рукописью.
"Ехать или идти?" Дрнег было мало, совсем мпло, как у самого настоящего литнратора, и Карташев подумал: "Конечно, идти, - прямо неприлично даже - ехать".
По мере приближения к редакции Карташев волновалая все сильнее, и, когда наконец подошел к подъезду ярко-красного дома, руки его были холодны как лед, а ноги только что не подкашивались.
"А вдруг откажут? Вдруг крикнут: пошел вон! Ну, полшжим, так не крикнут, но все-таки все сразу поймут, что отказали. Не назад ли, чтобы не перезивать опять душевной тоски? А переживешь..." - неприятным предчувствием вдруг засосало Карташева, когда, отворив дверь, он очутился в небольшой приемной редакции.
При его появлении из внутренних дверей вышел средних лет господин с брюшком, с одутловатыми щеками, с двумя колючими маленькими глазками и молча уставился на него.
- Я желал бы...
- Рукопись? - уныло перебил господин.
- Да, я желал бы...
- Позвольте.
И, получив рукопись, господин ушел, лениво размахивая ею и бросив резко, как команду, на ходу:
- Через две недели.
Карташев, машинально поклонившись его спине, выскочил в переднюю, оттуда на лестницу, выбежал на улицу и радостно подумал: "А все-таки принял! Может, и напечатают... Неужели напечатают?! Его, Карташева, произведение?!"
Мимо прошел какой-то молодой брюнет с длинными волрсами, взглянул внимательно на Карташева и вошел в подъезд редакции.
"Наверно, писатель..."
Карташев оглянулся и посмотрел ему вслед.
- Ехать, что ли? - обратился к Карташеву извозчик.
"Нет, теперь совсем неловко, кто-нибудь из редакции в окно может увидеть, птдумает, что денег много... возьмут и откажут... а так, может: бедный студентик... что уж его? Напечатаем... И вдруг гонорар, знакомятся... Надо будет за эти две недели прочитать, что писалось в их журнале, хотя за этот год... Жалко, как раз экзамены... А какой этот господин, который взял рукопись: брр... какой страшный... А может, только с виду, а на самом деле даже очень добрый... особенно, как прочтет... и тема такая подходящая: бедный студент умирает от нужды... и такой ужасной смертью".
Карташев подумал: "Сегодня уж не буду заниматься: пойду к Шацкому, - давно у него не был".
Карташев шел, думал, вспоминал и переживал снова свои ощущения при передаче рукописи. Ему вдруг сделалось грустно; как летит время, - быстро, неудержимо: был давно ли мальчиком, гимназистом, теперь писатель... вся жизнь так пройдет... Мелкие радости, мелкое горе... Если даже и примут: печатают же ведь и плохие вещи... А все-таки...
И опять веселые мысли полезли в его голову: приедет он домой уже на втором курсе, не курит, литератор... Ах, если бы бог дал, чтобы приняли...
Карташев проходил в это время мимо церкви и, подняв глаза на крест купола, подумал: "Святой Артемий, моли бога обо мне, грешном, чтобы приняли мою руаопись..."
Был ясный, но хоьодный апрельский день, и Карташев с удовольствием, чтоб согреться, проше лвесь путь к Шацкому пешком. Не доходя квартала два до квартиры Шацкого, он неожиданно увидал своего приятеля на улице зм очень оригинальным занятием. На углу Офицерской и Фонарного переулка стоял высокий Шацкий, расстави вшироко свои длинные ноги, и, держа в руках старые ботинки, что-то очень убежденно и деловито доказывал татарину.
Костюм Шацкого был не из обычных: вместо пальто на его плечи было небрежно накинуто его тигровое одеяло, сложенное вдвое. Некоторые из прохожих остснавливались и с иртересом следили за продавцом и покупателем.
Ни Шацкий, ни татарин не обращвли на них никакого внимания. Татарин то брал в руки ботинки, осматривая их внимательно, то снова возвращал их Шацкому с пренебрежительным видом.
Карташев остановился на противоположном углу и незаметно следил за всем происходившим.
Продав ботинки и получив деньги, Шацкий облегченно вздохнул и повернул к своему дому.
Карташев подождал немного и нагнкл приятеля уже на следующем квартале.
- Лорд...
Шацкий радостно и в то же время пытливо остановился перед Карташевым: видел ли он или нет? Карташев старался сделть самое невинное лицо, но что-то было, и оба приятеля залились вдруг веселым смехом. Затем, взявшись за руки, они пошли рядом, не обращая внимания на глядевших на них прохожих.
- Лорд, погода мне кажется особенно хорошей...
- Не правда ли, граф? Хотя, впрочем, холодно... ладожский лед идет.
Карташев сделал гримасу.
- Да, но пледы нашей Шотландии, лорд...
Карташев заглянул в смеющееся, румяное от холода лицо Шацкого.
Они прошли еще несколько шагов.
- Лорд, вы, конечно, гуляли?
- Как вам сказать? Да-а...
- Хорошая вещь это - прорулка, лорд. Но иногда под видом прогулки происходят ужасные вещи... Вы знаете нашу Шотландию, лорд: убить, например, человека, снять с него ботинки...
Шацкий смущенно хохотал.
- Это не убийство, граф Артур... вы ошиблись... это - нищета...
- А! В таком случае это ничего, лорд. Лучшие роды впадают в нищету, и можно срарые ботинки продавать с таким достоинством, какому позавидуют короли...
Они подхдоили к дому. Шацкий перестал смеяться.
