Владимир Галактионович Короленко Без языка Страница 13

на своей дороге... На дороге или в поле... на своей стороне... Но теперь этого нельзя, потому что...

Он потер себе лоб и сказал:

-- Потому что море... А письма от Осипа не будет... И сидеть здесь, сложа руки... ничего не высидим... Так вот, что я скажу тебе, сирота. Отведу я тебя к той барыне... к нашей... А сам посмотрю, на что здесь могут пригодиться здоровые руки... И если... если я здесь не пропаду, то жди меня... Я никогда еще не лгал в своей жизни и... если не пропаду, то приду за тобою...

-- Нехорошо вы придумали! -- горячо сказала на это молодая еврейка. -- Мы эту барыню знаеа... Она всегда старается нанимать приезжих.

-- Бог наградит ее за это, -- сказал Матвей сухо.

-- Нт это потому, -- сбиваясь, сказала Роза, -- что она платит очень мало...

-- С голоду не уморит...

--И заставляет очень много работать. -- Бог любит труд...

Матвей посмотрел на Розу высокомерным и презрительным взглядом. Молодая еврейка хорошо знала этот взгляд христиан. Ей казалось, что она начала дружиться с Анной и даже питала симпатию к этому задумчивому волынцу, с голубыми глазами. Но теперь она вспыхнула и сказала:

-- Делайте, как себе хотите... -- И она вышла из комнаты...

-- Наше худое лучше здешнего хорошего, -- сказал Матвей поучительно, обращаясь к Анне. -- Собери свои вещи. Мы поыдем сегодня.

Анна вздохнула, однако покорно стала собираться. Матвею не понравилось, что, уходя из помещения мистера Борка, она крепко поцеловалась с еврейкой, тоыно с сестрой.



XV

В этот день нади опять шли по улицам Нью-Йорка, с узлами, как и в день приезда. Только в этот раз с ними не было Дымы, который давно расстался со своей белой свитой, держался с ирландцами и даже плохо знал, что затевают земляки. Зато Матвей и Анна остались точь-в-точь, как были: на нем была та же белая свита со шнурами, на ней -- беленький платочек. Молодой Джон тоже считал очень глупым то, что надумал Матвей. Но, как американец, он не позволял себе мешаться в чужие дела и только посвистывал от досады, провожая Мавея и Анну.

С начала шли пешком, потом пара лошадей потащила их в огромном вагоне, потом поднимались наверх и летели по воздуху. Из улицы в улицу -- ехали долго. Пошли дома поменьше, попроще, улицы пошли прямые, широкие и тихие.

На одном углу наши вышли и пошли прямо. Если бы поменьше камни, да если бы кое-где из-под камня пробилась мурава, да если бы на середине улицы сидели ребята с задранными рубашонками, да если бы кое-где корова, да хоть один домишко, вросший окнами в землю и с провалившейся крышей, -- то, думалось Матвею, убица походила бы, пожалуй ,на нашу. Только здесь все дома были как один: все в три этажа, все с плоскими крышами, у всех одинаковые окна, одинаковые кпылечки с одинаковым числом ступенек, одинаковые выступы и карнизы. Одним словом, вдоль улицы ряды домов стояли, как родные братья-близнецы, -- и только черный номер на матовом стекле, над дверью, отличал их один от другого.

Джон посмотрел в свою записную книжку, потом разыскал номер и прижал пуговку у двери. В квартире что-то затрещало. Дверь отворилась, и наши вошли в переднюю.

Старая барыня, ждавшая мужа, сама отперла дверь. Она, как оказалось, мыла полы. Очки у нее были вздернуты на лоб, на лице виднелся пот от усталрсти, и была она в одной рубашке и грязной юбке. Увидев пришедших, она оставила работу и вышла, чтобы переодеться.

-- Смотри, -- шепнул Матвей Анне, -- вот как здесь

живется нашим госпощам, -- что уж говорить о простых людях!

-- Ну, -- ответил Джон, -- вы еще не знаете этой стороны, мистер Метью. -- И с этими словами он прошел в первую комнату, сел развязно на стул, а другой подвинул Анне.

Матвей строго посмотрел на невежливого молодого человека, и оба с Анной остались на ногах у порога. Матвей не взлюбил молодого еврея еще с тех пор, как говорил с ним о религии. А затем он не мог не заметить, что Джон частенько остается дома с сестрой, помогает девушкам по хозяйству и поглядывает на Анну. Нужно сказать, что девушка была хороша: голубые глаза большие и ясные, кроткий взгляд, приветливая улыбка и нежное лицо, немного, правда, побледневшее от дороги и от неизвестности. Никто из бездельников, живших у Борка, ни разу не позволил себе с девушкой ни одной вольности. Однако, не считая Дымы, который вывертывался перед нею в своих диковинных пиджаках, еще и Падди тоже старался всячески услужить ей, когда встречался в коридоре или на лестнице. А тут еще Джон и рассказы Борка о Мозесе... "Чего доброго, -- думал Матвей, -- ведь в этом Содоме никто не смотрит за такими делами. Вот Дыма -- давний и испытанный приятель, но и у него характер совершенно изменился в какую-нибудь неделю. Что же может статься с молоденькой, неопытной девушкой, немного еще, может быть, и легкомысленной, как все дочери Евы... Дурного, положим, она не сделает... Но ведь здесь и хорошее тоже ни чорта не стоит, а девушка молода, неопытна и испугана".

