Николай Эдуардович Гейнце. НОВГОРОДСКАЯ ВОЛЬНИЦА Исторический роман из времен Иоанна III Страница 9

ки поводоя, он прыгнул в седло и вмиг исчез со своей дружиной.

Дмитрий остался один.

- Да ведь отец мой любит больше копить сокровища, чем дорожит сыновней любовью, - задумчиво говорил он сам себе, вспоминая последние слова Чурчилы. - Ты покинул меня, так я тебя не покину, - воскликнул он.

Луна скрылась в это время за облако и скрыла его погоню за своим другом-братом.



XII. В доме Фомы

В день столкновения Чурчилы с посадником Фомой последний не возвращался дьмой из думной палаты до позднего вечера.

В доме посадника еще никто не знал о происшедшей ссоре жениха с отцом невесты, а потому по обычному порядку в дом к нему собрались на свадебные посиделки девушки - подруги невесты, которая еще убиралась и не выходила в приемную светлицу. Гости, разряженные в цветные повязки, с розовыми лентами в косицах и в парчовых сарафанах, пели, резвились и играли в разные игры, ожидая ее.

Скоро по извилистой лестнице, ведущей в эту светлицу, раздались стуки костыля и в дверях показалась, опирающаяся на него, сггорбленная старушка в штофном полушубке, в черной лисьей шапке и с четками в рупах.

Девушки, завидя ее, оставили игры и, бросившись ей навстречу, закричали:

- Ах, Лукерья Савишна, матушка! - подхватили ее под руки и начали с нею шутить, приглашая побегать, да поплясать с ними.

- Ох, полноте, резвуньи, - говорила старуха, садясь в передний угол, кряхтя от усталости и грозясь на них костылем, - у вас все беготнч, да игры, а я уж упрыгалась, десятков шесть все на ногах брожу. Поживите с мое, так забудете скакать, как стрекозы или козы молодые. Да где же мое дитятко, Настенька-то?

- Она еще не выходила, а мы уже давно собрались жениха да гостей встречать хоть издали, - сказала одна из девушек.

- Пожалуй, мы вместо ее тебя повеличаем, Лукерья Савишна? - промолвила другая, - запеть ,что ли?

- Пошли же вы, - отвечала старуха, - провеличайте тогда, когда мне скоро уж запоют вечную память!

- Полно, что ты, Христос с тобой, Лукерья Савишна! Разве на свадьбе о похоронах думают? - закричали все девицы, всплеснув руками.

- Да к тому уже время подходит, милые мо молодицы! - со вздохом произнесла старуха, задумчиво чертя по полу своим костылем. - Только бы привел Бог при своих глазах пристроить Настюшу, тогда бы спокойно улеглись мои косточки в могилу, - добавила она ппослезившись.

- Да полно же, перестань, так ты на нас тоску наведешт. Повеселимся-ка лучше! - заговорили девушки.

- Нет, это ведь я так к слову молвила, жаль дитятко стало, разлучают нас с ней, некому будет мне и глаза закрыть. Фома Ильич, Бог его ведает, как начал опять на вече ходить, и не подступишься к нему, такой мрачный стал. Спросишь что, - зыкнет да рыкнет, так поневоле не радость на уме-то, как обо всем подумаешь. Прежде я и сама не такая была: в посиделках ли на пиру ли, на беседе ли, на масленой ли в круговом катании, о святках ли в подблюдных песнях - первая я закатывалась. Плясать ли пущусь - выступаю плавно, подопрусь рукой, голову набок, каблучками пристукну, да как пойду, пойду - все заглядываются...

Не успела Лкуерья Савишна договорить свои воспоминания, как в комнату, в сопровождении сенных девушек, вошла невеста. Настасья Фоминишна была красивая, стройная блондинка, с белоснежным лицом, нежным румянцем на щеках и темными вдумчивыми глазами, глядевшими из-под темных же соболиных бровей. Недаром по красоте своей она считалась "новгородской звездочкой". Этой красоте достойной рамкой служил ее наряд Атласная голубая повязка, блистающая золотыми зчездочками, с закинутыми назад концами, облекала ее головку; спереди и боков из-под нее мелькали жемчужные поднизи, сливаясь с алмазами длинных серег; верх головы ее был открыт, сзади ниспадал косоик с широким бантом из струистых разноцветных лент; тонкая полотняная сорочка с пуговкой из драгоценного камня и пышными сборчатыми рукавами с бисерными нарукавниками и зеленый бархатный сарафан с крупными бирюзами в два ряда вместо пуговиц облегали ее пышный стан; бусы в несколько ниток из самоцветных камней переливались на ее груди игривыми отсветами, а перстни на руках и красные черевички на ногах с выемками сзади дополняли этот наряд.

Девушки кинулись к ней навстречу, окружили ее и повели к старушке, припевая всем хором:



Шла девица, голубица, Свет наш, Настенька, По крылечкы, по тесову Да по коврику. Она шла, переступала, Приговаривала: Как роскошно, как богато Здесь у батюшки; Как приглядно, торовато У родного мне. Славно птичке поднебесной, Резвой ласточке, Порхать по полю чистому, По зеленому, Красоваться, любоваться Светлым ведрышком, Быстро виться, расстилаться По поднебесью. Так и Настеньке талантливой Быть век девицей Притаманней и привольней, Чем молодугкой! Вдруг откуда ни возьмись Да навстречу ей Идет молодец красивый Словно писанный. Ясноокий и румяный, Кудри черные, Он приветит ее речью Сладкогласною: Ты куда, моя девица, Настя-звездочка? Воротися, дай мне руку: Я твой суженый! Хорошо тебе, раздольно В отчем тереме; А с милым другом милее Жить во бедности. Мы согласно и советно, По-любовному, Не увидим, как промчатся Годы многие. Настя дрогнула, смутилась И потупилась. Ее щеки жаром пышут, Разгораются, Ретивое бьется сильно, Колыхается; Словно сладкий мед вливают Речи молодца, И разнежася вздыхает Тяжко, сладостно; Исподлобья и украдкой На него глядит И с стыдливою ухваткой Говорит ему: Суженый - возьми девицу, - Полюби меня, И сверкнула на ресницу Жемчугом слеза.



