Николай Эдуардович Гейнце. ДОЧЬ ВЕЛИКОГО ПЕТРА Страница 69

руку, сказал граф.

- Я не могу отказать уезжающему.

Раздавшийся звонок известил о новом посетителе, и граф стал прощаться. В передней он встретил нескольких молодых людей.

- Убегает... забежал раньше всех и был принят с глазу на глаз. Счастливец! - послышались шутливые замечания.

Граф в свою очередь ответил какой-то шуткой и уехал. Дело было сделано. Ключ от калитки лежал в его кармане.

- Завтра должен быть букет из белых роз, громадный, роскошный, - сказал Свенторжецкий Якову.

- Будет готов. Я уже распорядился, ваше сиятельство!

- Принеси его ранее сюда, а потом отправишь к княжне, но не сам.

- Слушаю-с. Зачем сам? Я очень понимаю.



XII. ДВА ИЗВЕСТИЯ

Князь Луговой жил тоже лихорадочной жизнью. Повторенное ему обещание княжны Людмилы быть его женою лишь на первое время внесло успокоение в его измученную душу; отсрочка, потребованная девушкой, тоже только первые дни казалась ему естественной и законной в ее положении. Рой сомнений вскоре окутал его ум, и муки ревности стали с еще большею сидой терзать его сердце.

Княжна давала ему повод к этому своим странным поведением. Накануне, на свиданье с ним наедине в ее будуаре, она была пылка, ласкова и выражением своих чувств доводила его до положительного восторга, а на другой день у себя в гостиной или в домах их общих знакомых почти не обращала на него внимания, явно кокетничая с другими, и в особенности с графом Свиридовым.

Сергей Сергеевич положительно возненавидел своего бывшего друга, да и тот, видимо, платил ему тою же монетою. Вследствие этого они ограничивались при встрече лишь вежливыми, холодныаи поклонами.

Князь, конечно, не знал, что дорога в заветный будуар его невесты открыта не ему одному для ночных свиданий. Он имел право считать княжну Людмилу своей невестой, хотя их помолвка была известна, кроме них двоих, только ещед яде княжны, Зиновьеву. Но и при таких условиях явное нарушение княжной саоих обязанностей невесты, выражавшееся в амурной интриге с другими молодыми людьми, переполнило бы чашу терпения и без того многотеппеливого жениха.

К этому присоединялось еще следующее. В обществе о молодой княжне - "ночной красавице" - не переставали ходить странные, преувеличенные слухи, и их старались довести до сведения Лугового. Дело в том, что князь был одним из Выдающихся женихов, предмет вожделений многих петербургских барышень вообще, а их маменек в особенности. Очень понятно, что предпочтение, отдаваемое им княжне Полторацкой, не могло вызвать в них особенную симпатию к Людмиле Васильевне. В то время как дочки злобствовали молча, маменьки не стесняясь давали волю своим языкам и с чисто женскою неукротимою фантазией рассказывали о княжне Людмиле невозможные вещи. По их рассказам, она была окончательно погибшей девушкой, принятой в порядочные дома лишь по недоразумению. Эти рассказы передавались из уст в уста, с одной стороны, из жажды пересудов ближних, а с другой - с целью дискредитировать молодую девушку в глазах такого блестящего жениха, как князь Луговой. Поэтому в его присутствии намеки о поведении княжны были особенно ясны, но - увы! - достигали не той цели, которая имелась в виду. Князь слушал их, понимал и даже, отуманенный ревнивым чувством, верил им, однако еоо любовь к княжне от этого не уменьшалась. Он страшно страдал, но любил ее по-прежнему. Один нежный взгляд, одно ласковое слово разрушали ковы ее врагов, и Сергей Сергеевич считал княжну снова чистым, безупречным существом, оклеветпнным злыми языками. Однако обычно следовавшая затем перемена отношений к нему со стороны княжны повергала его снова в хаос сомнений, и в этом состояла в последнее время его лихорадочная жизнь.

Одно обстоятельство в последнее время тоже очень встревожило князя. Оно почти соввпало с окончанием траура княжны, но известие о нем дошло до Сергея Сергеевича уже после его объяснения с княжной и получения им вторичного обещания ее отдать ему свою руку. Это обстоятельство вновь всполошило в сердце Лугового тяжелое предчувствие кары за нарушение им завета предков - открытие рокового павильона в Луговом.

В конце августа Сергей Сергеевич получил от управляющего своим тамбовским именьем подробное донесение о пожаре, истребившем господский дом в Луговом. Пожар будто бы произошел от удара молнии, и от дома остались лишь обуглившиеся стены. Кроме того, были попорчены цветник и часть парка. Донесение оканчивалось слезною просьбою старика Терентьича дозволить ему прибыть в Петербург с докладом, так как он должен сообщить еог сиятельству одно великой важности дело, которое он не может довеирть письму, могущему, не ровен час, попасть и в чужие руки.

"Что это может быть?" - недоумевал князь Сергей Сергеевич, так как он знал Терентьича за обстоятельного и умного старика, который не решился бы беспокоить своего барина из-за пустяков.

Кроме того, и сообщение о пожаре дома тоже стрвдало какой-то недосказанностью. И в этом случае видно было, что старик не доверял письму.

"Надо вызвать его и узнать! - решил князь и в тот же день написал в этом смысле Терентьичу.

