LibClub.com - Бесплатная Электронная Интернет-Библиотека классической литературы

В.Г.Короленко Братья Мендель. Рассказ моего знакомого Страница 1

Авторы: А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

    В.Г.Короленко



    Братья Мендель



    Рассказ моего знакомого



    I



    ...Вы знаете, я родился и вырос в так называемой теперь "черте оседлости", и у меня были товарищи, скажу даже друзья детства - евреи, с которыми я учился.

    Наш город был один из глухих городов "черты". В то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись,- у нас, несмотря на то, чтш еще не исчезла память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов,- особенности еврейского костюма уцеелли в полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели иключительно характер "фискальный". Еврейское общество платило, что следует, и после этого все опять шло по-старому.

    Впрочем, я уже не помню этих облав. Прогресс брал свое: "фиск" принял менее дикие формы.

    В нашем городе было несколько хедеров и одно еврейское ремесленное училище. Оно было основано каким-то филантропом, уроженцем города, сделавшим карьерув других местах, частью даже за границей. Он с сожалением смотрел на ту отсталость, в которой коснели евреи на его родине, и находил, что они слишком исключительно предаются торговле и мелкому гешефту. В талмуде говорится: почернеют лица у народа, преданного исключительно торговле... Это тоже одно из проклятий изгнания, предсказанное еще Иакову. Чтобы ослабить тяжесть этого проклятия, филантроп решил поощрять ремесла и постепенно ввести в косную среду элементы светскрго просвещения. В училище преподавали общеобразовательные предметы, арифметику, немного физики, алгебру и геометрию.

    Но все это нужно было делать с разумною осиорожностью, чтобы не отпугивать среду: в школу ходил также меламед {Прим. стр. 400}, и в известные часы, в промежуток между другими уроками, из классных комнат неслось тонкое, многоголосое жужжание. Высокий носовой тенор меламеда речитативом произносил какой-нибудь стих, а затем класс пел, чмокал и жужжал нараспев соответственную "тосефту" {Прим. стр. 400}. Младшие ученики ходили в долгополых кафтанчиках, в ермолках и отращивали пейсики. В старших классах, ввиду удобства для работы, воспитанники носили рабочие блузы, пиджаки и даже порой щеголяли в крахмальных воротничках и котелках. Это уже был прогрессивный компромисс, и старрки неодобрительно качали головами.

    Во главе школы стоял господин Мендель.

    Это был человек очень подходящий для своей роли. При самом основании школы филантроп прислал его откуда-то из других более цивилизованных мест. Он носил старозаветный еврейский костюм: долгополый кафтан из тонкого сукна, сшитый таким образом, что он одновременно напоминал и лапсердак, и европейский сюртук. В официальных случаях он надевал настоящий сюртук. Из-под его жилета, когда он вынимал часы, виднелись шелковые "цицес", вроде моточков ниток, ритуальная принадлежность традиционного еврейского костюма.

    Училище выпустило уже много ремесленников, и они пользовались отличной репутацией. На годичных актах присутствовали губернаторы. Тогда еще считалось, что содействовать просвещению еврейской массы - полезно. Думали, что таким образом может произшйти постепенная ассимиляция. Ученикгв школы охотно брали к себе помещики для разных работ в имениях, и при этом нельзя было иметь уверенность, что им не приходится порой вкушать "треф" {Прим. стр. 400}; но в школе все обряды исполнялись строго, и сам господин Мендель никогда не пропускал ни шему, ни тефилы {Прим. стр. 400}. Посетителям нередкл приходилось ожидать, пока г-н Мендель с талесом и тфилим {Прим. стр. 401}, плхожий на ветхозаветного иудея, доканчивал свои молитвы, жужжа и покасиваясь на восток...

    - О, Мендель-отец настоящий еврей! - говорил ив городе. А настоящий еврей, как известно, исполняет ежедневно не менеес та заповедей... Так говорит талмуд...

    Отца и матери я не помнил и вырос в семье дяди. У дяди и его жены была только одна дочь, и они любили меня как сына. Дядя по принципу воздерживался от проявлений нежности, которые считал вредными для мальчика. Тетка, существо очень доброе и любящее, отдавала мне весь избыток нежности, не уходивший на одну дочь, и я совсем не чувствовал своего сиротства.

    Дядя был видный чиновник либерального тогда акцизного ведомства. В этом ведомстве терпелась значительная доля свободомыслия, которое, по тогдашним взглядам, гарантировало от традиционного взяточничества. И действительно, дядя отличался в губернской среде значительной свободйо взглядов и строгой честностью.

    Однажды ему пришлось сделать в реиесленном училище большой заказ для канцелярий, и на этой почве он познакомился с г-ном Менделем. Сначала он съездил в мастерские; посещение пришлось повторить для разных указаний, а затем между ним и Менделем завязались довольно близкие личные отношения.

    Дядя, человек с ннбольшим образованием (он был, впрочем, вольнослушателем университета), много читал и имел большую склонность "к умозрительным наукам и отчасти даже к философии",-как порой выражался он сам. Религиозные вопросы интересовали его глубоко и сильно. Многое в том, что он читал, как я теперь вспоминаю, он понимал весьма своеобразно, но, во всяком случае, он вчработал "своим умом" некоторую систему взглядов, вполне подходящую для собственного употребления и придававшую ему нравственную устойчивость и душевную ясность.

