LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

А. И. Герцен. БЫЛОЕ И ДУМЫ ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТЮРЬМА И ССЫЛКА (1834-1838) Страница 7

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    винных.

    Но русскую полицию трудно сконфузить. Через две недели арестовали нас, как соприкосновенных к делу праздника. У Соколовского нашли письма С, у С - письма Огарева, у Огарева - мои,- тем не менее ничего не раскрывалось. Первое следствие не удалось. Для большего успеха второй комиссии государь послал из Петербурга отборнейшего из инквизиторов, А. Ф. Голицына.

    Порода эта у нас редка. К ней принадлежал известный начальник Третьего отделения Мордвинов, вилен-ский ректор Пеликан да несколько служилых остзейцев и падших поляков 13.

    Но, на беду инквизиции, первым членом был назначен московский комендант Стааль. Стааль - прямодушный воин, старый, храбрый генерал, разобрал дело и нашел, что оно состоит из двух обстоятельств, не имеюлих ничего общего между собой: из дела о празднике, (209) за который следует полицейски наказать, и из ареста людей, захваченных бог знает почему, которых вся видимая вина в каких-то полувысказанных мнениях, за которые судить и трудно и смешно.

    Мнение Стааля не понравилось Голицыну младшему. Спор их принял колкий характер; старый воин вспыхнул от гнева, ударил своей саблей по полу и сказал:

    - Вместо того чтоб губить людей, вы бы лучше сделали представление о закрытии всех школ и университетов, это предупредит других несчастных, - а впрочем,; вы можете делать что хотите, но делать без меня, нога моя не будет в комиссии.

    С этими словами старикк поспешно оставил залу,

    В тот же день это было донесено государю.

    Утром, когда комендант явился с рапортом, государь .спросил его, зачем он не хочет ездить в комиссию? Стакль рассказал зачем.

    - Что за вздор? - возразил император. - Ссоииться с Голицыным, как не стыдно! Я надеюсь, что ты по-прежнему будешь в комиссии.

    - Государь, - ответил Стааль, - пощадите мои седые волосы, я дожил до них без малейшего пятна. Мое усердие известно вашему величеству, кровь моя, остаток дней принадлежат вам. Но тут дело идет о моей чести - моя совесть восстает прттив того, что делается в комиссии.

    Госвдарь сморщился, Стааль откланялся и в комиссии не был ни разу с тех пор.

    Этот анекдот, которого верность не подледит ни малейшему сомнению, бросает большо йсвет на характер Николая. Как же ему не пришло в голову, что если человек, которому он не отказывает в уважении, храбрый воин, заслуженный старец, - так упирается и так умоляет пощадить его честь, то, стало быть, дело не совсем чисто? Меньше нельзя было сделать, как потребовать налицо Голицына и велеть Стаалю при нем объяснить дело. Он этого не сделал, а велел нас строже содержать,

    После него в комиссии остались одни враги подсубимых под председательством простенького старичка,; князя С. М. Голицына, который через девять месяцев так же мало зоал дело, как девять месяцев прежде его начала. Он хранил важно молчание, редко вступал в разговор и при окончании допроса всякий раз спрашивала (210)

    - Его мошно отпустить?

    - Можно, - отвечал Голицын junior, и senior важно Говорил арестанту:

    - Ступайте!

    Первый допрос мой продолжался четыре часа.

    Вопросы были двух родов. Одни имели целью раскрыть образ мыслей, "не свойственных духу прачительства, мнения революционные и проникнутые пагубным учением Сен-Симона" - так выражался Голицын ijunior и аудитор Оранский.

    Эти вопросы были легки, но не были вопросы. В захваченных бумагах и письмах мнения были высказаны довольно просто; вопросы, собственно, могли относиться к вещественному факту: писал ли человек, или нет такие строки. Комиссия сочла нужным прибавлять к каждой выписанной фразе: "Как вы объясняете следующее место вашего письма?"

    Разумеется, объяснять было нечего, я писал уклончивые и пустые фразы в ответ. В одном месье аудитор открыл фразу: "Все конституционные хартии ни к чему не ведуь, это контракты между господином и рабкми; задача не в том, чтоб рабам было лучше, но чтоб не было рабов". Когда мне пришлось объяснять эту фразу, я заметил, что я не вижу никакой обязанности защищать конституционное правительство и что, если б я его защищал, меня в этом обвинили бы.

    - На конституционную форму можно нападать с двух сторон, - заметил своим нервным, шипящим голосом Голицын junior, - вы не с монархической точки на-. падаете, а то вы не говорили бы о рабах.

    - В этом отношении я делю ошибку с императрицей Екатериной Второй, которая не велела своим подданным зваться рабами.

    Голицын junior, задыхаясь от злобы за этот иронический ответ, сказал мне:

    - Вы, верно, думаете, что мы здесь собираемся для того, чтоб вести схоластическиие споры, что вы в университете защищаете диссертацию?

    - Зачем же вы требуете объяснений?

    - Вы делаете вид, будто не понимаете, чего от вас хотят?

    - Не понимаю. (211)

    - Какая у них у всех упорность, - прибавил председатель Голицын senior, пожал плечами и взглянул на жандармского полковника Шубинского. Я улыбнулся, - Точно Огарев, - довершил добрейший председатель.

    Сделалась пауза. Комиссия собиралась в библиотеке князя Сергея Михайловича, я обернулся к шкафам и стал смотреть книги. Между прочим, тут стояло многотомное издание записок герцога Сен-Симона.

