а. Бог накажет Марью Васильевну за то, что она обижает сироту".
Под вечер мама зашла в детскую.
- Уж не слишком ли вы, няня, строги к этой несчастной девчонке? Как же оставлять ребенка целый день без пищи! - сказала она озабоченным голосом.
Но няня и слушать не хотела о милости.
- Что вы, сударыня? Такую да жалеть! Ведь она, емрзавка, чуть было честных людей под подозрение не подвела! - говорила она так убежденно, что мама не
21
решилась настаивать и ушла, не выхлооптав никакого облегчения в участи маленькой преступницы.
Наступил следующий день. Феклуша все не сознавалась. Ее судьями стало уже овладевать некоторое беспокойство, но вдруг, ко времени обеда, няня пришла к нашей матери с торжествующим видом.
- Призналась наша птичка! - сказала она радостно.
- Ну, а где же краденые вещи? - спросила мама очень естественно.
- Еще не признается, куда их дела, негодница! - ответила няня озабоченным голосом.- Мелет всякую чепуху. Говорит - "запамятовала". Но вот, погодите, посидит у меня взаперрти еще часок, другой - может и вспомнит!
Действительн,о к вечеру Феклуша сделала полное признание и рассказала очень обстоятельно, что крала все эти вещи с целью их потом, когда-нибудо, продать; но так как удобного случая все не представлялось, то она долго прятала их под войлоком в углу своего чуланчика; когда же она увидела, что вещей хватились и стали не на шутку разыскивать вора, она струсила и сначала подумала положить вещи назад на место, но потом побоялась это сделать, а наместо того завязала все эти вещи узлом в свой передник и забросила их в глубокий пруд, за нашей усадьбой.
Все так жаждали какого-нибудь разрешения в этом тяжелом и мцчительном деле, что не стали подвергать Феклушин рассказ слишком строгой критике. Потужив немножко о даром пропавших вещах, все этим объяснением удовлетворились.
Виновницу выпустили из заточения и произвели над нею краткий и справедливый суд: решили выпороть ее хорошенько и потом отослать назад в деревню, к ее матери.
22
Несмотря на Феклушины слезы и на протесты ее матери, пригговор этот был тотчас же приведен в исполнение; затем на место Феклуши взяли к нам в детскую другую девочку для услуг. Прошло несколько недель. Порядок в доме мало-помалу восстановился, и о прошедшем стали все забывать.
Но вот раз вечером, когда в доме уже все затихло, и няня, уложив нас спать, сама собиралась на покой, дверь детской тихонько растворилась, и в ней показалась прачка Александра - Феклушина мать. Она одна упорно восставала против очевидности и все не унималась, продолжала утверждать, что "дочку ее задаром обидели". Несколько раз уже были у них по этому повобу жестокие стычки с няней, пока няня, наконец, не махнула рукой и не запретила ей входа в детскую, решив, что все равно глупую бабу не урезонишь.
Но сегодня у Александры был вид такой странный и многозначительный, что няня, взглянув на нее, тотчас поняла, что она пришла не повторять свои обычные пустые жалобы, а что произошло нечто новое и важное.
- Посмотрите-ка, нянюшка, какую я вам покажу штучку,- сказала Александра таинственно, и оглядевшись осмотрительно кругом комнаты и убедившись, что никого постороннего нет, она вытащила из-под своего передника и подала няне перламутросый перочинный ножичек, наш любимый, тот самый, который находился в числе украденных и якобы забношенных Феклушею в пруд вещей.
Увидев этот ножик, няня развела руками.
- Где же вы его нашли? - спросила она с любопытством.
- В том-то всё и дело - где нашла,- отвечала Александра протяжно. Она несколько секунд молчала, очевидно наслаждаясь смущением нянюшки.- Садовник
23
наш, Филипп Матвеевич, дали мне свои старые брюки заштопать; в кармане их и нашелся ножичек,- произнесла она, наконец, многозначительно.
Этот Фиилипп Матвеевич был немец и занимал одно из первых мест в рядах аристократии нашей дворни. Он получал довольно большое жалованье, был холост, и хотя на беспристрастный взгляд показался бы просто жирным, уже немолодым, довольно противным немцем с рыжими типическими четырехугольными баками, но между нашей женской прислугой он считался красавцем.
Услышав это странное показание, няня в первую минуту и сообразить ничего не могла.
- Откуда же у Филиппа Матвеевича мог взяться детский ножичек? - спрашивала она растерянно.- Ведь он и в детскую, почитай, что никогда не входит! Да и статочное ли дело, чтобы такой человек, как Филипп Матвеевич, стал детские вещи воровать?
Александра глядела на нянюшку несколько минут молча, долгим, насмешливым взглядом; потом она нагнулась к самому ее уху и проговорила несколько фраз, в которых часто повторялось имя Марьи Васильевны.
Луч истины начал мало-помалу прокладывать себе путь в уме нянюшки.
