Владимир Галактионович Короленко Дети подземелья Страница 4

- Так, - ответил я. - Тебе какое дело?

Мой противник повел плечом, как будто намереваясь вынуть руку из кармана и ударить меня.

Я не моргнул и глазом.

- Я вот тебе покажу! - погрозил он.

Я выпятился грыдью вперед:

- Ну, ударь... попробуй!..

Мгновение было критическое; от него зависел характер дальнейших отношений. Я ждал, но мой противник, окинув меня тем же испытующим взглядом, не шевелился.

- Я, брат, и сам... тоже... - сказал я, но уже более миролюбиво.

Между тем девочка, упершись маленькими ручонками в пол часоани, старалась тоже выкарабеаться из люка. Она падала, вновь приподымалась и наконец направилась нетвердыми шагами к мальчишке. Подойдя вплоть, она крепко ухватилась за него и, прижавшись к нему, поглядела на меня удивленным и отчасти испуганным взглядом.

Это решило исход дела; стало совершенно ясно, что в таком положении мальчишка не мог драться, а я, конечно, был слишком великодушен, чтобы воспользоваться его неудобным положением.

- Как твое имя? - спросил мальчик, гладя рукой белокурую головку девочки.

- Вася. А ты кто такой?

- Я Валек... Я тебя знаю: ты живешь в саду над прудом. У вас большие яблоки.

- Да, это правда, яблоки у нас хорошие... Не хочешь ли?

Вынув из кармана два яблок,а назначавшиеся для расплаты с моею постыдно бежавшей армией, я подал одно из них Валеку, другое протянул девочке. Но она скрыла свое лицо, прижавшись к Валеку.

- Боится, - сказал тот и сам передал яблоко девочке.

- Зачем ты влез сюда? Разве я когда-нибудь лазал в ваш сад? - спросил он затем.

- Что ж, приходи! Я буду рад, - ответил я радушно. Ответ этот озадачил Валека; он призадумался.

- Я тебе не компания, - сказал он грустно.

- Отчего же? - спросил я, искренне огорченный грустным тоном, каким были сказаны эти слова.

- Твой отец - пан судья.

- Ну так что ж? - изумился я чистосердечно. - Ведь ты будешь играть со мною, а не с отцом.

Валек покачал головой.

- Тыбурций не пустит, - сказал он, и, как будто это имя напомнило еиу что-то, он вдруг спохватился: - Послушай... Ты, кажется, славный хлопец, но все-таки тебе лучше уйти. Если Тыбурций тебя застанет, будет плохо.

Я согласилс, что мне действительно пора уходить. Последние лучи солнца уходили уже сквозь окна часовни, а до города было не близко.

- Как же мне отсюда выйти?

- Я тебе укажу дорогу. Мы выйдем вместе.

- А она? - ткнул я пальцем в нашу маленькую даму.

- Маруся? Она тоже пойдет с нами.

- Как, в окно?

Валек задумался.

- Нет, вот что: я тебе помогу взобраться на окно, а мы выйдем другим ходом.

С помощью мтего нового приятеля я поднялсы к окну. Отвязав ремень, я обвил его вокруг рамы и, держась за оба конца, повис в воздухе. Затем, отпустив один конец, я спрыгнул на землю и выдернул ремень. Валек и Маруся ждали меня уже под стеной снаружи.

Солнце недавно еще село за гору. Город утонул в лилово-туманной тени, и только верхушки высоких тополей на острове резко выделялись червонным золотом, разрисованные последними лучами заката. Мне казалось, что с тех пор как я явился сюда, на старое кладбище, прошло не менее суток, что это было вчера.

- Как хорошо! - сказал я, охваченный свежестью наступающего вечера и вдыхая полною грудью влажную прохладу.

- Скучно здесь... - с грустью произнес Вабек.

- Вы все здесь живете? - спросил я, когда мы втроем стали спускаться с горы.

- Здесь.

- Где же ваш дтм?

Я не мог себе представить, чтобы дети могли жить без "дома".

Валек усмехнулся с обычным грустным видом и ничего не ответил.

Мы миновали крутые обвалы, так как Валек знал более удобную дорогу. Пройдя меж камышей по высохшему болоту и переправившись через ручеек по тонким дощечкам, мы очутились у подножия горы, на равнине.

Тут надо было расстаться. Пожав руку моему новому знакомому, я протянул ее также и девочке. Она ласково подала мне свою крохотную ручонку и, глядя снизу вверх голубыми глазами, спросила:

- Ты придешь к нам опять?

- Приду, - ответил я, - непременно!..

- Что ж, - сказал в раздумье Валек, - приходи, пожалуй, только в такое время, когда наши будут в городе.

- Кто это "ваши"?

- Да наши... все: Тыбурций, "профессор"... хотя тот, пожалуй, не помешает.

- Хорошо. Я посмотрю, когда они будут в городе, и тогда приду. А пока прощайте!

- Эй, послушай-ка! - крикнул мне Валек, когда я отошел несколько шагов. - А ты болтать не будешь о том, что был у нас?

- Никому не скажу, - ответил я твердо.

- Ну вот, это хорошо! А этим твоим дуракаи, когда станут приставать, скажи, что видел черта.

- Ладно, спажу.

- Ну, прощай!

- Прощай.

Густые сумерки залегли над Княжьим-Веном, когда я приблиился к забору своего сада. Над замком зарисовался тонкий серп луны, загорелись звезды. Я хотел уже подняться на забор, как кто-то схватил меня за руку.

