устроим ночное бдение! - вскликнул Корнев.
- А может, он спит, подлец? - спросил Долба.
- Кто, Дарсье? Нашел дурака. Он спи только во время чтенья.
У Дарсье любили собираться. Он хотя жил за городом, но в его распоряжении был целый дом, прекрасно меблированный. В другом доме, рядом, жила его семья, которая в изобилии снабжала его гостей всякой едой, не исключяа и водки. Компания любила пройтись по маленькой, а Берендя постоянно обнаруживал склонность повторить. При появлении водки он оживлялся, желтые глаза его весело лучились, он возбужденно поматывал головой, говорил, острил и на эти короткие мгновения делался душой компании. Вервицкий не упускал случая упрекнутт друга, предсказывая ему будущность пьяницы, но тот, весело прицеливаясь глазами в него, загадочно говорил, поднося к губам вторую рюмку:
- Дурак ты.
- Ну, уноси, уноси! - командовал Вервицкий, - и веселая, франтоватая прислуга уносила на больших серебряных подносах граненые графинчики с водкой.
Такие закуски и чай со всевозможными сортами острых сыров и вкусных печений подавались обыкновенно, когда компания, начитавшись, утомлялась и начинала чувствовать какую-то пустоту внутри.
Этот момент всегда ловко угадывал Дарсье.
- А не закусить ли, черт возьми! - вскакивал обыкновенно он первый, выходя сразу из того летаргического состояния, в какое впадал при чтении.
Это воззвание к еде всегда было тап весело, такой искрой пробегало по остальным, что чтение бросалось и все спешили только полнее отдаться приятному удоалетворению своего голодного желудка.
Дарьсе в описываемый вечер был на половине своих родных, где на импровизированном балу усердно танцевал с своими кузинами.
Кгмпания не любила общества Дарсье. Это все были красивые, затянутые барышни и безукоризненные франты-кавалеры. Их встречала компания на главной улице в часы гулянья в цилиндрах и цветных перчатках и при встрече с ними пренебрежительно фыркала.
Дарсье выскочил к товарищам и радостно, пожимая им руки, говорил:
- Черт, откуда вы? Идем к матери.
Но все наотрез отказались, как он ни уговаривал.
- Если ты занят, мы уйдем? - сказал наконец Корнев.
- Кой черт, занят! Ну, хорошо... подождите... я только пойду... скажу гостям, что... что им сказать? Постой! Я скажу, что умирает... Корнев, товарищ... приехали за мной.
- Ну, валяй, - махнул рукой Корнев.
Через несколько минут Дарсье вернулся.
- Ну что?
- Плачут.
- Послушай, надо за Берендей и Вервицким послать.
- Непременно.
- Эй ты, францвз, - крикнул ему вдогонку Рыльский, - ты не забудь, чо мы того... голодные.
Через час на столе стояла обычная закуска и выпивка, и холодные еще с мороза Вервицкий и Берендя уже закусывали.
Долба, расставив ноги, энергичнт жевал кусок сочного балыка и говорил вперемежку с едой:
- Господа... Давайте на праздниках свой журнал затеем?
Это была неожиданная, но эффектная мысль. Долба пригнулся к новому куску балыка. Корнев торопливо проглотил кусок и усиленно принялся за свои ногти. Рыльский молча внимательно ел. Задумался и Карташев, больше о том, что вот-де какая простая мысль, а ни разу не пришла ему в голову. Он точно искал глазами, не найдется ли и на его долю что-нибудь, и простое, и новенькое, и эффектное.
Берендя был весь поглощен заботой выпить третью рюмку и к предложенмю Долбы отнесся как-то равнодушно.
Вервицкий отозвался первый.
- Что ж, - одобрил он, - это хорошо.
- Рыло, - сказал Корнев, - с такой рожей говорит, точно у него миллион доовдов сейчас посыплется. Ну, почему хорошо?
Все рассмеялись.
Но у Вервицкого было больше оснований сочувствовать, чем можно было предполагать. К общему удивлению, оказалось, что он давно уже пописывает. Для начала еВрвицкий даже предложил свой рассказ под заглавием "Дворник".
- Ти-ти-ти, писатель...
Берендя в исключительные минуты лишался дара слова.
- Ти-ти-ти... - передразнил его Веривцкий. - Терпеть не могу... чего тут удивляться? Что ты дурак, так, думаешь, и все дураки?
- Вот так штука! - продолжал Берендя, незаметно протягиыая руку за третьей рюмкой, - кто бы мог думать?
- Вот, ей-богу, дурак, - волновался Вервицкий.
- Смотрп, смотри, - показал Долба на Берендю.
Но Берендя уж быстрым движением успел опрокинуть в рот рюмку.
- Ах ты, подлец!
И, в то время как Вервицкий тузил Берендю, Берендя, весело пригнувшись, выбирал на столе, чем бы заесть.
- Так ты писатель? - продолжал он и опять потянулся к графину.
- Убирай водку! - решительно скомандовал Вервицкий. - Горькся пьяница, пропойца! Дрянь, тряпка!
- Господа, давайте его качать! - предложил вдруг Берендя и заоился подмывающим смехом.
- Да ну вас к черту, - запротестовал Долба, - давайте как следует обсуждать дело.
