Николай Васильевич Гоголь. ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ Страница 13

звука.

Неподвижно стоял колдун на свтем месте.

-- Где ты была? -- спросил он, и стоявшая перед ним затрепетала.

-- О! зачем ты меня вызвал? -- тихо простонала она. -- Мне было так радостно. Я была в том самом месте, где родилась и прожила пятнадцать лет. О, как хорошо там! Как зелен и душист тот луг, где я играла в детстве: и полевые цветочки те же, и хата наша, и огород! О, как обняла меня добрая мать моя! Какая любовь у ней в очах! Она приголубливала меня, целовала в уста и щеки, расчесывала частым гребнем мою русую косу...

Отец! -- тут она вперила в колдуна бледные очи, -- зачем ты зарезал мать мою?

Грозно колдун опгрозил пальцем.

-- Разве я тебя просил говорить про это? -- И воздушная красавица задрожала. -- Где теперь пани твоя?

-- Пани моя, Катерина, теперь заснула, а я и обрадовалась тому, вспорхнула и полетела. Мне давно хотелось увидеть мать. Мне вдруг сделалось пятнадцать лет. Я вся стала легка, как птица. Зачем ты меня вызвал?

-- Ты помнишь все то, что я говорил тебе вчера? -- спросил колдун так тихо, что едва можно было расслушать.

-- Помню, помнюо; но чего бы не дала я, чттобы только забыть это! Бедная Катерина! Она многого не знает из того, что знает душа ее.

"Это Катеринина душа", -- подумал пан Данило; но все еще не смел пошевелиться.

-- Покайся, отец! Не страшно ли, что после каждого убийства твоего мертвецы поднимаются из могил?

-- Ты опять за старое! -- грозно прервал колдун. -- Я поставлю на своем, я заставлю тебя сделать, что мне хочется. Катерина полюбит меня!..

-- О, ты чудовище, а не отец мой! -- простонала она. -- Нет, не будет по-твоему! Правда, ты взял нечистыми чарами твоими власть вызывать душу и мучить ее; но один только бог может заставлять ее делать то, что ему угодно. Нет, никогда Катерина, доколе я буду держаться в ее теле, не решится на богопротивное дело. Отец, близок Страшный суд! Если б ты и не отец мой был, и тогда бы не заставил меня изменить моему любому, верному мужу. Если бы муж мой и не был мне верен и мил, и тогда бы не изменила ему, потому что бог не любит клятвопреступнхы и неверных душ.

Тут вперила она бледные очи свои в окошко, под которым сидел пан Данило, и недвижно отановилась...

-- Куда ты глядишь? Кого ты там видишь? -- закричао колдун.

Воздушная Катерина зпдрожала. Но уже пан Данило был давно на земле и пробирался с своим верным Стецьком в свои горы. "Страшно, страшно!" -- говорил он про себя, почувствовав какую-то робость в козацком сердце, и скоро прошел двор свой, на котором так же крепко спали козаки, кроме одного, сидевшего на сторо'же и курившего люльку. Небо все было засеяно звездами.



V

-- Как хорошо ты сделал, что разбудил меня! -- говорила Катерина, протирая очи шитым рукавом своей сорочки и разглядывая с ног до головы стоявшего перед нею мужа. -- Какой страшный сон мне виделся! Как тяжело дышала грудь моя! Ух!.. Мне казалось, что я умираю...

-- Какой же сон, уж не этот ли? -- И стал Бурульбаш рассказывать жене своей все им виденное.

-- Ты как это узнал, мой му?ж -- спросила, изумившись, Катерина. -- Но нет, многое мне неизвестно из того, что ты рассказываешь. Нет, мне не снилось, чтобы отец убил мать мою; ни мертвецов, ничего не виделось мне. Нет, Данило, ты не так рассказываешь. Ах, как страшен отец мой!

-- И не диво, что тебе многое не виделось. Ты не знаешь и десятой доли того, что знает душа. Знаешь ли, что отец твой антихрист? Еще в прошлом году, когда собирался я вместе с ляхами на крымцев (тогда еще я держал руку этого неверного народа), мне говорил игумен Братского монастыря, -- он, жена, святой человек, -- что антихрист имеет власть вызывать душу каждого человека; а душа гуляет по своей воле, когда заснет он, и летает вместе с архангелами около божией светлицы. Мне с первого раза не показалось лицо твоего отца. Если бы я знал, что у тебя такой отец, я бы не женился на тебе; я бы кинул тебя и не принял бы на душу греха, породнившись с антихристовым племенем.

-- Данило! -- сказала Катерина, закрыв лицо руками и рыдая, -- я ли виновна в чем перед тобою? Я ли изменила тебе, мой любый муж? Чем же навела на себя гнев твой? Не верно разве служила тебе? сказала ли противное слово, когда ты ворочался навеселе с молодецкой пирушки? тебе ли не родила чернобрового сына?..

-- Не плачь, Катерина, я тебя теперь знаю и не брошу ни за что. Грехи ве лежат на отце твоем.

-- Нет, не называй его отцом моим! Он не отец мне. Бог свидетель, я отрекаюсь от него, отрекаюсь от отца! Он антихрист, богоотступник! Пропадай он, тони он -- не подам руки спасти его. Сохни он от тайной травы -- не подам воды напиться ему. Ты у меня отец мой!