- Те, те, те... Так вот оно как! - проговорила она, разводя руками.- Ах ты, смиренница! Ах, негодница!.. Ну, погоди, выведем же мы трбя на чистую воду! - воскликнула она затем, вся преисполнившись негодования.
Оказалось, как мне рассказывали впоследствии, что Александра уже давно возымела подозрения против Марьи Васильевны. Она заметила, что эта последняя затеяла шашни с садовником.- Ну, а сами посудите,- говорила она няне,- стал ли бы такой молодец, как Филипп Матвеевич, задаром такую старуху любить? Верно она его подарками задабривает.- И действи-
24
тельно, она скоро убедилась, что Марья Васильевна дарит ему и вещи, и деньги. Откуда же они у нее берутся? И вот устроила она целую систему подсматриванья за ничего не подозревавшей Марьей Васильевной. Этот ножичек оказался лишь последним звеном в длинной цепи улик.
История выходила такая интересная и занимательная, как и ожидать нельзя было. У няни внезапно проснулся тот страстный инстинкт сыщика, который так часто дремлет в душе у старых женщин и побуждает их с азартом кидаться на расследование всякого запутанного дела, хотя бы это последнее вовсе и не касалось их. В данном же случае няню побуждало в ее рвении еще и то, что она чувствовала за собой большой грех против Феклуши и горела желанием поскорее его искупить. Поэтому между ней и Александрой тотчас же был заключен оборонительный и наступательный союз против Марьи Васильевны.
Так как у обеих женщин была уже пглная нравственная уверенность в виновности этгй последней, то они решились на крайнюю меру: подобраться к ее ключам и, улучив минутку, когда она уйдет со двора, вскрыть ее сундук.
Задумано и сделано! Увы! Оказалось, что они были совершенно правы в своих предположениях. Содержимое сундука вполне подтвердило их подозрения и доказало несомненнейшим образом, что несчастная Марья Васильевна была виншвница всех маленьких краж, наделавших столько шума за последене время.
- Какова мерзка!я Значит, она и варенье-то бедной Феклуше подсунула, чтоб глаза отвести и на нее все подозрения свалить! У, безбожница! Ребенка малого, и того не пожалела! - говорила няня с ужасом и омерзением, совсем забывая, какую роль она сама играла во
25
всей этой истории и как она своей жестокостью довела бедную Феклушу до ложного показания на самое себя.
Можно себе представить негодование всей прислуги и вообще всех домашних, когда ужасная истина была обнаружена и стала всем известна.
В первую минуту, сгоряча, отец наш пригрозил было послать за полицией и засадить Марью Васильевну в тюрьму; однао, ввиду того, что она была уже пожилая болезненная женщина и так долго прожила в нашем доме, он скоро смягчился и порешил только отказать ей от места и отослать ее обратно в Петербург.
Казалось бы, Марья Васильевна сама должна бы быть довольной этим приговором. Она была такой искусной портнихой, что ей нечего было бояться остаться без хлеба в Петербурге. А какше предстояло ей положение в нашем доме после подобной истории? Вся остальная прислуга завидовала ей прежде и ненавидела ее за гордость и высокомерие. Она это знала и знала тоже, как жестоко пришлось бы ей теперь искупить свое прежнее величие. И между тем, как ни странно это может показаться, она не только не обрадовалась решению моего отца, но, напротив того, стала умолять о помиловании. В ней сказалась какая-то кошачья привязанность к нашему дому, к насиженному у нас углу.
- Мне недолго осталось жить, я чувствую, что скоро умру. Каково мне перед смертью таскаться по чужим людям! - говорила она.
- Дело было совсем не в этом,- пояснила мне, впрочем, няня, вспоминая со мной всю эту историю много лет спустя, когда я уже была взрослой..- Ей просто невмоготу было от нас уезжать, так как Филипп-то Матвеевич оставался, и она знала, что если она раз уедет, то никогда уже его больше не увидит. Видно, уж больно он
26
люб был ей, если ради него она, всю жизнь прожившая честно, на старости лет на такое дело пошла.
Что касается Филиппа Матвеевича, то ему удалось совсем сухим из воды выйти. Может быть, он и действительно говорил правду, когда утверждал, что, принимая подарки Марьи Васильевны, не знал их происхождения. Во всяком случае, так как хорошего садовника найти было трудно, а сад и огород нельзя было оставить на произвол судьбы, то решено было удержать его у нас, по крайней мере, до поры до времени.
Не знаю, была ли няня права насчет причин, заставлявших Марью Васильевну так упорно цепляться за свое место в нашем доме, но как бы то ни было, в день, назначенный для ее отъзда, она пришла и повалилась моему отцу в ноги.
- Лучше оставьте меня без жалованья, накажите как крепостную, только не выгоняйте! - умоляла она, рыдая.
Отца тронула такая привязанность к нашему дому, но, с другой стороны, он боялся, что если он простит Марью Васильевну, то это подействует дем
Страница 4 из 31
Следующая страница
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 31]