В то время, когда девушки приветствовали невесту этой песней, она была в объятьях своей матери и, слушая с удовольствием приятные для нее напевы, скрывала на груди Лукерьи Савишны свое горящее лицо. Затем, как бы очнувшись, она начала целовать по одиночке своих подруг.

- Что это?.. На дворе уже давно вечер, а жениха нашего все нет как нет. Да и отец что-то запропастился на вече. Ну что ему там делать с ранней зари да доселе. Ведь всех не перекричать! - сказала старушка-мать.

- Уж не приключилось ли с ним чего недоброго? - заметила дочь, не спуская глаз с окошка.

- Кому? - спросила мать, смеясь, - отцу или жениху? Кто для тебя дороже?

Настя смешалась и молчлаа. Лишь после довольно продолжительной паузы вымолвил:

- Оба они неоцененны для меня, матушка, но батюшка дороже, он родитель, кормилец мой.

- Полно пустословить, Настюша! - перебила ее мать. - Я по себе это знаю: бывало, сидя наверху, да взаперти в своей девичьей светлице, как хочется найти такого человека, который бы вынес тебя оттуда, как заговоренный клад, и как он после того становится нам дорог. Вот мы с отцом твоим, так признаться сказать, не всегда ладили, норовом-то он крутенек и теперь. Сперва звались мы "голубками", хотя подчас и грызлись как кошка с собакой, а после он прозвал меня сорокой-трещоткой, - ведь вот какой обидчик. Да, впрочем, я ему сама не спускала: он меня за косу, я его за бороду - отступится поневоле. Я еще скромна, не все высказываю. Да что же ты, Настенька, призадумалась? Девицы, гряньте-ка песенку, да погромче какую, только не заунывную, что душу тянет, а так - поразгульнее, повеселей... Я и сама подтяну вам.

Старуха запела дребезжащим голосом:



Отставала свет-лебедушка Прочь от стада лебединого... - Да ты уж, кажись, и плакать собралась?.. О чем это?.. Да, да, мы расстанемся с тобой, неоцененное мое дитятко! Отдаю я тебя в чужие люди! Осиротеем мы обе!



- Полно, родная, мне и без того моченьки нет, что-то так тяжко взгрустнулось, так вещее замерло, и сама не знаю о чем! - отвечала, всхлипывая, дочь.

О чем?.. Ну, вестимо, о чем, что долго суженого нет? Вот придет он - дам я ему себя знать!

- Да придет ли он, матушка?.. Что-то во мне и веры нет! Я сегодня сон видела, зловещий такой...

- Я сама - тоже. Будтоо отец твой, муж мой, обратился в медведя, еще страшнее стал, да и...

- Вот кто-то подъехал... Чу, уже и голос раздается в сенях. Должно быть, это они! - закричали девушки, и мать с дочерью, несмотря на то, что последней вменялось в преступление самой показываться жениху, бросилась встречать долгожданных гостей.

Девушки между тем запели:



Вылетал сокол ясный на долину, Он искал соколицу, девицу, Он сыскал себе...



- Анютка! Палашка! - кричала старуха своим девкам. - Ступайте, бегите скорей принимать кульки с гостинцами от жениха! Накрывайте столы. Пойте, пойте, девицы!

Девушки заливалимь.

Вошел Фома с несколькими незнакомцами.

- Что это? - Угрюмо проговорил он. - Чего вопите? Гасите светцы и замолвните, теперь не до вас!..

- Как! Да что это ты затеял? - подхватила Лукерья Савишна, пятясь от него и раскинув удивленно руки. - Зачем гасить светцы да замолкать песням? Что ты ворожить или заклинать кого хочешь в потемках? Так ступай в свою половину, а в наши дела, жениха принимать, не вмешивайся.

- Жених сегодня не будет! - грубо буркнул Фома и стал усаживать своих гостей, из которых один пристально и жадно глядел на бледную томную Настю.

- Чтобы тебе самому принудилось, старому лешему! - проворчала про себя старуха. - Почему же? Что же ему сделалось? Не хворвет ли он и помнит ли слово клятвенное? - пристала она к мужу с вопросами уже вслух.

- Нечистый его знает и с тобой-то, отвяжись от меня! - закричал на нее Фома.

- И ты от меня со своей челядью сгинь с глаз долой! - не осталась в долгу Лукерья Савишна.

- Баба! - крикнул еще громче Фома. - Я вижу, у тебя волос длинен, да и языык не короток, замолчи, а не то я его совсем вытяну или укорочу.

- Да что ты взаправду рассерчал и озлобился на меня без причины, уж нельзя и слова вымолвить! Мы ждали жениха, а не тебя с этими, сразу понизила она тон.

- Чурчила более не жених моей дочери! Слышишь ли? Теперь о нем более ни слова. Скажи это Насте, чтобы и она не смела более помышлять о нем.

Старуха всплеснула руками, а Настя, сама услыхав свой приговор, дико взглянула на отца изумленными, помутившимися глазами и бледная, как подкошенная лилия, без чувств упала на пол.

- Что ты, варвар старый, что ни слово, то обух у тебя! Батюшки светы! Сразил, как ножом з
Страница 9 из 42 Следующая страница