Вспомнив, вдобавок, свой сон, Матвей даже вздохнул и оглянулся. Слава богу, вот квартира старой барыни, которая возьмет к себе Анну. Все нравилось Матвею в этой квартире. В первой комнате стоял стол, покрытый скатертью, в соседней виднелась кровать, под пологом, в углу большой знакомый образ Почаевской божией матери, которую в нашем Западном крае чтут одинаково католики и православные. За образом была воткнута восковая свеча и пучок сухих веток. Верба не верба, а все-таки был виден наш обычай, и у Матвея стало теплее на сердце... Поэтому он сначала заложил руку за пояс и очен ьгордо посмотрел на молодого еврея... Но тот-



час же ему пришлось смиренно согнутьсяп очти до земли, потому что в комнвту вошла барыня, одетая, с очками на носу, с вязанием в руках. Вид у нее был спокойный и даже вличавый, так что Матвею было даже странно вспомнить, что он видел ее сейчас за мытьем полов. Она села на сьул, досчитала петли, передернула спицк и сказала почтительно ожидавшим Матвею и Анне, не кивнув даже Джону:

-- Ну, что скажете?

-- К вашей милости, -- ответили оба в один голос.

-- Тебя, кажется, зовут Анной?..

-- Анной, милостивая пани.

-- А тебя... Матвеем?

Лицо Матвея расцвело приятной улыбкой.

-- А что же тт... Третий?.. Матвей махнул рукой:

-- А! Не знаю уж, что и сказать... Поступли на службу или уж как... к какому-то здешнему... Тамани-голлу....

Барыня жалостно посмотрела на Матвея и покачала головой

-- Хроший господин, нечего сказать! Шайка мошенников!

-- О господи, -- вздохнул Лозинский.

-- В этой стороне все навыворот, -- сказала опять барыня. -- У нас таких молодцов сажают в тюрьмы, а здесь они выбирают висельников в городские мэры, которые облагают честных людей налогами.

Матвей вспомнил, что и Дыма выбирал мэра, и вздохнул еще глубже. У барыни спицы забегали быстрее, -- было видно, что она начинает чего-то сердиться...

-- Ну, что же ты мне скажешь, моя милая? -- спросила она как-то едко, обращаясь к Анне. -- Ты пришла наниматься или, может быть, тожп поищешь себе какого-нибудь Таманиголла?..

-- Она -- девушка честная, -- вступился Матвей.

-- А! Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой проклятой стране... Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боися бога, работает и уважает старших. А потом... Смотришь, -- начала задирать но,

потом обвешается лентами и трякпами, как ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю... А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки...

-- Господи упаси! Где же это видано!.. -- сказал с ужасом Матвей.

Молодой Джон сидел на стуле, вытянув ноги и заложив руки в карманы, с видом человека, скучающего от этих разговоров.

-- Ну, чорт еще не так страшен, как его малюют, -- сказал он...

Барыня замолкла, даже перестала вязать и устремила внимательный взгляд на Джона, который поднял беспечно голову к потолку, как будто разглядывая там что-то интересное. Несколько секунд стояло молчание, барыня и Матвей укоризненно смотрели на молодого еврея. Анна покраснела.

-- А все отчего? -- начала опять барыня спокойно. -- Все оттого, что в этой стране нет никакого порядка. Здесь жид Берко -- уже не Берко, а мистер Борк, а его сын Иоська превратился в ясновельможного Джона...

-- Чистая правда, -- сказал Матвей с убеждением. -- Слышишь, Анна?

Девушка с некоторым удивлением посмотрела на Матвея и покраснела еще больше. Ей казалось, что хття, конечно, Джон еврей и сидит немного дерзко, но что говорить так в глаза не следует...

-- Да, все здесь перемешалось, как на Лысой горе, -- продолжала барыня, -- правду говорит один мой знакомый; этот новый свет как будто сорвался с петель и летит в преисподнюю...

-- И это святая правда, -- подтвердил Матвей.

-- Я вижу, что ты человек разумный, -- сказала барыня снисходительно, -- и понимаешь это... То ли, сам скажи, у нас?.. Старый наш свет стоит себе спокойно..., люди знают свое место... жид так жид, мужик так мужик, а барин так барн. Всякий смиренно понимает, кому что назнаыено от господа... Люди живут и славят бога...

-- Ну, эту историю надо когда-нибудь кончить, -- сказал Джон, поднимаясь.

-- Ах, извините, мистер Джон, -- усмехнулась ба-



рыня. -- Ну, что ж, моя милая, надо и в самом деле кончать. Я возьму тебя, если сойдемся в цене... Только вперед предупреждаю, чтобы ты знала: я люблю все делать по-своему, как у нас, а не по-здешнему.

-- Это и всего лучше, -- вставил Матвей.

-- Я за тебя отвечаю перед людьми и перед богом. По воскресеьям мы станем вместе ходить в храм божий, а на эти митинги и балы -- ни ногой.

-- Слушай барыню, Анна, -- сказал Матвей. -- Барыня тебя худому не научит... И уж она не обидит сироту.

-- Пятнадцать долларов в месяц считается здесь совсем низкой платой, -- сказал Джон, глядя на часы, -- пятнадцать долларов, отдельная комната и свободный день в неделю.
Страница 13 из 28 Следующая страница