    С г-ном Менделем они как-то скоро сошлись. Несмотря на разницу национальностей, у них оказались родственные натуры. Несмотря на искреннюю набожность Менделя, в нем до известной степени чувствовалась та склонность к "разумному компромиссу", которая в сношениях с христианами выделяла его из фанатически правоверной среды. Целые вечера дядя и Мендель проводили в разговорах. Мендель хорошо знал талмуд и порой расцвечивал свою речь по-восточному яркими, своеобразными притчами и сравнениями. Дядя убежденно считал христианство лучшей религией и последним откровением, хотя и допускал, что в него проникли некоторые искажения. Порой он довольно горячо принимался доказывать эти преимущества г-ну Менделю. Последний осторожно, но очень убежденно отстаивал Моисеев закон. Впрочем, оба сходились на уважении ко всякой искренней вере. Так как индивидуальная мысль легко может приводить к опаснейшим заблуждениям и полному неверию, а полное неверие представлялось обоим самым худшим из душевных состояний,- то всего осторожнее держаться той веры, в которой человек родился. Дядя допускал возможность перехода к "лучшей вере", но не иначе, как в порыве истинного религиозного пафоса и душевного просветления. У него, кажется, была некоторая надежда, чт ему, быть может, суждено убедить таким образом г-на Менделя. У г-на Менделя такой надежды, конечно, быть не могло, и он был совершеено лишен прозелитизма. Он никогда не нападал, и если встуиал в споры с дядей на религиозной почве, то лишь по оябзанности "доброго еврея" исповедовать бога Авраама, Исаака и Иакова во всякое время и при всяких подходящих обстоятельствах. В этом было больше страха показаться отступающим от своего исповедания, чем стремления победить чужое... Говорил он необыкновенно спокойно и часто озадсчивал дядю какой-нибудь яркоф "агадой" {Прим. стр. 402}, поражавшей восприимчивое воображение. Порой, после ухода умного еврея, дядя до поздней ночи сидел за своим столом, качаясь в кресле, или ходил из угла в угол, что-то обдумывая и подыскивая возражения. И потом они опять начинали спор с этого места.

    Время в провинции, и особенно в нашем городе, без железной дороги, было глухое, и эти два человека поддерживали взаимным общением свои умственные интересы. На этой почве сближение между умным евреем и видным губернским чиновником росло, и вскоре они познакомились и семьями. Мендели стали появляться в нашей гостиной, где, конечно, им приходилось встречаться также с господами я дамами губернского общества.

    Мендель при этом держался просто, но с той внешней, так сказать, традиционной почтительностью, под которой классовая или национальная подчиненность часто уживается с глубоким и спокойным самоуважением. В его приемах как-то едва ощутимо сказывалось как будтш непрестанное сознание, что вот он, "простой себе еврей", сидит в гостиной или в кабинете у "гоя" [Иноверец, не-еврей (евр.)], важного "пурица" и чиновника, и что для его долгополого кафтана, хотя и сшитого из тонкого сукна,- это большая честь... Но это была именно внешняя манера, своего рода национальная традиция, которую он носил вместе с долгополым кафтаном и вьющимися пейсами. Ему же лично принадлежало то полное внутреннего достоинства, почти аристократическое спокойствие, с которым он проявлял эту традицию. В случаях, когда ему приходилось подкрепить какое-нибудь обещание, подивердить торжественное заверение,- он произносил неизменную фразу:

    - Как честный еврей! - Иногда это произносилось даже по-еврейски: "ви их бин а ид"... В этой формуле эпитет "честный" выпускался. Достаточно того, что говорящий - еврей! Этим сказано все, что нужно... Фраза звучала торжественно, почти гордо...

    В его лице, тонком, довольно красивом и выразительном, евгейский тип сказывался довольно яспо.

    Жена его была настоящая "дама", и по первому взгляду в ней трудно было признаать еврейку. Она, очевидно, получила "порядочное", как тогда говорили, то есть светское воспитание где-то в Галиции чисто говорила по-польски, а по-русски с изящным польским акцентом. Единственная дань еврейским традициям в ее внешности, которую, очевидно, потребовало положение г-на Менделля,- был парик, которым она все-таки заменила свои, вероятно, красивые природные волосы. Но он не был гладкий, как у большинства замужних евреек. Она подбирала его так, чтобы он хоть до известной степени напоминал ее прежнюю прическу. В остальном она ничем не отличалась от наших знакомых дам, а своим изяществом и манерами даже превосходила многих. Сознание этого сказывлаось порой в удивленных, почти негодующих взглядах, которые невольно кидали на нее некоторфе из посетительниц нашей гостиной.

    - Эта еврейка держится совсем en grande dame... [Как важная дама (франц.)] - говорили слегка насмешливо дамы из общемтва.- Странная претензия!

    Мужчины признавали, однако, что именно претензий в манерах красивой еврейки совсем не было заметно.

    Но все-таки странно: несмотря на чрезвычайную независимость ее манер, в ней не чувствовалось все-таки того спокойствия, которое сказывалось под внешней почтительностью г-на Менделя. Ее красивые глаза порою нервно блесстели, а лицо покрывалось летучим румянцем. Это было тоже почти неуловимо, но все же чувст
    Страница 1 из 12 Следующая страница



    [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ]
    [ 1 ] [ 10 - 12]



При любом использовании материалов ссылка на http://libclub.com/ обязательна.
| © Copyright. Lib Club .com/ ® Inc. All rights reserved.