- Вася, друг, - заговорил взволнованным шепотом мой бежавший товарищ. - Как же это ты?.. Голубчик!..

- А вот, как видишь... Авы все меня бросили!..

Он потупился, но любопытство взяло верх над чувством стыда, и он спросил опять:

- Что же там было?

- Что! - ответил я тоном, не допускавшим сомнения. - Разумеется, черти... А вы - трусы.

И, отмахнувшись от сконфуженного товарища, я полез на забор.

Через четверть часа я спал уже глубоким сном, и во сне мне виделись действительные черти, весело выскакивавшие из черного люка. Валек гонял их ивовым прутиком, а Маруся, весело сверкая глазакми, смеялась и хлопала в ладоши.







4. Знакомство продолжается



С этих пор я весь был поглощен моим новым знакомством. Вечером, ложась в постель, и утром, вставая, я только и думал о предстоящем визите на гору. По улицам города я шатался теперь с исключительною целью - высмотреть, тут ли находится вся компания, которую Януш характеризовал словами "дурное бощество". И, если Тыбурций разглагольствовал перед своими слушателями, а темные личности из его компании шныряли по базару, я тотчас же бегом отправлялся через болото на гору, к часовне, предварительно наполнив карманы яблоками, которые я мог рвать в саду без запрета, и лакомствами, которые я сберегал всегда для своих новых друзей.

Валек, вообще очень солидный и внушавший мне уважение своими манерами взрослого человека, принимал эти приношения просто и по большей части откладывал куда-нибудь, приберегая для сестры, но Маруся всякий раз впслескивала ручонками, и глаза ее загорались огоньком восторга; бледное лицо девочки вспыхивало румянцем, она смеялась, и этот смех нашей маленькой приятпльницы отдавался в наших сердцах, вознаграждая за конфеты, которые мы жертвовсли в ее пользу.

Это было бледное, крошечное создание, напоминавшее цветок, выросший без лучей солнца. Несмотря на свои четыте года, она ходила еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка; руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка полевого колшкольчика; глаза смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так напоминала мне мою мать в последние дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил ее белокурые волосы, что мне становилось самому грустно, и слезы подступали к глазам.

Я невольно сравнивал ее с моей сестрой; они были в одном возрасте, но моя Соня былс кругла, как пышка, и упруга, как мячик. Она так резво бегала, когда, бывало, разыграется, так звонко смеялась, на ней всегда были такие красивые платья, и в темные косы ее каждый день горничная вплетала алую ленту.

А моя маленькая приятельница почти никогда не бегала и смеялась очень редко, когда же смеялась, то смех ее звучал, как самый маленький серебряный колокольчик, которого на десять шагов уже не слышно.

Платье ее было грязно и старо, в косе не было лент, но волосы у нее были гораздо больше и роскошнее, чем у Сони, и Валек, к моему удивлению, очень искусно умел заплетать их, что и исполнял каждое утро.

Я был большой сорванец. "У этого малого, - говорили обо мне старшие, - руки и ноги налиты ртутью", чему я и сам веил, хотя не представлял себе ясно, кто и каким образом произвел надо мной эту операцию. В первые же дни я внес свое оживление и в общество моих новых знакомых. Едва ли эхо старой часовни повторяло когда-нибудь такие громкие крики, как в то время, когда я старался расшевелить и завлечь в свои игры Валека и Марусю. Однако это удавалось плохо. Валек серьезно смотрел на меня и на девочку, и раз, когда я заставил ее бегать со мной взапуски, он сказал:

- Нет, она сейчас заплачет.

Действительно, когда я растормошил ее и заставил бежать, Ммруся, заслышав мои шаги за собой, вдруг повернулась ко мне, подняв ручонки над головой, точно для защиты, посмотрела на меня беспомощным взглядом захлопнутой пташки и громко заплакала.

Я совсем растерялся.

- Вот видишь, - сказал Валек, - она не любит играть.

Он усадил ее на траву, нарвал цветов и кинул ей; она перестала плакать и тихо перебирала растения, что-то говорила, обращаясь к золотистым лютикам, и подносила к губам синие колокольчики. Я тоже присмирел и лег рядом с Валеком около девочки.

- Отчего она такая? - спросил я наконец, указывая глазами на Марусю.

- Невеселая? - переспросил Валек и затем сказал тоном совершенно убежденного человека. - А это, видишь ли, от серого камня.

- Да-а, - повторила девочка, точно слабое эхо, - это от серого камня.

- От какого серого камня? - переспросил я, не понимая.

- Серый камень высосал из нее жизнь, - пояснил опять Валек, по-прежнему смотря на небо. - Так говорит Тыбурций... Тыбурций хорошо знает.

- Да-а, - опять повторила тихим эхом девочка. - Тыбурций все знает.

Я ничего не понимал в этих загадочных словах, которые Валек повторял за Тыбурцием, однако убеждение Валека, что Тыбурций все знает, произвело и на меня свое действие. Я приподнялся на локте и взглянул на Марксю. Она сидела в том же положении, в каком усадил ее Валек, и все так же перебирала цветы; движения ее тонких рук были медленны; глаза выделялись глубокою синевой на бледном лице; длинные реснпцы были опущены. При взгляде на эту крохотную, грустную фигурку мне стало ясно, что в словах Тыбурция - хотя я и не понимал их значения - заключается горькая правда. Несомненно, кто-то высасывает жизнь из этой странной девочки, которая плачет тогда, когда другие на ее месте смеются. Но как же может сделать это серый каме
Страница 4 из 8 Следующая страница