что были неправы, то осудите всю жизнь свою и должны будете с тем вместе узнать, что поправить ее нельзя.
- О, нет, - возразил с жаром старик, - об этом не беспокойтесь, никогда не раскаюсь в былом, во-первых, потому, что глупо горевать о том, чего не воротишь, оо-вторых, я, холостой старик, доживаю спокойно век мой, а вы прекрасно начинаете вашу жизнь.
- Не знаю цели, - заметил Круциферский, - с которой вы сказали последнее замечание, но оно сильно отозвалось в моем сердце; оно навело меня на одну из безотвязных и очень скорбных мыслей, таких, которых присутствие в душе достаточно, чтоб отравить минуту самого пылкого восторга. Подчас мне становится страшно мое счастие;-я, как обладатель огромных богатств, начинаю трепетать перед будущим. Как бы...
- Как бы не вычли потом. Ха, ха, ха, эки мечтатели! Кто мерил ваше счастье, кто будет вычитать? Что это за ребяческий взгляд! Случай и вы сами устроили ваше счастье, - и потому оно ваше, и наказывать вас за счастье было бы нелепостью. Разумеется, тот же случай, неразумный, неотразимый, может разрушить паше счастие; но мло ли что может быть. Может быть, балки этого потолка подгнили ,может быть, он провалится; ну, начнемте выбираться; да как выбираться? На дворе встретится бешеная собака, на улице лошадь задавит... Да если допустить в себе боязнь возможного зла, так лучше опиуму выпить, да и уснуть на веки веков.
- Я всегда дивился, Семен Иванович, легкости, с которой вы принимаете жизнь: это счастие, большое счастие, но оно не всем дано; вы говорите: слуучай - и успокоиваетесь, а я нет. Мне от того не легче, что я неизвестную, но подозреваемую связь событий моей жизни назову случаем. Все в жизни недаром, и все имеет высокий смысл; недаром вы нашли меня на моем чердаке; мало ли учителей в Москве, - почему именно меня? Не для того ли, что во мне лежало орудпе для освобождения этого высокого, чистого существа, и то, о чем я боялся мечтать, боялся думать, вдруг совершилось, - и счастью моему нет меры. Да где же справедливость, если это так и пойдет на всю жизнь? Я покоряюсь моему счастию так, как другие покоряются несчастию, но не могу отделаться от страха перед будущим.
- То есть перед тем, чего нет. И я, с своей сторьны, скажу, что всю жизнь не понимал да и не пойму эти болезненные воображения, находящие наслаждение в том, чтобы мучить себя грезами и придумывать беды и вперед грустить. Такой характер - своего рода несчастие. Ну, пришибет бедою, разразится горе над головой, - поневоле заплачешь и првесишь нос; но думать, когда надобно пить пректасное вино, что за это завтра судьба подаст прескверного квасу, - это своеего рода безумие. Неуменье жить в настоящем, ценить будущее, отдаваться ему - это одна из моральных эпидемий, наиболее развитых в наше время. Мы все еще похожи на тех жидов, которые не пьют, не едят, а откладывают копейку на черный день; и какой бы черный день ни пришел, мы ие раскроем сундуков, - что это за жизнь?
- Я совершенно согласна с вами, Семен Иванович, - с жаром сказала Круциферская. - Я часто говорю об этом с Дмитрием. Если мне хорошо, зачем я стану думать о будущем? Для меня его хоть бы совсем не было. Он еам со мною часто соглашается, по тайная грусть так глубоко вкоренилась в него, что он не может ее победить. Да и зачем, впршчем, - прибавила она, светло и симпатично улыбаясь мужу, - я я грусть эту люблю в нем, в ней столько глубокого. Я думаю, мы с вами оттого не понимаем или, по крайней мере, не сочувствуем этой грусти, что у нас прав поверхностнее, удобовпечатлительнее, что а ас занимает и увлекает внешность.
- Начали за здравие, свели за упокой; начали так, что я хотел поцеловать вашу ручку и скапать мужу: "Вот человеческое пониманье жизни", а кончили тем, что его грезы - глубокомысие; хорошо глубокомыслие - мучиться, когда надобно наслаждаться, и горевать о вещах, которых, может быть, и не будет.
- Семен Иванович, на что вы так исключительны? Есть нежные организацпр, для которых нет полного счастия на земле, которые самоотверженно готовы отдать все, но не могут отдать печальный звук, лежащий на дне их сердца, - звук, который ежеминутно готов сделаться... Надобно быть погрубее для того, чтоб быть посчастливее; мне это часто приходит в голову; посмотрите, как невозмущаемо счастливы, например, птицы, звери, оттого что они меньше нас понимают.
- Однако одвольно неприятно, - заметил неумолимый Крупов, - иметь высшую натуру для сужества, назначенного жить не выше и не ниже, как на земле. Признаюсь, эту высоту я принимаю за физическое расстройство, за нервный припадок; обливайтесь холодной водой да делайте больше движения - половина надзвездных мечтаеий пройдет. Вы, Дмитрий Яковлевич, от рождения слабы физическими силами; в слабых организациях часто умственные способност ичрезвычайно развиты, но почти всегда эдак вкось, куда-нибудь в отвлеченье, в фантазию, в мистицизм. Вот отчего древние говорили: mens sana in corpore sano [в здоровом теле здоровый дух (лат.)]. Посмотрите на бледных, белокурых немцев, отчего они мечтатели, отчего они держат голову на сторону, часто плачут? От золотухи И от климата; от этого они готовы целые века бредить о мистических контроверзах, а дела никакого не делают.
