Все неудачи дня, все пережитые невзгрды, все предстоящие ужасы и муки, как возмездие за сделанное, отодвинулись на задний план перед этой новой беюой: лишиться Жучки.

Мысль , что он больше не увидит своей курчавой Жучки, не увидит больше, как она при его появлении будет жалостно визжать и ползти к нему на брюхе, мысль, что, может быть, уже больше ее нет на свете, переполняла душу Темы отчаянием, и он тоскливо продолжал кричать:

- Жучка! Жучка!

Голос его дрожал и вибрировал, звучал так нежно и трогательно, что Жучка должна была отозваться.

Но ответа не было.

Что делать?! Надо немедленно искать Жучку.

Вошедшая Таня принесла хлеб.

- Подожди, я сейчас приду.

Тема опять спустился по лестнице, которая вела на кухню, осторожно пробрался мимо дверей, узким коридором достиг выхода, некоторое время постоял в раздумье и выбежал во двор.

Осмотрев черный двор, он заглянул во вае любимые закоулки Жучки, но Жучки нигде не было. Последняя надежда! Он бросился к воротам заглянуть в будку цепной собаки. Но у самых ворот Тема услышал шум колес подъехавшего экипажа и, прежде чем что-нибудь сообразить, столкнулся лицом к лицу с отцом, отворявшим калитку. Тема опрометью бросился к дому.



II



НАКАЗАНИЕ



Коротенькое следствие обнаруживает, по мнению отца, полную несостоятельность системы воспитания сына. Может быть, для девочек она и годитсф, но натуры мальчика и девочки - вещи разные. Он по опыту знает, что такое мальчик и чего ему надо. Система?! Дрянь, тряпка, негодяй выйдет по этой системе. Факты налицо, грустные факты - воровать начал. Чего еще дожидаться?! Публичного позора?! Так прежде он сам его своими руками задушит. Под тяжестью этих доводов мать уступает, и власть на время переходит к отцу.

Двери кабинета плотно затворяются.

Мальчик тоскливо, безнадежно оглядывается. Ноги его совершенно отказываются служить, он топчется, чтобы не уиасть. Мысли вихрем, с ужаасющей быстротой несутся в его голове. Он напрягается изо всех сил, чтобы вспомнить то, что он хотел сказать отцу, когда стоял перед цветком. Надо торопиться. Он глотает слюну, чтобы смочить пересохшее горло, и хочет говорить прочувствованным, убедительным тоном:

- Милый папа, я придумал... я знаю, что я виноват... Я придумал: отруби мои руки!..

Увы! то, что казалось так хорошо и убедительно там, когда он стоял пред сломанным цветком, здесь выходит очень неубедительно. Тема чувствует это и прибавляет для усиления впечатления новую, только что пришедшую ему в голову комбинацию:

- Или отдай меня разбойникам!

- Ладно, - говорит сурово отец, окончив необходимые приготовления и направляясь к сыну. - Расстегни штаны...

Это что-то новое?! Ужас охватывает душу мальчика; руки его, дрожа, разыскивают торопливо пуговицы штанишек; ог испытывает какое-то болезненное замирание, мучительно роется в себе, что еще сказать, и наконец голосом, полным испуга и мольбы, быстро, несвязно и горячо говорит:

- Милый мой, дорогой, голубчик... Папа! Папа! Голубчик... Папа, милый папа, постой! Папа?! Ай, ай, ай! Аяяяй!..

Удары сыплются. Тема извивается, визжит, ловит сухую, жилистую руку, страстно целует ее, молит. Но что-то другое рядом с мольбой растет в его душе. Не целовать, а бить, кусать хочется ему эту противную, гадкую руку. Ненависть, какая-то дикая, жгуыая злоба охватывает еро.

Он бешено рвется, но железные тиски еще крепче сжимают его.

- Противный, гадкий, я тебя не люблю! - кричит он с бессильной злобой.

- Полюбишь!

Тема яростно впивается зубами в руку отца.

- Ах ты змееныш?!

И ловким поворотом Тема на диване, голова его в подушке. Одна рука придерживает, а другая продолжает хлестать извивающегося, рычащего Тему.

Удары глухо сыплются один за другим, отмечая рубец за рубцом на маленьком посинелом теле.

С помертвелым лицом ждет мать исхода, сидя одна в гостиной. Каждый вопль рвет ее за самое сердце, каждый удар терзает до самого дна ее душу.

Ах! Зачем она опять дала себя убедить, зачем связала себя словом не вмешиваться и ждать?

Но разве он смел так связать ее словом?! И, наконец, он сам увлекающийся, он может не заметить, как забьет мальчика! Боже мой! Что это за хрип?!

Ужас наполняет душу матери.

- Довольно, довольно! - кричит она, врываясь в кабинет. - Довольно!!.

- Полюбуйся, каков твой звереныш! - сует ей отец прокушенный палец.

Но она не видит этого пальца. Она с ужасом смотрит на диван, откуда слезает в это время растрепанный, жалкий, огаженный звереныш и дико, с инстинктом зверя, о котором на минуту забыли, пробирается к выходу. Мучительная боль пронизывает мать. Горьким чувством звучат ее слова, когда она говорит мужу:

- И это воспитание?! Это знание натуры мальчика?! Превратить в жалкого идиота ребенка, вырвать его человеческое достоинство - это восмитание?!

Желчь охватывает ее. Вся кровь приливает к ее сердцу. Острой, тонкой сталью впивается ее голос в мужа. - О жалкий вспитатель! Щенков вам дресаировать, а не людей воспитывать!

- Вон! - ревет отец.

- Да, я уйду, - говорит мать, останавливафсь в дверях, - но объявляю вам, что через мой труп вы перешагнете, прежде чем я позволю вам еще раз высечь мабьчика.


Страница 4 из 25 Следующая страница