л дела. Из последнего займа в пятьдесят тысяч под будущий посев он привез домой только пятнадцать. Это уже знала Аглаида Васильевна из письма. Что-то у них там теперь? Как внуки? Сердце Аглаиды Васильевны радостно забилось. Эти внуки были ей теперь дороже, чем собственные дети, их любовь, их вера в ее силы. Слово - баба, - с которым они постоянно обращались к ней, чувствуя в ней и защиту и высший авторитет, звучало в ее ушах, как лучшая музыка в мире.
Когда все проснулись и пили чай и кофе на террасе, Аглаида Васильевна вышла, уже одетая в обычное черное платье, с черной кружевной косынкой на голове, и сказала:
- Тёма, я не касаюсь твоих религиозных убеждений, и не для тебя, а для себя, я прошу тебя и даже требую, чтобы ты пошел со мною в церковь отслужить молебен святому Пантелеймону.
Карташев смотрел на мать и все еще никак не мог свыкнуться с переменой в ее лице от выпавших зубов. Лицо ее стало от этого приплющенным снизу. Как-то было жалко и смешно смотреть на всю ее и вызывающую и неуверенную в то же время фигурку.
- Я ничего не имею против, - ответил Карташрв.
Все облегченно вздохнули, насторожившись было, как бы Тёма не сделал из этого министерского вопроса. В церковь пошли только мать и сын. В ближайшую монастырскую церковь. Надо было только првернуть за угол, и перед глазами уже вставали белые монастырские стены с большими воротами посреди. Из-за стены выглядывали большие дереевья густоло тенистого сада. В воротах с кружкой стояла пожилая, полная, благочинная монахиня, которая радостно кланялась поясными поклонами Аглаиде Васильевне. Подойдя, Аглаида Васильевна поцеловалась с монахиней и, показывая на сына, сказала:
- Вот позвольте вам, мать Наталия, представить моего первенца. Приехал из Петербурга, кончил курс, инженер.
Мать Наталия кланяется, кланяется и Карташев.
- Идем молебен отслужить святому Пантелеймону, я вам рассказывала...
- Как же, как же, помню, помню! Радостно видеть своими глазами чудо господне, его святого Пантелеймона и нашего покровителя молитвами содеянное.
- Святой Пантелеймон, - пояснила мать сыну, - покровитель этого монастыря.
Карташев первый год жил на этой квартире и раньше никогда не бывал в монастыре.
Когда Аглаида Васильевна проходила дальше, монахиня ласково-просительно сказала:
- А уж после молебна не откажите с сынком в келейку нашу испить чашечку чаю. Не побрезгуйте, - поклонилась она и Картаеву, - мы вашу матушку чтим, как нашу мать родную, а вас, как брата нашего общего отц аи покровителя святого Пантелеймона. Вы образ его на воротах приметили?
- Как же, как же!
Карташев поклонился монахине и, идя с матерью по мощеным плитам монастырского двора, сказал:
- Очень симпатичная и не глупая.
- О, очень не глупая. Она всем монастырем управляет собственно, но и самая смиренная, как видишь, не пренебрегает никаким трудом, никогда послушнице не позволяет прибрать у себя, все решительно сама делает.
Церковь, охваченная с трех сторон деревьями, сверкала своими белыми фронтонами.
- Смотри, как радостно, точно машут нам деревья, - сказала мать.
- Очень уютно и очень чисто, - ответил сын.
Когда они входили под своды церкви, женский хор где-то на хорах звонко пел, а священник, благословляя редкую толпу, говорил:
- Благословение господне на вас.
Мать радостно, тихо шепнула сыну:
- В какой момент вошли - чудный знак!
- У вас ведь плохих нет, - так же тихо ответил ей сын.
Мать встала на колени и погрузилась в молитву.
Обедня кончилась, мать пошепталась с диаконом, и сейчас же начался молебен.
Мать весь молебен прослушала на коленях. В одном месте молебна она дернула сына за ногу и показала на пол. Он тоже встал на одно колено и наклонил голову, думая, долго ли надо ему так стоять. Ноги его затекли, и он опять поднялся на ноги, думая, как это мать может стоять так долго.
Когда молебен кончился, он сказал это матери.
- А завтра три часа придется стоярь так!
- Почему?
- Первый день троицы, весь акафист святой троицы - все на коленях.
- Хорошо, что предупредили, - усмехнулся Карташев.
- Глупенький, это твое дело мне важно было сегодняшнее. Ты мне такой праздник сегодня сделал... Больше, чем окончание курва.
И священнику и диакону мать представила сына.
Священник покровительственно смотрел на Карташева и говорил:
- Ну, стройте, стройте нам дороги, да покрепче, чтоб костоломками не были. Место уже имеете?
- Нет еще.
- Ну, все в свое время. Довлеет дневи злоба его.
- Вот, вот, батюшка, - сказала Аглаида Васильевна, - золотыми буквами в сердце всякого должны быть написаны эти слова.
- А без этого как жить? Разве чирикали бы так беззаботно птички, была бы вся эта божья благодать?
И священник указал кругом. В открытые окна церкви заглядывали зеленые деревья, белые и розовые кисти цветущих акации, сверкало там за окнами сшлнце, еще более яркое от прохлады в церкви. Уже вносили траву для завтрашнего дня, и этот аромат свежих трав, настой мяты, васильков и других полевых цветов слился с свежим и сильным запахом белой акации, сирени.