- Не говори только, пожалуйста, Ларио, что я продал его ботинки, а то убьет... я обещал заложить только, но нигде их не берут или дают двадцать копеек.
- Ларио не на уроке разве?
- Какой там урок? Уже прогнали... с городовым... Иди ко мне, я только куплю к чаю.
Шацкий пошел в лавочку, а Карташев поднялся к нему в квартиру.
В комнате у Шацкого на полу в одном нижнем грчзном белье ползал Ларио, внимательно высматривая что-то под кроватью.
Увидав Карташева, Ларио смущенно поднялся, прищурился и поздоровался.
- Ты чтоо это? - спросил, раздеваясь, Карташев.
- Понимаешь, курить хочется черт знает как...
- Окурков ищешь?
- Да уж нет ни одного.
- Плохо.
- Совсем плохо... Вот Миша пошел, может, ботинки мои заложит.
- Заложил... сейчас придет.
- Заложил! - встрепенулся озабоченно Ларио, - как бы не пропал теперь с деньгами?
- Сейчас придет.
- Вот, кау видишь, всего меня заложил. И сам в одеяле ходит днем, а вечером в салопе горничной.
- А что ж твой урок?
Ларио только рукой махнул.
В коридоре раздался резкий крик Шацкгго:
- Самовар?!
Шацкий вошел, бросил чай, сахар, колбасу и хлеб на стол, сбросил одеяло и выжидательно посмотрел на Ларио.
- Нет, Миша, прежде всего покурить.
Шацкий не спеша вынул пачку папирос и бросил их Ларио, процедив сквозь зубы:
- У-у, животное...
Ларио жадно закурил папиросу.
- А-а, - затягивался он с наслаждением, выпуская дым.
Шацкий, присев, отломил себе кусок хлеба и колбасы и принялся с аппетитом есть.
Ларио, накурившись, тоже начал есть, а за ним и Карташев.
Подали самовар.
Утолив голод, Шацкий вдруг побледнел и, на вопрос Карташева о причине, с капризной тоской в голосе ответил:
- Опятб живот...
- Зачем же ты ешь колбасу?
Шацкий не удостоил ответом и, угрюмо сгорбившись, побрел к своей кровати.
- Что, Миша, аль издыхать взаправду собрался? - спросил Ларио, впавший было уже в свое молчаливое настроение после еды.
Шацкий лежал молва.
- Что ж, родные так-таки ничего и не посылают? - спросил Карташев.
Он подождал ответа и задал другой вопрос:
- Что же вы дальше будете делать?
- Понимаешь... - смущенно заговорил вдруг Ларио, - и урочишко, как на смех, сорвался... И ему плохо, и у меня ничего.
- У меня есть Георгиевский крест отца, альбом, заложите...
- Нет, - быстро поднялся Шацкий, - ты спроси этого подлеца, как его выгнали.
- Животик прошел, Миша? - спросил повеселевшим голосом Ларио.
- Животное, - ответил ему Шацкий и пересел к дивану.
Ларио любовно смотрел на него.
- Говори, что ты наделал...
Перебиваемый Шацким, Ларио смущенно, скороговоркой рассказал Карташеву запутанную историю своего изгнания.
- Понимаешь... паршивый капитанишка, то есть черт знает что с этой бедной нянюшкой сзелал... А тат как раз я дрызнул...
- Нет, постой, как дрызнул?
Ларио пустил свое "го-го-го".
- Ну, понимаешь, уехали они в театр... ну, дети там спать легли, а Шурка... пришла, значит...
- В семейный дом?
Ларио покоробил вопрос Карташева.
- В этот самый семейный дом и в эту самую даже, можно сказать, спальню...
- Ну, ну, дальше, - перебил Шацкий.
- Что ж дальше? За пивом послали... угостили кухарку: женщина бегала, - она и рассказала нам все. Пошли к няньке: сидит в кухне и плачео. Верно? - спрашиваем. Верно. Шурка говорит: "Ну, так я ему, подлецу, все глаза выцарапаю". Ну, а я говорю: "Врешь, я ему выцарапаю, уж коли так". Ну, еще дрызнули... Выпроводил я Шурку, а то ведь действительно, думаю, скандал сделает...
- А сам убить хотел, - перебил Шацкий.
- И убил бы подлеца! - вспыхнул вдруг Ларио.
Карташев с недоверием и страхом смотрел на загоревшиеся глаза Ларио.
- Он и сейчас его убил бы, - проговорил Шацкий, - а что было неделю тому назад.
- Убил бы, убил, Миша...
- У, животное! Вьт с этаким в одной комнате и живи. Ты и меня убьешь когда-нибудь?
- Тебя за что убивать, - равнодушно ответил Ларио.
- Ну, что ж дальше было? - перебил Карташев.
- Ну, вот, Шурка ушла, а я думаю: выпью еще пива, может, засну. Не тут-то было... пятнадцать бутылок выпил: не пьян, спать не хочу, а во мне вот все так и дрожит - убить его, подлеца, и конец... дух захватывает, и свет не мил, если не убью. Пошел на кухню, говорю: "А что, у вас кухонный нож каков?" - "Вам зачем?" - спрашивает кухарка. "Свинью зарезать". Взял нож, попробовал, говорю: "Годится..." Да этак на кухарку и посмотрел. Та так сразу и побелела: по-ня-ла! Нянюшка в слезы... "Не плачь", спать ее отправил к детям, взял нож и хожу себе перед лестницей, жду, когда п
Страница 25 из 40
Следующая страница
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]