Мысль о журнале была одборена. Не откладывая в долгий ящик, тут же был избран редактором Долба. Во-первых, потому, что ему первому пришла эта мысль; во-вторых, и главным образом потому, что на нем мирились все. Если бу, например, выбрать Корнева - Карташеву будет обидно. Выбрать Карташева было тоже неудобно. Карташев по-прежнему нет-нет и выпалит что-нибудь такое, что совсем не согласовалось с общим тоном; так, он стоял за независимоссть убеждений, и эта независимость в конце концов сводилась, по мнению партии Корнева, к тому, чтобы иметь право поменьше читать и побольше рубить сплеча, побольше говорить того, что только взбредет в голову. Рыльский не годился в редакторы опять по другим причинам. Он имел одну слабость, которую не разделял даже Корнев: был слишком поляк. Это вызывало постоянные столкновения с Семеновым, Вервицким и даже с Карташевым.
Был выяснен и материальный вопрос. Необходимые средства получались равномерным распределением расходов между участниками. Главный расход заключался в бумаге и переписке статей. Ввиду ограниченности средств решено было издавать журнал в двух экземплярах, из которых один переходил бы из рук в руки по мере прочтения, причем право держать у себя журнал ограничивалось сутками. Были намечены и отделы: беллетрисоический, политико-экономический, исторический, научный, критика и фельетон с картинками из общественной жизни.
Вервицкий взял на себя поставку беллетристических произведений, Долба взялся за фельетон, по историческому отделу вызвались двое: Рыльский и Берендя. Рыльский взял тему: социальные причины, вызвавшие отпадение Малороссии от Польши. Берендя остановился сперчм на теме из русской истории: доказать исторически, что русская раса идет общечеловеческим путем в деле прогресса. Статья имела целью нанести окончательный и решительный удар по славянофилам вообще и учителю истории, Леониду Николаевичу Шатрову - в частности.
На праздниках несколько раз собирались по поводу журнала. Генеральное совещание было назначено у Долбы.
Карташев по дороге зашел за Корневым, и если бы не Корнев, то он так бы и остался там.
- Послушайте, Карташев, - выскочила на крыльцо сестра Корнева, - приходите после Долбы к нам чай пить.
Карташев покраснел от счастья до корней волос и голосом, ясно говорившим, что разве смерть помешает прийти, ответил:
- Приду.
- Пораньше.
- Как только кончится. Кончится скоро... уходите, а то простудитесь.
И, заглянув еще раз в глубь смотревших на него издали глазок, он скрепя сердце пошел чинно рядом с Корневым.
Долбу приятели застали сидящим за своим столом и погруженным в какие-то глубокомысленные соображения. Он рассеянно пожал им руки, толкнул небрежно лежавшую перед ним рукопись Вервицкого и проговорил озабоченно:
- Черт его знает... Для первого номера и такую неудачную штуку...
- Плохо? - спросил Корнев.
- Почему дворник, - размышлял Долба, - а не точильщик или водовоз...
Он пожал плечами.
- Фартук разве... Ничего типичного; ни быта, ни идеи... так, какие-то детские карьинки... Ну вот...
Долба взял рукопись и прочел наудачу:
- "Семен любил после обеда со своим другом посидеть на завалинке, где-нибудь на улице, так, чтоб был виден заход солнца. Если при этом друзья бывали выпивши, а это случалось нередко, они тихо мурлыкали себе под нос какую-нибудь однообразную песнь и меланхолично провожали глазами опускавшееся на покой солнце..." И дальше описание заходящего солнца... третье по счету.
- Да, не завлекательно, - сказал раздумчиво Корнев.
- И вдобавок неграмотно, как только может быть...
Долба засмеялся своим мелким смехом.
- Покажи.
Корнев взял рукопись и стал просматривать ее.
- Неважное блюдо, - сказал он, возвращая назад рукопись.
Долба взял опять рукопись, уставился в нее, пожал плечами и проговорил:
- Ну, черт с ним!
Он схватил карандаш и написал под заглавием "Патологический очерк".
- Валяй. По крайней мере, редакцию ни к чему не обязывает.
- Собственно, почему же патологический?
- Да потому, что поручиться за то, что не может быть такой Семен дворником, особенно когда все мы его знаем и видим каждый раз, когда приходим к автору, - Долба фыркнул, - нельзя, а с другой стороны, и не тип это... Очевидно, патологический очерк!
- Да, конечно, - согласился Корнев.
- По крайней мере, рамка литературная.
Долба отложил рукопись Вервицкого в сторону и, придвинув слегка исписанный листок, скромно проговорил, всматриваясь в глаза Корневу и Карташеву:
- Я свой фельетон начал уже...
- А... начал... интересно послушать.
- Очень интересно, - насторожился Карташев.
- Да неважно... так, черновик.
- Ну, да уж там видно будат. Читай.
Долба смущенно рассмеялся, растрепал свои волосы, мгновение помолчал и навал:
- Фельетон... Картинки общественной жизни... "Все идет по-старому от начала времени по предопределенному пути..."
- Ты что ж, не признаешь, что путь этот изменялся и способен и впредь изменяться?
- Да, пожалуй, это не совсем удачный оборот... Да это,
Страница 12 из 54
Следующая страница
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 54]