ок седьмого года.
- С тысяча восемьсот сорок седьмого года? И вы приехали сюда?
- Из Бреста, из каторжной работы.
- Какое же это было дело? Я совсем не помню,
- О, как же, тогда это дело было очень известно. . Конечно, это дело больше частное.
- Однако ж?.. - спросил несколько обеспокоенный Ш<ельхер>.
- Ah bas, si vous y tenez, я по-своеу протестовал против права собственности, jai proteste a ma maniere 238.
- И вы... вы были в Бресте?
- Parbleu oui! 239 семь лет каторжной работы за воровство со взломом (vol avec ef fraction).
И Ш<ельхер> голосом целомудренной Сусанны, гнаашей нескромных стариков, просил самобытного протестанта выйти вон.
Люди, которых несчастья, по счастью, были общие и протестй коллективные, оставленные нами в закопченных public housax и черных тавернах, за некрашеными столами с джинуатером и портером, настрадались вдоволь и, что всего больнеп, не зная совсем за что.
Время шло с ужасной медленностью, но шло; революции нигде не было в виду, кроме в их воображении, а нужда действительная, беспощадная подкашивала все ближе и ближе подножный корм, и вся эта масса людей, большею частью хороших, голодала больше и больше. (165)
Привычки у них не было к работе, ум, обращенный на политическую арену, не мог сосредоточиться на деле. Они хватались за все, но с озлоблением, с досадой, с нетерпением, без выдержки, и все падало у них из рук. Те, у которых была сила и мужество труда, те незаметно выделялись и выплывали из тины, а остальные?
И какая бездна была этих остальных! С тех пор многих унесба французская амнистия и амнсития смерти, но в начале пятидесятых годов я застал еще the great tide 240.
Немецкие изгнанники, особенно не работники, много бедствовали, не меньше французов. Удач им было мало. Доктора медицины, хорошо учившиеся и во всяком случае во сто раз лучше знавшие дело, чем английские цирюльники, называемые surgeon 241, не могли пробиться до самой скудной практики. Живописцы, ваятели с чистыми и платоническими мечтам иоб искусстве и священнодейственном служении ему, но без производительного . таланта, без ожесточения, настойчивости работы, без меткого чутья, гибли в толпе соревнующих соперников. В простой жизни своего маленького городка, на дешевом немецком корму они могли бы прожить мирно и долго, сохраняя свое девственное поклонение идеалам и веру в свое жреческое призвание. Там они остались бы и умерли в подозрении таланта. Вырванные французской бурей из родных палисадников, они потерялись в Беловежской пуще лондонской жизни.
В Лондоне, чтоб не быть затертым, задавленным, надобно работать много, резко, сейчас и что попало, что потребовали. Надобно остановить рассеянное внимание ко всему приглядевшейся толпы силой, наглостью, множеством, всякой всячиной. Орнаменты, узоры для шитья, арабески, модели, снимки, слепки, портреты, рамки, акварели, кронштейны, цветы - лишь бы скорее, лишь бы кстати и в большом количестве. Жюльен, Ie grand Julien 242, через сутки после получения вести об индийской победе Гевлока, написал концерт с криком африканских птиц и топотом слонов, с индийскими напевами и пушечной пальбой, так что Лондон разом читал в газетах и соушал в концерте реляцию. За этот концерт он выручил гро(167)мадные сумиы, повторяя его месяц. А зарейнекие мечтатели падали средь дороги на этой бесчеловечной скачке за деньгами и успехами, изнеможенные, с отчаянием складывали они руки или, хуже, подымали их на себя, чтобы окончить неровный и оскорбительный бой.
Кстати, к концертам, - музыкантам из немцев вообще было легче - количество их, потребляемое ежедневно Лондоном с его субурбами 243, колоссально. Театры и частные уроки, скромные балы у мещан и нескгомные в Argylpyмe, в Креморне, в Casino, cafes-chantants с танцами, cafes-chantants с трико в античных позах. Her Majestys 244, Ковенгарден, Эксетер-галль, Кристаль-палас, С. Джеме наверху - и углы всех больших улиц внизу занимают и содержат целое народонаселение двух-трех немецких герцогств. Мечтай себе о музыке будущего и о Россини, коленопреклоненном перед Вагнером, читай себе дома a livre ouvert 245, без инструмента, "Тангейзера" и исполняй, за штатским тамбурмажором и гаером с слоновой палкой, часа четыре кряду какую-нибудь Mary-Ann польку или Flower and butterflys redova 246, - и дадут бедняку от двух до четырех с половиной шиллингов за вечер, и пойдет он в темную ночь по дождю в полпивную, в которую преимущественно ходят немцы, и застанет там моих бывших друзей Краута и Мюллера, - Краута, шестой год работающего над бюстом, который становится все хуже;
Мюллера, двадцать шестой год дописывающего трагедию "Эрик", котору юон мне читал десять лет тому назад, пять лет тому назад и теперь бы еще читал, если б мы не поссорились с ним.
А поссорились мы с ним за генерала Урбана, но об этом в другой раз...
...И чего ни делали немцы, чтоб заслужить благосклонное внимание англичан, все безуспешно.