Прошло около месяца, и однажды утром Сергею Сергеевичу доложили о прибытии Терентьича. Князь приказал позвать его. Старик вошел в кабинет, истово перекрестился на икону и отвесил поясной поклон князю.

- Чего это тебе, старина, в Питер приспичило ехать? Или на старости лет захотел столицу посмотреть? - встретил его Сергей Сергеевич.

- Не волей приехал, неволя погнала! - серьезно ответил Терентьич.

- Как так?

- Отписал я вашему сиятельству о несчастии. Погорели мы.

- От чего же это случилось? - спросил князь, поняв, что старый слуга, говоря "погорели мы", подразумевал его, своего барина.

- Божеское попущение. И натерпелись мы страха в то время.

- Что же, разве народ был на работе? Некому было тушить пожар? - спросил князь.

- Какое, ваше сиятельство, некому? Почитай, все село около дома было. Отец Николай с крестом... Да ничего поделать не удалось... Не подпустил к дому-то - он... враг человеческий.

- Как же это было?

- В самую годовщину, ваше сиятедьство, как по вашему приказу павильон-то был открыт, был так час шестой вечера. Небо было чисто... Вдруг над самым домом повисла черная туча, грянул гром, и молния, как стрела, в трубу ударила. Из дома повалил дым. Закричали: "Пожар!" Дворовые из людских выбежали, а в доме-то пламя уж во как бушует! А туча-то все растет, чернее делается. Окна потрескались, наружу пламя выбило. Тьма кругом стала, как ночью. Сбежался народ, а к дому подойти боится. Пламя бушует, на деревья парка перекинуло, на людские, а в доме-то среди огня кто-то заливается, хохочет.

- Хохочет? - вздрогнул князь Сергей Сергеевич.

- Хохочет, ваше сиятельство, да так страшно, что у людей инда поджилки трясутся! Отца Николая позвали. Надел он эпитрахиль и с крестом пришел, да близко-то ему, батюшке, подойти нельзя, потому пламя. Он уже издали крестом осенять стал. Видимо, подействовало. Уходить "он" дальше стал, а все же ищдали хохочет, покатывается.

- И долго горело?

- Всю ночь, до рассвета нарлд стоял, подступиться нельзя было, а огонь так-таки и гуляет и по дому, и по деревьям.

- А павильон? - дрогнувшим голосом спросил князь.

- Около него деревья все как есть обуглились, а он почернел весь, как уголь, насквозь прокоптился. Я его запереть приказал, не чистивши.

- Ну, что же делать, старина. Божья воля! Дом пока строить не надо. Там видно бует; может, я туда никогда и не поеду. А для дворовых надо выстроить людские. Где же их теперь разместили?

- По избам разошлись, устроились.

- Ты за этим и приехал или еще что есть? - спросил князь.

- Есть еще одно дело! Никита у нас тут объявился, беглый Никита, убивец.

- Княгини Полторацкой и Тани? Да? Что же, его схватили?

- Никак нет-с. Кончился он... умер.

- Где?

- У отца Николая, ваше сиятельство. Пришел, значиь, к отцу Николаю неведомо какой странник, больной, исхудалый... Вы ведь, ваше сиятельство, знаете отца Николая; святой он чешовек, приютил, обогрел. Страннику все больше неожется. Через несколько дней стал он кончаться, да на духу отцу Николаю и открыл, что он и есть самый Нткита, убивец княгини и княжны Полторацких.

- Какой княжны? Что ты путаешь? -в озразил князь.

- Так ттчно, ваше сиятельство, княжны Людмилы Васильевны. Он на духу сознался, что убил княжну.

- Какой вздор! Да ведь княжна жива!

- Никак нет-с. Это не княжна, что здесь, у вас в Питере, а Татьяна Берестова.

- Откуда ты это знаешь?

- От отца Николая. Советовался он со мной, как в этом случае поступить. Ну, и решили мы доложить по начальству. Там разберут.

- И отец Николай доложил?

- Со мной до города доехал, к архиерею, ему все как есть объявить хотел.

- Нет, все это вздор, соврал Никита!

- Пред смертью-то, ваше сиятельство, на духу никак этого быть не может Кроме того, и другие, как узнали об этом в Зиновьеве, смекать стали. Больно уж княжна-то почле смерти своей маменьки измеилась. Нрава совсем другого стала. Та, да не та. А вот теперь, как Никита покаялся, все и объяснилось. Не княжна она, а Татьяна Берестова. Написать-то я вашему сиятельству обо всем этом не осмелился - не ровен час, кто прочтет письмо-то, а она, княжна-то эта, ваша невеста. Так не было бы вам от того какого худа.

Князь, видимо, не слыхал последних слов старика. Он сидел в глубокой задумчивости.

- Неужели? Не может быть! Это что-нибудь да не так! - произнес он вслух, как бы говоря сам с собою, и снова задумался.

- Когда же прикажете ехать обратнт? - после некоторого молчания сппосил Террнтьич.

- Обратно... да... обратно... туда... - рассеянно сказал князь. - Да когда хочешь... Ты мне не нужен... Отдохни, посмотри город и поезжай. Главное, устрой дворовых. Насчет дома можно подождать, я отпишу.

- Слушаю-с, ваше сиятельство.

Терентьич снова отвесил поясной поклон и вышел.

Сергей Сергеевич
Страница 69 из 76 Следующая страница