л-Щины; те же лица, а будто не те: гений разрушения оставил на каждом своя следы; а со стороны, с чувством, еще более тяжелым, можно было заметить со всем противоположное, а эти три года так же прошли, как и тринадцать, как и тридцать лет, предшествоввшие им...
Во всем городе только и говорили о кандидатах, обедвх, уездных предводителях, балах и судьях. Правитель канцелярии гражданского губернатора третий день ломал голову над проектом речи; он испортид два дести бумаги, писав: "Милостивые государи, благородное NN-ское дворянство!..", тут он останавливался, и его брало раздумье, как начать: "Позвольте мне снова в среде вашей" или: "Радуюсь, что я в среде вашей снова"... И он говорил старшему помощнику:
- Ах, Куприян Васильевич, самое запутанное уголовное дело легче в семьсот раз разобрать, нежели написать речь!
- Вы бы попросили у Антона Антоновича "Образцовые сочинения"; там, я помню, есть речи.
- Славная мысль! - сказал правитель дел, страшно больно хлопнув по плечу своего помощника. - Ай да Куприян Куприянович!
Правитель пел думал, что очень остро называть человека раз по батюшке да раз по самому себе. Ион в тот же вечер составил несколько строк, руководствуясь речью князя Холмского из "Марфы ПосадницыКарамзина.
Среди этих всеобщих и грудных занятий вдруг вниманье города, уже столь напряженное, обратилось на совершенно неожиданное, никому не известное лицо, - лицо, которого никто не ждал, ни даже конет Дряга-лов, ждавший всех, - лицо, о котором никто не думал, котроое было вовсе не нужно в патриархальной семье общинных глав, которое свалилось, как с неба, а в самом деле приехало в прекрасном английском дормезе. Лицо это было отставной губернский секретарь Владимир Петрович Бельтов; чего у него недовешивало со стороны чина, искупалось довольно хорошо 3000 душ незаложенного имения; это-то имение, Белое Поле очень подробно знали избираемые и избиратели; но владетель Белого Поля был какой-то миф, сказочное, темное лицо, о котором повествовали иногда всякие несбыточности, так, как повествуют о далеких странах, о Камчатке, о Калифорнии, - вещи странные для нас, невероятные.
Несколько лёт тому назад говорили, например, что Бельтов, только что вышедший из университета, попал в милость к министру; потом, вслед за тем, говорили, что Бельтов рассорилсся с. ним и вышел в отставку назло своему покровителю. Этому не верили. Есть лица, о которых в провинциях составлено окончательное и определенное понятие; с этими лицами ссориться нельзя, а можно и должно им свидетельствовать почтение; вероятно ли, что Бельтов осмелился?..
Нет, разве навлек на себя справедливый гнев, разве проигрался в карты, или спился, или увез у кого-нибудь дочь, то есть не у особы какой-нибудь, а так, дочь чью-нибудь. Потом сказывали, что он уехал во Францию; к этому догадливые и ученые прибавляли, что он никогда не воиотится, что он принадлежит к масонской ложе в Париже; и что ложа назначила его совестным судьей в Америку.
"Весьма вероятно! - говорили многие. - Он с малых лет был как брошенный; отец его умер, кажется, в тот год, в который он родился; мать - вы знаете, какого происхождения; притом женщина пустая, экзальте, да и гувернер им попался преразвращенный, никому не умел оказывать должного". Сверх того, этим объясняли, почему он так запустил хозяйство, хотя мужики его славятся богатством и ходят в сапогаэ. Наконец, года три совсем о нем не говорили, и вдруг этто странное лицо, совестный судья от парижской масонской ложи в Америке, человек, ссорившийся с теми, которым надобно свидетельствовать глубочайшее почтение, уехавший во Францию на веки веков, - явился перед NN-ским обществом, как лист перед травой, и явился для того, чтобы приискивать себе голоса на выборах. Во всем этом было чрезвычайно много непонятного для NN-ских жителей. Что за странное предпочтение губернской службы столичной? Что за странное предпочтение службы по выборам? Потом: Париж - и дворянское депутатское собрание, 3000 душ - и чин губернского секретаря...