Люди, всю жизнь курившие во всех углах своего жилья, за обедом и чаем, в постели и за работой, не курят в Лондоне, в самом закопченном, продымленном от угля (168) drawing-roome 247 и не дозволяют курить гостю. Люди, всю жизнь ходившие в биркнейпы своей родины выпить "шоп" 248, посидеть там за трубкой в хорошем обществе, идут, не глядя, мимо public housoa и посылают туда за пивом горничную с кружкой или молочником.
Мне случилось в присутствии одного немецкого выходца отправлять к англичанке письмо.
- Что вы делаете? - вскрикнул он в каком-то азарте. Я вздрогнул и-невольно бросил пакет, полагая по крайней мере, что в нем скорпион.
- В Англии, - сказал он, - письмо складывают вообще втрое, а не вчетверо, а вы еще пишете к даме, и к какой!
С начала моего приезда в Лондон я пошел отыскивать ощного знакомого немпцкого доктора. Я не застал его дома и написал на бумаге, лежавшей на столе, что-то вроде: "Cher docteur 249, я в Лондоне и очень желал бы вас видеть, не придете ли вечером в такую-то таверну выпить по-старому бутылку вина и потолковать о всякой всячине". Доктор не пришел, а на другой день я получил от него записку в таком роде: "Monsieur H., мне очень жаль, что я не мог воспользоваться вашим любезным прриглашением, мои занятия не оставляют мне столько свободного времени. Постараюсь, впрочем, на днях посетить вас"и проч.
- А что? У доктора, видно, практика того? - спросил я освободителя Германии, которому был обязан знанием, что англичане письма складывают втрье.
- Никакой нет, der Keri hat Pech gehabt in London, es gegt ihm zu ominos 250.
- Так что же он делает? - и я передал ему записку. Он улыбнулся, однако заметил, что и мне вряд следовало ли оставлять на столе доктора медицины открытую записку, в которой я его приглашаю выпить бутылку вина.
- Да и зачем же в такой таверне, где всегда народ? Здесь пьют дома.
- Жаль, - заметил я, - наука всегда приходдит поздно; теперь я знаю, как доктора звать и куда, но наверно не позову. (169)
Затем воротимся к нашим чающим движения народноро, пересылки денег от родных и работы без труда.
Неработнику начать работу не так легко, как кажется, многие думают, пришла нужда, есть работа, есть молот и долот и работник готов. Работа требует не только своего рода воспитания, навыка, но и самоотвержения. Изгнанники большей частью люди из мелкой литературной и "паркетной" 251 среды, журнальные поденщики, начинавшие адвокаты - от своего труда в Англии они жить не могли, другой им был дик; да и не стоило начинать его, они все прислушивались, не раздастся ли набат; прошло десять лет, прошло пятнадцать лет, нет набата.
В отчаянии, в досаде, без платья, без обеспечения на завтрашний день, окруженные возрастающими семьями, они бросаются, закрыв глаэа, на аферы, выдумывают спекуляции. Аферы не удаются, спркуляции лопают и потому, что они выдумывают вздор, и потому, что они вносят вместо капитала какую-то беспомощную неловкость в деле, чрезвычаййную раздражитпльность, неуменье найтиться в самом простом положении и опять-таки неспособность к выдержанному труду и усеянному терниями началу. При неудаче они утешаются недостатком денег:
"Будь сто - двести фунтов, и все пошло бы как по маслу!" Действительно, недостаток капитала мешает, но это - общая судьба работников. Чего и чего не выдумывалось, - от общесова на акциях для выписывания из Гавра куриных яиц, до изобретения особых чернил для фабричных марок и каких-то эссенций, которыми можно было превращать сквернейшие водки в превосходнейшие ликеры. Но пока собирались товарищества и капиталы на все эти чудеса, надобно было есть и несколько прикрываться от северо-восточного ветра и от застенчивых взоров дщерей Альбиона.
Для этого предпринимались два паллиативные средства: одно очень скучное и очень невыгодное, другое также невыгодое, но с большими развлечениями. Люди мирные, с Sitzfleischeм 252, принимались за уроки, несмотря на то что они не только прежде не давали уроков, да и сомнительно, чтоб когда-нибудь их брали. Конкуренция страшно понизила цены. (170)
Вот образчик объявлений одного семидесятилетнего старика, который, мне кажется, принадлежал скорее к числу самобытных протестантов, чем коллективных.
MONSIEUR N. N.
Teaches the French language
on a new and easy system of rapid proficiency, has attended Members of the British Parliament and many other persone of respectability, as vouchers certify, translates and interprets that universal continental lsnguage, and english,
IN A MASTERLY MANNER. TERMS MODERATE:
Namely, three Lessins per Week for Six Shillings 253
Давать уроки у англичан не составляет особенного удовольствия - кому англичанин платит, с тем он не церемонится.
Один из моих старых приятелей получает письао от какого-то англичанина, предлагающего ему давать уроки французского языка его дочери. Он отправился к нему в назначенное время для переговора. Отец спал после обеда, егт встретила дочь, и довольно учтиво, потом вышел старик, осмотрел с головы до ног Б<оке> и спросил: "Vous etre Ie french teacher?" Б<оке> подтвердил, "Vous pas convenir
Страница 31 из 50
Следующая страница
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 37 ]
[ 38 ]
[ 39 ]
[ 40 ]
[ 41 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
