а, который, очевидно, разговаривал сам с собой.
Действие уже происходило за городом, в том месте, где большой темный бульвар отделял собственно город от предместья.
Берендя сделал несколько шагов и наткнулся на сидевшего на скамье каког-ото громадного верзилу.
- Ты... ты что кричишь? - спросил Берендя, немного смущенно пятясь от верзилы.
- А ты что? - проговорил сиплый голос, и, вдруг поднявшись, верзила быстро схватил Берендю за горло. - Давай денег.
"Задушит", - судорожно, мучительно мелькнуло в голове Беренди и, метнувшись, он прохрипел странным, не то просящим, не то раздраженным голосом:
- Да пусти же.
- Давай деньги.
- Нет же! - с горечью ответил Берендя. - Я гимназист... Какие у меня деньги?
- Зачем же ты шляешься по ночам? - смущенно пробормотал верзила, опуская руки.
- Я занимался у товарища и домой иду... Нарочно ходил к товарищу, чтоб хоть двадцать копеек достать... чаю, сахару нет.
- Дурак же ты...
- Ну что ж... - поматывая, по обыкновению,г оловой, ответил Берендя.
Он остановился и подумал: в сущности, добрый человек.
- Ну, спасибо, что отпустил, - нерешительно проговорил он и протянул руку верзиле. - Я Берендя.
- Петр Семенович, - угиюмо отрекомендовался верзила.
- Милости просим ко мне. Я живу на Почтовой, в доме Терениной.
"Черт его знает, зачем я его в гости зову", - подумал Берендя.
- Приду, - лаконически ответил верзила и вдруг, засунув руку в карман, вынул оттуда два двугрривенных и, протягивая Беренде, сказал:
- Ты ходил за деньгами - на.
Берендя мгновенме колебался.
- Отдашь.
- Спасибо, Петр Семенович, как бы только вас это не стеснило...
- Не беспокойтесь.
- Слушайте, Петр Семенович, в таком случае и вы дайте мне свой адрес: я скоро получу деньги.
- В любом кабаке спросите.
Верзила указал наискосок бульвара.
- Утром, в то время как в гимназию ходите, я почти всегда там.
Берендя еще раз поблагодарил, пожал руку и добродушно заметил, уходя:
- А вы мне, Петр Семенович, таки помяли шею.
- Да уж... извините... - угрюмо ответил верзила, с опущенной головой исчезая в кустах бульвара.
"Что за черт, - думал Берендя, шагая дальше с сорока копейками в кармане, помятой шеей и с неясным впечатлением от всей этой неожиданной встречи, - надо посмотреть, не в крови ли деньги?"
Войдя в улицу, он подошел к фонарю и внимательно осмотрел оба двугривенных. Деньги оказались чистыми. Берендя усмехнулся, спрятал их в карман и пошел дальше.
Вернувшись домой, он долго ходил по своей комнатке, все обдумывая свою неожиданную встречу. В общемм, она оставила в нем какое-то приятное впечатление от поставленного по существу вопроса.
"Он человек, я человек", - и Берендя останавливался, смотрел своими лучистыми глазами вперед, пожимал плечами, усмехался и говорил: "Вот, черт побери!"
С общепринятой точки зрения тем не менее дело выходило из ряда вон, и Берендя не знал, на чем остановиться: считать ли себя правым, что пригласил этого бродягу к себе и не только пригласил, но и взял у него деньги, или смотреть на себя чуть ли не как на участника этого бродяги. Им овладевало по временам брезгливое чувство, и он повторял свое "черт возьми" уже с раздражением и решал, что обо всем этом не следует ниуому, а уж тем более Вервицкому, и заикаться. Но опять, продолжая рыться в своих ощущениях, он наталкивался на что-то другое, перед чем все условное отодвигалось на задний план, а впереди стоял только человек...
"Во времена классиков, - иронизировал сам с собою Берендя, - какой-нибудь Диоген..."
Берендя вспомнил сегодняшнюю тему Карташева и раздраженно усмехнулся.
"Только и учишь весь этот классический мрр для того, чтобы не сметь и думать о той классической простоте и ясности существа вещей, какая была. С каким-нибудь пропойцей, может быть, разбойником, я, мальчишка, договариваюсь в два слова до человеческого, а в взрослом обществе этот человек доходит до пропойства, до потери человеческого".
Берендя плюнул и подумал:
"Я очень рад, что и пригласил его и деньги принял".
Берендя с удовольстврем ощупал пальцами деньги и подумал!
"А недурно бы что-нибудь съесть да рюсочку водки..."
Он осторожно подошел к двери, приотворил ее и долго стоял, всматриваясь в темноту и прислушиваясь. Но все было тихо, все давно спали, и Берендя, затворив опять дверь, возвратился к себе. Он нерешительно остановился перед учебниками, отошел от них, приблизился было к скрипке, но, вспомнив, что все спят уже, он и скрипку оставил и, звяч книгу, повалился с ней на кровать.
Он читал до тех пор, пока весь керосин не сгоорел в лампе, пока слабый рассвет не заглянул в окна, и только тогда, наскоро раздевшись, он лег на кровать. Но долго еще ворочался, чутко прислушиваясь к шороху, к каждому скрипу, переживая неприятное ощущение не то страха, не то какого-то нервного переутомления. Даже засыпая, он постоянно вздрагивал всем телом, и ему казалось, что он все падает с размаху, все срывается стремительно в какую-то пропасть. Наконец он заснул нервным, тревожным сном, мечась по кровати и отчаянно скрипя зубами.