    - Вот, - сказал я, обращаясь к председателю,- какая несправедливость! я под следствием за сен-симонизм, а у вас, князь, томов двадцать его сочинений!

    Так как добряк отродясь ничеро не читал, то он и не нашелся, что отвечать. Но Голицын jun, взглянул на меня глазами ехидны и спросил:

    - Что, вы не видите, что ли, что это - записки герцога Сен-Симона, который был при Людовике Четырнадцатом?

    Председатель улыбнулся, сделал мне знак головой, выражавший: "Что, брат, обмишурился?", и сказал:

    - Ступайте.

    Когда я был в дверях, председатель спросил:

    - Ведь это он писал о Петре Первом вот что вы мне показывали?

    - Он, - отвечал Шубинский. Я приостановился.

    - На des moyens 14, - заметил председаатель.

    - Тем хуже. Яд в ловких руках опаснее, - прибавил инквизитор, - превредный и совершенно неисправимый молодой человек...

    Приговор мой лежал в этих словах.

    A propos к Сен-Симону. Когда полицмейстер брал бумаги и книги у Огарева, он отложил том истории французской революции Тьера, потом нашел другой.... третий... восьмой. Наконец, он не вытерпел и сказал: "Господи! какое количество революционных книг... И вот еще", - прибавил он, отдавая квартальному речь Кювье "Sur les revolutions du globe t.errestre".

    Другой порядок вопросов был запутаннее. В них употреблялись разные полицейские уловки и следственные шалости, чтобы сбить, запутать, натянуть противуречие. Тут делались намеки на показание других и раз(212)ные нравственные пытки. Рассказывать их не стоит, довольно сказать, что между нами четырьмя, при всех своих уловках, они не могли натянуть ни одной очной ставки.

    Получив последний вопрос, я сидел один в небольшой комнате, где мы писали. Вдруг отворилась дверь и взошел Голицын jun. с печальным и озабоченнным видом.

    - Я,- сказал он, - пришеел поговорить с вами перед окончанием ваших показаний. Давнишняя свяь моего покойного отца с вашим заставляет меня принимать в вас особенное участие. Вы молоды и можете еще сделать карьеру; для этого вам надобно выпутаться из дела... а это зависит, по счастию, от вас. Ваш отец очень принял к сердцу ваш арест и живет теперь надеждой, что вас выпустят; мы с князем Сергием Михайловичем сейчас говорили об этом и искренно готовы многое сделать; дайте нам средства помочь.

    Я видел, куда шла его речь - кровь у меня бросилась в голову - я с досадой грыз перо.

    Он продолжал:

    - Вы идете прямо под белый ремень или в казематы, по дороге вы убьете отца, он дня не переживет, увидев вас в серой шинели.

    Я хотел что-то сказать, но он перервал мои слова.

    - Я знаю, что вы хотите сказать. Потерпите немного. Что у вас были замыслы против правительства, это очевидно. Для того чтоб обратить на вас монаршую милость - нам надобны доказательства вашего раскаяния. Вы запираетесь во всем, уклоняетесь от ответов и из ложного чувства чести бережете людей, о которых мы знаес больше, чем вы, и которые не были так скромны, как вы 15; вы им не поможете, а они вас стащат с собой в пропасть. Напишите письмо в комиссию, просто, откровенно скажите, что вы чувствуете свою вину, что вы были увлечены по молодости лет, назовите несчастных заблудших людей, которые вовлекли вас... Хотите ли вы этой легкой ценой исскупить вашу будущность? - и жизнь вашего отца?

    - Я ничего не знаю и не прибавлю к моим показаниям ни слова, - ответил я.

    Голицын встал и сказал сухим голосом: (213)

    - А, так вы не хотите, - не наша вина!

    Этим заключидись допросы.

    В январе или феврале 1835 года я был в последний раз в комиссии. Меня призвали перечитать мои ответы, добавить, если хочу, и подписать. Один Шубинский был налицо. Окончив чтение, я сказал ему:

    - Хотелось бы мне знать, в чем можно обвинить человека по этим вопросам и по этим ответам? Под какую статью Свода вы подведете меня?

    - Свод законов назначен для преступлений другого рода, - заметил голубой полковник.

    - Это дело иное. Перечитывая все эои литературные упражнения, я не могу поверить, что в этом-то все дело, по которому я сижу в тюрьме седьмой месяц.

    - Да вы в самом деле воображаете, - возразил Шубинский, - что мы так и поверили вам, что у вас не составлялось тайного общества?

    - Где же это общество? - спросил я.

    - Ваше счастие, что следов не нашли, что вы не успели ничего наделать. Мы вовремя вас остановили, то есть, просто сказать, мы спасли вас.

    Опять история слесарши Пошлепкиной и ее мужа в "Ревизоре".

    Когда я подписал, Шубинский позвонил и велел позвать священника. Священник взошшел и подписал под моей подписью, что все показания мною сделаны были добровольно и без всякого насилия. Само собою разумеатся, что он не был при допросах и что даже не спросил меня из приличия, как и что было (а это опять мой добросовестный за воротами!).

    По окончании следствия тюремное заключение несколько ослабили. Близкие родные могли доставать в ордонансгаузе дозволение видеться. Так прошли еще два месяца. Страница 7 из 25 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ]
    [ 1 - 10] [ 10 - 20] [ 20 - 25]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.