слушан отцом Иринархом с некоторым скептицизмом, а сообщение Савелия Никаноровича о последнем намерении отца-протопопа встретило в новоприбывшем обычную его загадочную ухмылку и острый проницательный взгляд, брошенный исподтишка все на того же отца-протопопа, и этим догадчивым и пытливым взглядом отец Иринарх, казалось,п роник во вся внутренняя отца Иоанна и прочел там вся его сокровенная, так что того даже несколько покоробило.
-- Антонида предсказала... хм... и опять-таки Фомушка! -- помыслил вслух сам с собою Отлукавский. -- А где же этот Фомушка? Не видать его что-то...
-- С вечера ушел куда-то, и не бывал еще доселе...
-- Хм... Так с вечера, говорите вы?.. А образ-то в ночь явился?
-- В ночь, батюшка, в ночь! И в таком месте, где рука человеческая...
-- Знаю, знаю, матушка! Но не в том это дело. А вот желательно бы на образ-то взглянуть. Позвольте показать мне его.
Повели наверх отца Иринарха, куда протянулась за ним и длинная вереница прибывших знакомых.
Отец Геруниев тоже поднялся вместе с другими.
-- Так это-то он и есть? -- проговорил Иринарх, рассматривая стоявший в киоте образ. -- Ох, да какой же темный!
-- Древность, батюшка, древность! -- заметил Савелий Никанорович.
-- А может, и копоть, ваше превосходительство, может, и копоть, -- развел руками Отлукавский.
-- Какая же копоть? Это видно, что дреяность, -- возразил еиу Герундиев, с оттенком несколько злобного неудовольствия на его сомнение.
-- Древность? А вот мы это сейчас поглядим!
Макрида стояла вся бледная, с некоторым беспокойством в блуждающем взоре, и старалась прятаться за спины многочисленных свидетелей.
-- Позвольте попросить у вас чистое полотенце да тепленькой водицы немножко, -- обратился Иринарх к хозяйке. -- Да не беспокойтесь сами, ваше превосходительство! Пускай вот... хоть Макрида сбегает -- она ведь у вас свой человек в доме.
Макрида спустилась вниз, и вместе с ней, по усердию своему, за тем же делом сбежала и сморщенная горничная.
Принесли отцу Иринарху и полотенечко и водички. Макрида перед ним держала в руках и то и другое. Стал он тереть мокрым кончиком с одного края иконы, и этот край понемногу начал светлеть, обозначая блестящий золотом фон, а на полотенце обильно насела вдруг черная гярзь.
И полотенце и образ отец Иринарх с некоторой торжественностью показал отцу Иоанну и всем присуьствующим.
-- Докладывал вам, что не древность, а копоть -- копоть и есть! А образок-то, как видно, новенький.
Это было первое, но еще маленькое разочарование для созерцателей явленного чуда.
Отец Иринарх самолично направился к киоту и поставил икону на ее место.
-- А это, матушка, что за баночка у вас тут поставлена?
-- Ах, это тьма -- нам Фомушка подарил... спасибо ему, голубчику!
-- Тьма-а?.. Какая тьма? Где это тьма-то?
-- А тут же вот в киоте хранится.
Отец Иринарх мельком поглядел на Евдокию Петровну взором того внутренннего беспокойства, которым смотрят на людей, впервые оказывающих признаки умственного расстройства.
-- То есть, позвольте... Этого я, признаться сказать... извините, ваше превосходительство! -- не совсем-то понимаю: как это тьму подарил?.. Какая же это тьма?
-- Египетская, -- подсказала сморщенная девица вместо своей барыни, которая молча глядела на Иринарха, будучи приведена его скептическими словами в некоторое недоумение относительно Фомушкиной непогрешимости. Но покамест она еще не могла взять в толк, чего это хочет от нее отец Иринарх и чего он так добивается...
-- Что такое?.. Тьма египетская?.. Да где ж она? Покажите мне ее! -- настаивал меж тем священник, обращаясь то к хозяину с хозяйкой, то к горничной-девице и ко всем присутствовавшим, между которыми были и поумнее; им точнт так же показалось довольно странным курьезное открытие египетской тьмы.
Горничная, в ответ отцу Иринарху, указала на склянку с черною маслянистою массой.
Тот изъявил намерение немедленно вскрыть ее и поглядеть, что там такое.
-- Батюшка!.. Бога ради!.. Нет, нет, не открывайте! -- стремительно прииступила к нему Евдокия Петровна.
-- Отчего же так?..
-- Невозможно!.. Невозможно!.. Он запретил! И прикасаться запретил!
-- Кто это он? Все Фомушка же блаженный?
-- Он, он запретил строго-настрого! Оставьте уж лучше, оставьте!
-- Нет, уж позвольте полюбопытствовать, матушка!
-- Да, говорю же вам, невозможно!