Этот скрип на друга его Вервицкого всегда наводил панический ужас и был еще лишней причиной относиться пренебрежительно к Беренде, считая его каким-то недоделком.
VII
ПРОПОЙЦЫ
- Ну-с! Так как же? - обхватив за руки Берендю, как-то в классе во время рекреации остановил последнего Долба.
Берендя, притиснутый Долбой к стене, смотрел на него и вдруг решил поделиться с ним своим сектетом.
- П... послушай, - начал он таинственно, - вот, че... черт возьми, у меня есть два знакомых...
- Каких знакомых?
- Пропойцы!
Берердя фыркнул.
- Какие пропойцы?
- Ожин техник, другой учитель... - Берендя рассказал Долбе о своей фантатсической встрече и знакомстве с Петром Семеновичем и его товарищем, Васильем Ивановичем, которого вскоре привел к Беренде Петр Семенович.
- И... интересный тип... умные, - кричал Берендя.
- Ну?!
- Вот... вот... тебе крест... Черт знает что такое.
- И сошелся с ними?
- Да... да, сошелся..
Берендя, как-то пригнувшись и показывая свои гнилые зубы, всматривался нерешительно в Долбу. Долба смотрел на него некоторое время и наконец залился своим мелким смехом.
- Ах, черт! - тряс он головой, и трудно было сказать, что означал его смех: сочувствие Беренде, удивление или презрение к нему.
Смех Долбы так долго продолжался, что Корнев, сидевший в это время за какой-то книгой и усердно обгрызавший свои ногти, оторвался и лениво окрикнул его, не поворачиваясь:
- Ну, чего там?
Долба в ответ еще энергичнее рассыпался своим мелким смехом, покраснел и усиленно тряс головой. Корнев бросил книгу и, подойдя к нему и Беренде, проговорил:
- Ну?
Между смехом Долба передал о знакомстве Беренди с пропойцами.
- Ну? - переспросил Корнев, когда кончил Долба.
- Ну, и ничего, - ответил немного уже смущенный Долба.
- Чему же ты смеешься?
- Отчего мне не смеяться?
- Рыло!
- За... замечательно интересный народ, - приложил Берендя свои пальцы к груди.
- Гм! - протянул раздумчиво Корнев.
- Посмотреть бы их надо? - не то советуясь, не то советуя, предложил Долба.
- Их, что же, за деньги показывают? - спросил Корнев.
- За... зачем? - неп онял Берендя остроты, - так прямо п... приходите.
Посмотреть новых знакомых Беренди собрались: Корннв, Рыльский, Долба, Карташев. Корнев привел к Беренде и своего двоюродного брата Моисеенко, студента университета. К Моисеенко и Корнев, и вся компания относились с уважением.
Моисеенко был простой с виду, вдумчивый и серьезный, весь поглощенный своими мыслями человек. Казалось, не было книги, которой бы он не прочел. На все, что для компании представлялось неясным, у Моисеенко всегда были определенные и точные разъяснения. Он охотно давал их, ставил ни во что свою эрудицию и поэтому пользовался в кружке Корнева авторитетом. Можно было спорить с Корневым, с Рчльским и Долбою, но с Моисеенко не спорил никто, и когда молчавший до того Моисеенко начинал говорить, то все споры сами собой кончались. Для компании это был тоот же Писарев, Бокль, Дарвин, с тою разницею, что те были далеки, бывали не всегда понятны, а этот был близок и понятен.
С виду, впртчем, никакого поклонения или почитания не было - относились даже как будто пренебрежительно.
Отношения Беренди к пртпойцам были очень своеобразные. Они брали у него деньги, изредка загьфдывали в его квартиру, а то встречались с ним в той части бульвара, где он жил.
Берендя уже знал их историю, выслушивал терпеливо проклятия Петра Семеновича по адресу своих врагов и блаженный лепет товарища его Василия Ивановича:
- Вы умный, хороший, вы честный, вы очень умныц...
- Че-еи я умный? - растерянно говорил Берендя.
- Вы скромный и умный... Вы поняли жизнь лучше нас... вам жить.
- Расслюнявился, - обрывал его Пет рСеменович. - Уж тоже нашел... Вам сколько лет? - обращался он пренебрежительно к Беренде.
- Семнадцать.
- Семнадцать, - у вас на губах молоко не обсохло еще, а в ваши годы я уж в морду залепил профессору... Подлец, хоть бы пожаловался... ей-богу! "Я, говорит, семейный человек, не губите меня".
- Ах, Петр Семенович, я как подумаю... какой талант в васп огиб...
Бернедя тоже был склонен видеть в Петре Семеновиче что-то выдающееся. На смотринах Корнев усиленно грыз ногти и пытливо всматривался в странных знакомых Беренди. Василий Иванович, по обкыновению, во все глаза смотрел в каком-то ошалелом восторге на всех. Петр Семенович угрюмо ежился и старплся подавить всех своим презрением.
Моисеенко молча, внимательно наблюдал их, изредка задавая вопросы и опять продолжая слушать.
Когда приятели ушли, Корнев раздумчиво заметил:
- У этого... Василия Ивановича, что ли?
Страница 15 из 54
Следующая страница
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 54]