VI

В глубоком подвале у пана Данила, за тремя замками, сидит колдун, закованный в железные цепи; а подале над Днепром горит бесовский его замок, и алые, как кровь, волны хьебещут и толпятся вокруг старинных стен. Не за колдовство и не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун: им судия бог; сидит он за тайное предательство, за сговоры с врагами православной Русской земли -- продать католикам украинский народ и выжечь христианские церкви. Угрюм колдун; дума черная, как ночь, у него в голове. Всего только один день остается жить ему, а завтра пора распрощаться с миром. Завтра ждет его казнь. Не совсем легкая казнь его ждет; это еще милость, когда сварят его живого в котле или сдерут с него грешную кожу. Угрюм колдунн, поникнул головою. Может быть, он уже и кается перед смертным часом, только не такие грехи его, чтобы бог простил ему. Вверху перед ним узкое окно, переплетенное железными палками. Гремя цепями, подвелся он к окну поглядеть, не прройдет ли его дочь. Она кротка, не памятозлобна, как голубка, не умилосердится ли над отцом... Но никого нет. Внизу бежит дорога; по ней никто не пройдет. Пониже ее гуляет Днепр; ему ни до кого нет дела: он бушует, и унывно слышать колоднику однозвучный шум его.

Вот кто-то показалс по дороге -- это козак! И тяжело вздохнул узник. Опять все пусто. Вот кто-то вдали спускается... Радвевается зеленый кунтуш... горит на голове золотой кораблик... Это она! Еще ближе приникнул он к окну. Вот уже подходит близко...

-- Катерина! дочь! умилосердись, подай милостыню!..

Она нема, она не хочет слушать, она и глаз не наведет на тюрьму, и уже прошла, уже и скрылась. Пусто во всес мпре. Унывно шумит Днепр. Грусть залегает в сердце. Но ведает ли эту грусть колдун?

День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваютчя звуки, -- верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка... кому нужда до колодника! Блеснул на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина.

-- Дочь, Христа ради! и свирепые волченята не станут рвать свою мать, дочь, хотя взгляни на преступного отца своего! -- Она не слушает и идет. -- Дочь, ради несчастной матери!... -- Она остановилась. -- Приди принять последнее мое слово !

-- Зачем ты зовешь меня, богоотступник? Не называй меня дочерью! Между нами нет никакого родства. Чего ты хочешь от меня ради несчастной моей матери?

-- Катерина! Мне близок конец: я знаю, меня твой муж хочет привязать к кобыльему хвосту и пустить по полю, а может, еще и страшнейшую выдумает казнь...

-- Да разве есть на свете казнь, равная твоим грехам? Жди ее; никто не станет просить за тебя.

-- Катерина! меня не казнь страшит, но муки на том свете... Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать в рае около бога; а душа богоотступного отца твоего будет гореть в огне вечном, и никогда не угаснет тот огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто не уронит, ни ветер не пахнет...

-- Этой казни я не властна умалить, -- сказала Катерина, отвернувшись.

-- Катерина! постой на одно слово: ты можешь спасти мою душу. Ты не знаешь еще, как добр и милосерд бог. Слышала ли ты про апостола Павла, какой был он грешный человек, но после покаялся и стал святым.

-- Что я могу сделать, чтобы спасти твою душу? -- сказала Катерина, -- мне ли, слабой женщине, об этом подумать!

-- Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться богу. Не толово скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимпт с меня милосердие божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы соок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.

Задумалась Катерина.

-- Хотя я отопру, но мне не расковать твоих цепей.

-- Я не боюсь цепей, -- говорил ое. -- Ты говоришь, что они заковали мои руки и ноги? Нет, я напустил им в глаза туман и вместо руки протянул сухое дерево. Вот я, гляди, на мне нет теперь ни одной цепи! -- сказал он, выходя на середину. -- Я бы и стен этих не побоялся и прошел бы сквозь них, но муж твой и не знает, какие это стены. Их строил святой схимник, и никакая нечистая сила не может отсюда вывесть колодника, не отомкнув тем самым ключом, которым замыкал святой свою келью. Такую самую келью вырою и я себе, неслыханный грешник, когда выйду на волю.

-- Слушай, я выпущу тебя; но если ты меня обманываешь, -- сказала Катерина, остановившись пред дверью, -- и, вместо того чтобы покаяться, станешь опять братом черту?

-- Нет, Катерина, мне не долго остается жить уже. Близок и без казни мой конец. Неужели ты дуумаешь, что я предам сам себя на вечную муку?

Замки загремели.

-- Прощай! храни тебя бог милосердый, дитя мое! -- сказал колдун, поцеловав ее.

-- Не прикасайся ко мне, неслыханный грешник, уходи скорее!.. -- говорила Катерина. Но его уже не было.

-- Я выпустиьа его, -- сказала она, испугавшись и дико осматривая стены. -- Что я стану теперь отвечать мужу? -- Я пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! -- и, зарыдав, почти упала она на пень, на котором сидеел колодник. -- Но я спасла душу, -- сказала она тихо. -- Я
Страница 13 из 23 Следующая страница