LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

Николай Эдуардович Гейнце. СУДНЫЕ ДНИ ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА. Повесть Страница 7

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    ю слободу. Пришло известие об учреждении неведомой еще опричнины, а затем из уст в уата стало переходить грозное имя Малюты, уже окруженное ореолом кровии и стонов.

    Маатери новгородские стали пугать им своих детей, и последние делались тихи при произнесении рокового имени.

    Аленушке, ставшей теперь уже Еленой Афанасьевной, исполнилось шестнадцать лет.

    Она вышла из детства, но имя Малюты почему-то вызывало в ней нервный трепет.

    Не было ли это инстинктивной чуткостью, инстинктивным предвидением будущего?

    Прошел еще год. Царь основал свою постоянную резиденцию в Александровской слободе, которая в короткое время обратилась в город с бойкой торговлей, и туда стали стекаться со всех сторон земли русской купцы со своими товарами, строить дома и открывать лавки.

    Предприимчивчй Федосей Афанасьевич Горбачев был тоже увлечен возникшим течением, и, даже вопреки советам своего старшего брата, переселился, как мы уже знаем, в Александровскую слободу, оставив новгородские лавки на попечение Афанасия Афанасьевича и своего старшего сына.

    Всю остальную семью он забрал с собою.

    - Чует мое сердце, что задумал ты покидать Новгород не в добрый час, не наживи, смотри, беды неминучей; тоже надо ой с какой опаской быть близ грозного царя... И с чего тебе прыгать с места на место приспичило?.. Знаешь пословицу, "от добра добра не ищут", - говорил брату Афанасий Афанасьевич, когда тот высказал ему свою мысль о переезде.

    - Ну, это ты, брат, оставь, я тебе тоже отвечу пословицей: "под лежачий камень и вода не бежит".... Сам знаешь, какиа ноне здесь барыши с красного товара, тебе ништо... у тебя хлеб... животы подведет, к тебе придут спервоначалу, а не ко мне...

    - Это-то ты правильно, - согласился старший брат, - только возле царя-то там как будто боязно; слышал, чай, ни весть что рассказывают... и Малюта там, слышь, правою царскою рукою...

    - Я не пужлив... Да и сплетки, чай, больше плетут людские языки... Людская молва, что снежный ком, с кулак начнется, до нас докатится гора горой, - ответил Федосей Афанасьевич.

    - Нет дыма без огня, - задумчиво заметил Афанасий Афанасьевич.

    - Чего огня, я разве говорю, что огня нет... Есть... Царь казнит бояр-своевольников... и ништо... так им и надо. Слышь, выше царя стать захотели, ему, батюшке, указывать начали... раздор да разлад по земле сеять вздумали, с врагами, басурманами заяшкались, так ништо, говорю им, окаянным... А купечеству и народу люб его грозный царь... Знает он, родимый, что только кликни он клич, своеручно посечем его супротивников, бояр-крамольников... и посечем не хуже опричников, не хуже Малюты Скуратова, - горячо возразил младший брат.

    - Известно посечем... Это ты доподлинно, - согласился старший.

    - Так с чего же нам его, государя нашего, державного, бояться?..

    - Вестимо нечего.

    - А к солнцу ближе - теплее!.. Он наше солнышко...

    Афанасий Афанасьевич не нашелся что возразить брату.

    Отъезд последнего был решен и состоялсы.

    Расставание семей было трогательно, но сильнее всех рыдала Аленушка на грыди своей двоюродной сестоы и задушевной единственной подруги Насти.

    Это было первое жизненное горе молодой девушки.

    Беседы с отцом по вечерам, чтение священных книг, да молитва стали задушевной отрадой вновь осиротевшей девушки.

    Ей шел уже восемнадцатый год. Она была, что называется, в самой поре, но сегдце ее билось ровно при виде добрых молодцев, хотя ее жгучие, черные глаза ясно говорили, что рано или поздно в этом сердце вспыхнет страсть неугвсимым огнем.

    Красивая, статная, вся в свою покойную мать, она зажгла желанием не одно сердце среди новгородских молодцов.

    Женихам только бы кликнуть клич, слетелись бы как мухи на мед, но оттец не неволил боготворимую им дочку; даже при мысли о ее замужестве какое-то горькое чувство отцовской ревности закипало в его сердце.

    Со дня отъезда брата прошло с полгода. От него получилась грамотка. В ней он в радужных красках описывал свое житье-бытье на новом месте. Торговля, по его словам, шла очень ходко, к дочерям женихи наклевываются от тамошнего купечества, словом, Федосей Афанасьевич был доволен. Далее он описывал построенный им дом, писал о своем здоровье и о своих домашних. "Настасья все скучает и убивается по Аленушке; говорит, хоть бы одним глазком поглядеть на родненькую, так не отпустишь ли, любезный брат, погостить ее к нам, сбережем пуще родной дочери", - говорилось, между прочим, в присланной грамотке.

    Афанасий Афанасьевич прочел письмо Аленушке.

    При чтении того места, где говорилось о Насте, он взглянул на дочь.

    На ее глазах боестели слезы.

    - Аль отпустить на месяц, другой... поскучать мне, старику, - уронил как бы про себя Горбачев, окончив чтеник.

    Огнем вспыхнуло лицо Аленушки, и умоляющий взгляд ее прекрасных глаз говорил красноречивее всяких слов о ее желании.

    Отец сдался на эту немую просьбу.

    Сборы были не долги. Аленушка с Агафьей и с провожатыми из рабочих Горбачева уехали в Александровскую слободу.