Ну, было над чем потрудиться и без того занятым NN-цам. Сильнейшая голова в городе был бесспорно председатель уголовной палаты; он решал окончательно, безапелляционно все вопросы, занимавшие общество, к нему ездили совещаться о семейных делах; он был очень учен, литератор и философ. У него был только ЈДин соперник - инсиектор врачебной управы Крупов... и председатель как-то действительн оконфузился при нем; но авторитет Крупова далеко не был так всеобщ, осбенно после того, как одна дама губернской аристократии, очень чувствительная и не менее образованная, сказала при многих свидетелях: "Я уважаю Семена Ивановича; но может ли человек понять сердце женщины, может ли понять нежные чувства души, когда он мог смотреть на мертвые тела и, может быть, касался до них рукою?" - Все дамы согласились, что не может, и решили единогласно, что председатель уголовной палаты, не имеющий таких свирепых привычек, один способен решать вопросы нежные, где замешано сердце женщины, не говоря уже о всех прочих впросах. Само собою разумеется, что одна мысль блеснула почти у всех, когда явился Бельтов: что-то скажет Антон Антонович насчет его приезда? - Но Антон Антонович был не такой человек, к которому можно было так вдруг адресоваться: "Что вы думаете о г. Бель-тове?" Далеко нет; он даже, как нагочно (а, весьма может быть, что и в самом деле нарочно), три дня не был видим ни на висте у вице-губернатора, ни на чае у генерала Хрящова. Всех любопытнее, с сыоей стороны, и всех предприимчивее в городе был один советник с Анною в петлице, употреблявший чредвычайно ловко свой орден, так, что, как бы он ни сидел или ни стоял, орден можно было видеть со всех точек комнаты. Этот носитель ордена св. Анны в петлице решился в воскресенье от губернатора (у которого он не мог не быть в воскресные и праздничные дни) заехать на минуту в собор и, если председателя там нет, ехать прямо к нему. Подъезжая к собору, советник спросил квартального порцчика: тут ли председательские сани? - "Никак нет-с, - отвечал квартальный, - да, должно быть, их высокородие и не будут, потому что сейчас я видел, их кучер Пафнушка шел в питейный" Последнее обстоятельство показалось очень важным советнику: не поедет же Антон Антонович в кафедральный собор, подумал он, на одной лошади, а где же Никешке-форейтору справиться с парой буланых! И он, не заходя уж в собор, отправился к председателю.
Пиедседатель, вовсе не ожидая посещения, сидел в своем домашнем костюме, состоявшем из какой-то длинной вязаной куртки, из широких панталон и валяных сапогов на ногах. Он был не велик ростом, широкоплеч и с огромной головой (ум любит простор); все черты лица его выражали какую-то важность, что-то торжественное и исполненное сознания своей силы. Он обыкновенно- говорил протяжно, с ударением, так, как следует говорить мужу, вершающему окончательно все вопросы; если какой-нибудь дерзновенный перебивал его, он останавливался, ждал минуту-две и потом повторял снова с нажимом последнее слово, продолжая фразу точно в том духе и характере, в каком начал. Возражений он не мог терпеть, да и не приходилось никогда их слышать ни от кого, кроме доктора Крупова; остальным в голову не приходило спорить с ним, хотя многие и не согллашались; сам губернатор, чувствуя внутри себя все превосходство умственных способностей председателя, отзывался о нем как о человеке необыкновенно умном и говорил: "Помилуйте, ему не предаедателем быть уголовной палаты, повыше бы мог подняться. Какие сведения! Да и потом вы послушайте его рассуждения - это просто Массильон! Он много по службе потерял, посвящая большую часть времени чтению и наукам". - Итак, этот-то господин, много потерявший из любви к наукам, сидел в куртке перед своим письменным столом; подписав разные протоколы и высравив в пустом месте достодолжное число ударов за корчемство, за бродяжество и т. п., он досуха обтер перо, положил его на стол, взял с иолочки книгу, переплетенную в сафьян, раскрыл ее и начал читать. Мало-помалу у него по лицу распространилось какое-то сладкое, невыразимое чувство довольства. Но чтение продолжалось недолго; явился на сцену советник с Анной в петлице.
- А я-с как беспокоился на ваш счет, ей-богу! К губернатору поздравить с праздником приехал, - вас, Антон Антонович, нет; вчера не изволили на вистн быть; в собор - ваших саней нет; думаю, - не ровён час, ведь могли и занемочь; всякий может занемочь... от слова ничего не сделается. Что с вами? Ей-богу, я так встревожился!
- Покорнейше вас благодарю; я, слава всевышнему, не жалуюсь на здоровье; а вас проду занять место, почтеннейший господин советник.
- Ах, Антон Антонович! Я, кажется, помешал вам: ВЫ изволили читать.
- Ничего, мой почтеннейший, ничего; у меня есть время для муэ и есть для добрых приятелей.
- Вот-с, Антон Антонович! Я полагаю, насчет новеньких книжечек можно теперь вам поснабдиться...
- Не люблю новых, - прервал председатель дипломата-советчика, - не люблю-с новых книг. Втт и тепеь перечитывал "Душеньку" в сотый раз и, истинно уверяю вас, с новым удивительным наслаждением. Какая легкость, какое востроумие! - Да, Ипполит Федорович не завещал никому таланта.
Тут председатель прочел:
Злоумна ненависть, судя повсюду стгого,
Очей имеет много
И видит сквозь покров закрытые дела. Вотще от сестр своих царевна их скрывала. И день, и два, и три притворство продолжала, Как будто бы она супруга въявь ждала. Сестры темнили вид, под чем он был неявен, Чего не вымыслит коварная хула? Он был, по их речам, и страшен и злонравен.
- Вот-с, - перебил в свою очередь советник, - эти точно слово в слово, как у нас теперь говорят об вояжере, посетившем наш город; охота, право, пустосло-" вить.
Председатель посмотрел на него строго и, как будто ничего не видал и не слыхал, продолжал:
Он был, по их речам, и страшен и злонравен. И, верно, Душенька с чудовищем жила. Советы скромности в сей час она забыла, Сестры ли в том виной, сдуьба ли то, иль рок,
Иль Душенькин то был порок,
Она, вздохнув, сестрам открыла, Что только тень одну в супружестве любила, Открыла, как и где приходит тень на
Страница 14 из 41
Следующая страница
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 41]