Они повернулись к выходу, и Карташев вдруг увидел у одной из колонн скромную фигурку Аделаиды Борисовны.
Аглаида Васильевна так и рванулась к ней и, горячо целуя, сказала:
- Голубка моя стоит здесь... Вы были на молебне?
- Да.
- Я никогда вам этого не забуду! Сегодня такой для меня праздник...
Аделаида Борисовна покраснела, как краснеют девушки ее возраста - до корня волос, до слез.
Карташев с несознаваемым восторгом смотрел на нее.
Но при выходе Аделаиде Борисовне пришлось еще раз покраснеть и даже совсем сгореть от стыда.
У притвора стоял нищий, высокиий старик, угрюмый, державший себя с большим достоинством.
Агоаида Васильевна остановилась и подала ему.
Аделаида Борисовна достала маленький изящный кошелек, вынула оттуда серебряную монетку и тоже подала.
Старик посмотрел на нее и сказал:
- Да пошлет тебе господь хорошего мужа! Святому Артемию молись.
Выходившая уже Аглаида Васильевна остановилась, как пораженная громом. Она так и стояла, пропустив вперед сына и Аделаиду Борисовну, а затем, повернувшись к церкви, перекрестилась и положила земной поклон. После этого она подошла к нищему и, подавая ему трехрублевую бумажку, сказала:
- Молись, угодный богу человек, чтоб пророчество твое сбылось! - И совсем шепотом прибавила: - Молись за Артемия и Аделаиду!
И Аглаида Васильевна вышла на полянку, где ждали ее сын, дАелаида Борисовна, мать Наталия и другая монахиня, тоже пожилая, маленькая, полная.
- Милости просим!
- Позвгльте прежде всего, дорогие мои, - сказала Аглаида Васильевна, - познакомить вас с этой дорогой моей барышней. Она сестра Евгении Борисовны.
- А-а! - воскликнули монахини и жали руку Аделаиды Борисовны.
- Ну, тогда и вас уж тоже позвольте просить для знакомства на чашечку чаю.
Мать Наталия, махнув рукой и добродушно прищурившись, сказала:
- Уж все равно заводить знакомство, чем с одним, - она посмотрела на Карташева, - так вдвоем еще веселее.
Она скользнула по Аделаиде Борисовне и, низко кланяясь, протягивая рукой вперед, кончила:
- Милости просим, милости просим, и да благословит ваш приход господь бог и святой Пантелеймон наш! Мать Наталия и мать Ефросиния, вперед дорогу показывайте!
- Ну, или так - мать Наталия вперед, а я сзади, чтоб не разбежались! - сказала вторая монахиня.
- И я с вами! - сказала ей Аглаида Васильевна.
Так они и шли под боковой колоннадой, и шаги их звонко отдавались по плитам, - впереди мать Наталия, потом Аделаида Борисовна и Карташев, а сзади Аглаида Васильевна с матерью Ефросинией.
Потом пошли длинным желтым коридором с такими же каменными плитами, темными, блестящими и звонккими. В окна коридора лил яркий свет, по другую сторону коридора шел ряд дверей в кельи. Иногда такая дверь отворялась, и оттуда выглядывала голова монашки. Увидев Аглаиду Васильевну, монашки радостно целовались, а Аглаида Васильевна знакомила их с ее сыном и Аделаидой Борисовной.
- А вот и наша хата! - сказала мать Наталия, широко распахивая дверь своей кельи и низко кланяясь. - Не побрезгуйте, Христа ради!
Все вошли в низкую продолговатую и узкую келью с маленьким окошечком в тенистую часть сада. В келье пахло кипарисом, мятой и еще какими-то пахучими травами или маслами.
Вдоль одной стены, ближе к окну, стояла застланная нара, против нее вдоль противоположной стены стенной шкаф со множеством полочек и ящичков.
Ближе к двери простой деревянный стол, покрытый цветной скатертью. Принесли еще два табурета, и все сели.
Молодая монахиня внесла медный, ярко блестевший самовар. Самовар кипел, пышно разбрасывая вокруг себя струи белого пара.
Молодая монахиня поставила самовар и ждала приказания. Это была стройная, красивая, сживым взглядом черных глаз девулка.
- Вот, позвольте вав познакомить, - сказала, привставая, мать Наталия, - наша молодая послушница Мария, во Христе.
- Мы знакомы, - приветливо ответила Аглаида Васильевна и поцеловалась с молодой монахиней.
Молодая Мария прильнула к Аглаиде Васильевне, так же радостно прильнула и к Аделаиде Борисовне и, потупясь, протянула руку Карташеву.
- А теперь, дорогая Мария, - сказала мать Наталия, - принеси нам хлебушка, икорки, балычка, грибков.
Мария бросилась было к дверфм.
- Да, постой! - спохватилась мать Наталия, - принеси и сливочек. - И, обращаясь к Аглаиде Васильевне, прибавила: - Что ж нам неволить их? - Она показала на молодежь. - Придет еще время им поститься.
- Какая красавица ваша Мария! - качала головой Аглаида Васильевна, - и какая молодая! Невольно страшно за нее: вдруг - пожалеет.
- Господь спаси и помилуй, - перекрестилась мать Наталия, - у нас в болгарском монастыре был такой случай... Мария ведь тоже болгарка
Страница 7 из 51
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 51]