    Посещение слободы оказалось роковым для молодой девушки.

    Там ей было суждено встретиться с Семеном Ивановичем Карасевым, сумевшим заронить в сердце красавицы ту искру неведомого ей доселе чувства, от которого это сердце загорелось неугасимым пламенем любви.



    VI. В Александровской слободе

    Александровская слобода отстояла от Москвы в восемнадцати и от Троицкой лавры в двадцати верстах.

    Эта тогдашняя столица грозного царя была окружена со всех сторон заставами с воинской стражей, состоявшей из рядовых опричников, а самый внешний вид жилища Иоанна, с окружавшими его постройками, по дошедшим до нас показаниям очевидцев, был великолепен, особенно при солнечном освещении.

    Мы можем описывать это место кровавых исторических драм только по оставшимся описаниям современников, так как в наши дни от Александровской слободы не осталось и следа. По народному преданию, в одну суровую зиму над ней взошла черная туча, спустилась над самым дворцом и разразилась громовым ударом, от которого загорелись терема, а за ними и вся слобода сделалась жертвою всепожирающего пламени.

    Поднявшийся через несколько дней сильный ветер разнес по сторонам даже пепел, оставшийся от сгоревших дотла построек.

    Опишем, хотя бы вкратце, со слов современников, это, к сожалению, до нас не сохранившееся чудо зодчества того времени.

    Дворец, или "монастырь", как именуют его летописцы, был огромным зданиеем причудливой архитектуры; ни одно окно, ни одна колонна не походили друг на друга ни формой, ни узором, ни цветом. Великое множество теремов и башенок с разнообразными главами венчали здание, пестревшее в глазах всеми цветами радуги.

    Крыши и купола, или главы теремов и башенок, были из разноцветных изразцов или золотой и серебряной чешуи, а ярко размалеванные стены довершали своеобразие внешнего вида этого оригинального жилищ не менее оригинального царя-монаха.

    На "монастырском дворе", который был окружен высокой стеной, с многочисленными отверстиями разной формы и величины, понаделанными в ней "для красы ради", помещались три избы, мыльня, погреб и ледник.

    Стена была окружена "заметом", то есть валом и глубоким рвом.

    В самой слободе находилось стоявшее невдалеке от дворца здание печатного двора со словолитней и избами для мастеров-печатников.

    Затем тянулись дворцовые службы, где жили ключники, подключники, хлебники, сытники, псари, сокольничьи и другие дворовые люди.

    Слободские церкви с ярко горевшими крестами высились вблизи дворца. Стены их были тоже расписаны яркими красками.

    Особенным великолепием и богатством отличался храм Богоматери, на каждом кирпиче которого блестел золотой крест, что придавало ему вид громадной золотой клетки.

    В слободе в описываемое нами время было уже множество каменных домов, лавок и лабазов с русскими и заморскими товарами - словом, в два года пребывания в ней государя он анеобычайно разрослась, обстроилась и стала оживленным городком.

    Придворные, государственные и воински ечины жили в особенных домах, опричники имели свою улицу вблизи дворца, купцы тоже.

    На последней один из лучших двухэтажных домов, с помещавшимися в нижнем этаже обширными лавками, с панским и красным товаром, принадлежал новгородскому купцу Федосею Афанасьевичу Горбачеву.

    Сюда-то и прибыла гостить его племянница Елена Афанасьевна.

    Но преждп нежели мы проникнем в это временное жилище нашей героини, перенесемся с тобой, дорогой читатель, во дворец, внутренняя жизнь которого была так же своеобразна, как и его внешность.

    Вот так, по свидетельству чужеземцев-современников, описывает ее наш великий историк Карамзин:

    "В сем грозно-увеселительном жилище Иоанн посвящал большцю часть времени церковной службе, чтобы непрестанной деятельностью успокоить душу. Он хотел даже обратить дворец в монастырь, а любимцев своих в иноков: выбрал из опричников триста человек, самых злейших, назвал их братиею, себя игуменом, князя Афанасия Вяземского келарем, Малюту Скуратова параклисиархом; дал им тафьи, или скуфейки, и черные рясы, под коими носили они богатые, золотые, блестящие кафтаны; сочинил для них устав монашеский и служил примером в исполнении оного. Так описывают сию монастырскую жизнь Иоаннову: в четвертом часу утра он ходил на колокольню с царевияами и Малютой Скуратовым благовестить к заутрени; братия спешила в церковь: кто не являлся, того наказывали восьмидневным заключенипм. Служба продолжалась до шести или семи часов. Царь пел, читал, молился столь ревностно, что на лбу всегда оставались у него знаки крепких земных поклонов. В восемь часов опять собирались к обедне, а в десять садились за братскую трапезу все, кроме Иоанна, который,с тоя, читал вслух душеспасительные наставления. Между тем, братия ела и пила до сыта; всякий день казался праздником: не жалели ни вина, ни меду; остатки трапезы выносили из дворца на площадь для бедных. Игумен, то есть царь, обедал после, беседовал с любимцами о законе, дремал или ехал в темницу пытать какого-нибудь несчастного. В восемь часов шли к вечерне, в десятом обыкновенно царь уходил в спальню, где трое слепых рассказывали ему сказки; он засыпал, но ненадолго: в полночь вставал и день его начинался молитвою".

    Был десятый час чудесного июльского вечера 1568 года. Царь уже вошел в свою опочивальню, молодые опричники разбрелись по обширному дворцовому двору.

    Страница 7 из 13 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 13]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.