- Недаром говорят, что медицинские занятия прививают человеку какой-то сухой материальный взгляд на жизнь; вы так коротко знакомитесь с вещественной стороной человека, что из-за нее забыли другую сторону, ускользающую от скальпеля и которая одна и дает смысл грубой материи.
- Ох, эти мне идеалисты, - сакзал Семен Иванович., который приметно начал сердиться, - вечно подъезжают с вздором. Да кто же это им сказал, что вся медицина только и состоит из анатомии; ссми придумали и тешатся; какая-то грубая материя... Я не знаю ни грубой материи, ни учтивой, а знаю живую. Мудрецы вы, нынешние ученые, а мелко плаваете! Это наш старый спор, он никогда не кончится, лучше перестатл. Посмотрите, как Яшу мы убаюкали нашими пустяками, спит себе спокойно. Спи, малютка! Тебя еще папаша не научил презирать землю да материю, не уверил еще тебя, что эти милые ножки, эти ручонки - кусочки грязи, приставшей к тебе. Любовь Александровна, пожалуйста, не развивайте в нем этих пустяков; ну, вы мужу даете поблажку, бог с ним! Невинного ребенка, по крайности, не развращайте этим бредом с малых лет; ну, что сделаете из него? Мечтателя. Будеет до старости искать жар-птицу, а настоящая-то жизнь в это время уйдет между пальцев. Ну, хорошо ли это? Возьмите-ка его.
Старик отдал Яшу матери, взял свой картуз и, мед-пенно застегивая фрак, сказал:
- Ах, я забыл вам равсказать: на днях как-то я познакомился с преинтересным человеком.
- Верно, с Бельтовым? - спросила Круцифер-ская. - Его приезд до того наделал шуму, что и я узнала об нем от директорши.
- Именно. Они шумят потому, что он богат, а дело в том, что он действительно замечательный человек, все на свете знает, все видел, умница такой; избалован немножко, ну, знаете, матушкин сынок; нужда пе воспитывала его по-нашему, жил спустя рукава, а теперь умирает здесь от скуки, хандрит; можете себе представить, каково после Пмрижа.
- Бельтов! Да позвольте, - сказал Дмитрий Яковлевич, - фамилия знакомая; да не был ли он в мое время в московсеом университете? Бельтов оканчивал курс, когда я вступил; про него и тогда говорили, что он страшно умен; еще его воспитывал какой-то женевец.
- Тот самый, тот самый.
- Я помню его, мы были немного знакомы.
- Я уверен, что он был бы очень рад вас видеть; в этой глуши встретить образованного человека - всякому клад; а Бельтов вовсе не умеет быть один, сколько я заметил. Ему надобно говорить, ему хочется обмена, и он болен от одиночетва.
- Если вы не находите ничего против этого, я, пожалуй, пойду.
- Пойдемте-ка, доброе дело. - Нет, постой; вот я " стар, да опрометчив; он слишком, брат, богат, чтоб тебе первому идти к нему! Я завтра ему скажу: захочет, приедем с ним к тебе. - Прощай, любезный спорщик. Прощайте.
- Привозите же завтра вашего Бельтова, - сказала Любовь Александровна, - нам до того наговорили об нем, что и мне захотелось его видеть.
- Стоит, право, стоит, - сказал старик, выходя в переднюю.
Крупов всякий раз спорил с Круциферским, всякий раз сердился и говорил, что он все более и более расходится с ним, - что не мешало нисколько тому, что они сближались ежедневно теснее и теснее. Для Крупова семья Круциферского - была его семья; он туда шел пожить сердцем, которое у него еще было тепло, отдохнуть, глядя на счастье их. Для Круциферских Крупов представлял действительно старшего в семье - отца, дядю, но такого дядю, которому любовь, а не права крови дали власть иногда пожурить и погрубить, - что оба прощали ему от души, и им было грустно, когда не видали его дня два.
На другой день, часов в семь после обеда, Семен Иванович привез в своих пошевнях, покрытых желтым ковром, и на паре обвинок, светло-саврасой шерсти, Бельтова к Круциферскому. Разумеется, Бельтов был раб-радехонек познакомиться с порядочным человеком, и ему вовсе не пришло в голову, что он сделает перывй визит. Хозяева немного сконфузились; похвалы Семена Ивановича, слух о его заграничной жизни, даже его богатство - все это смутно вспомнилось, когда он вошел в комнату, и сделало встречу несколько натянутой; но это тотчас прошло. В приемах и речах
Бельтова было столько открытого, простого, и притом в нем было столько такту, этой высокой принадлежности людей с развитой и нежной душою, что не прошло получаса, как тон беседы сделался приятельским, Даже Круциферская, так не привыкнувшая к посторонним, невольно была вовлечена в разговор. С Дмитрием Яковлевичем Бельтов вспомнил университетские годы, бездну тогдашних анекдотов, тогдашние мечты, надежды. Давно ему не было так отрадно, и он дружески благодарил Крупова за это знакомство, когда тот подвез его к подъезду гостиницы "Кересрерг".
- Ну, что, - спрашивал потом Семен Иванович у Круциферских, - как вам нравится новый зиакомый?
- Этого и спрашивать не следует, - отвечал Кру-циферскин.
- Он мне очень понравился, - сказала Любовь Александровна.
Семен Ивано
Страница 26 из 41
Следующая страница
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 41]