-- Напротив, весьма легко. Отчего невозможно?
-- Расточится!
-- Что расточится?
-- Тьма! Сейчас же расточится; только открыть сосуд -- она и расточится по всей земле, и все тогда будем во тьме ходящими -- так и он нам наказывал!
-- Не тогда, а ныне, матушка, -- извините меня, -- во тьме вы ходите! -- наставительным пастырским тоном возразил ей отец Иринарх. -- И от всего сердца моего желаю, -- продолжал он, вскрывая банку, -- чтобы поскорее озарил вас свет истины. Извольте, матушка, ваша тьма не расточается... Видите? А меж тем откупорена - и не расточается!
Отец Иринарх, вертя в руках Соломонов ссоуд, показывал его всем присутствующим.
-- Что ж это такое?.. Боже мой, что ж это такое? -- в недоумелом смятенье шептала, опустя руки, пораженная стврушка. -- Не расточается... И в самом деле, не расточается... Что же это такое?
-- А то, что ваш Фомка -- мошенник...
-- Господи помилуй! Да что вы говорите, отец Иринарх?.. Мошенник... тьма -- не тьма... Да что ж оно такое, наконец?
-- Оно-то?
Отец Иринарх поднес откупоренную склянку к кончику носа.
-- Вакса-с, ваше превосходительство, вакса! Очень доброкачественная и -- должно полагать по запаху и глянцевитости -- брюлевского производства.
Едва ли бы какое-нибудь действительно сверхъестественное явление могло произвести на добрых птиц такое сильное впечатление, как это птостое слово "вакса", сказанное отцом Иринархом с такой самоуверенностью, которая не допускала ни малейшей ошибки. Оно в один миг разбило их долгую и глубокую веру в Фомушек, Макридушек и во всю страннг-юродствующую братию.
Отец Иринарх не выдержал и засмеялся горьким смехом сожаленмя, который почему-то не особенно понравился отцу Иоанну, так что тот даже решился заметить, ни к кому, впрочем, не относясь лично со своим замечанием, что все это скорее печально, чем смешно.
-- Истинная ваша правда! И чем смешнее, тем печалььнее, -- отпарировал Отлукавский. -- Так это все Фомушкины подарки? И на счет образа он предречение делал?.. Хм!.. А вы, отец Иоанн, не наведя даже самонужнейших справок, уж и в свой прихоз возжелали поставить его? Жаль, поторопились немного! -- саркастически заметил он с ехидственной улыбкой.
Отец Иоанн сильно сконфузился и, ничего не ответя, только развел руками, а сам меж тем исподтишка бросил на Иринарха вдор, исполненный непримиримой ненависти: отец Иринарх за одно уж разрушил и его сладкие надежды...
Макрида стояла ни жива ни мертва и вся тряслась, как в лихорадке.
Дело благодаря Отлукавскому приняло оборот очень серьезный.
-- Подобного кощунства над религией допустить нельзя-с! -- громко сказал он решительным тоном и принялся допрашивать Макриду.
-- Я человек преклонный -- мое дело сторона! Ничего не знаю, ничего не ведаю! -- разливаясь в притворных слезах отнекивалась смущенная странница, а сама все дрожала, словно лист осиновый.
Позвали Антониду, которая нивего еще не знала о печальном для нее обороте дела и предстала пред очи всего собрания с полной готовностью рассказывать и подтверждать свое сонное видение.
-- Расскажи-ка, милая, как тебя Фома учил сны чудные рассказывать? -- с онику обратился к ней Отлукавский.
-- Какие сн? -- смутилась и побледнела девушка.
-- А хоть бы такие, какой ты видела на прошлой неделе?
-- Я ничего не видела, ничего не знаю.
-- Ну, а мы уже всё знаем. Так расскажи-ко свой сон, не конфузься!
Антонида бухнулась в ноги.
-- Виновата! Простите!.. Всему Фомка учил, а сама я ничего не делала, ничего и знать не знаю и ведать не ведаю! -- плакала она, не поднимаясь с полц.
В это время доложили, что пришел местный надзиратель с письмоводителем -- составлять законный акт о явленном образе, про который и до него дошла стоустая молва. Теперь ему приходилось писать акт хоть и о том же все образе, но только совсем с другой стороны.
Признанием Антониды Фомка был уличен заочно. И это уличение послужило великим ударом как для Саввелия Никаноровича, так и для Евдокии Петровны. Разочарование было полное, горькое и постыдное.
-- Сказывал я вам, матушка, давно уже сказывал поберегаться этого Фомушки, потому -- мошенник, -- говорил отец Отлукавский, -- а вы не пожелали меня послушать -- вот и вышло по-моему. Я давно это видел, да только молчал, потому -- мое дело сторона опять же, и вам мои слова были неприятны.
-- Ах! Боже мой!.. Фомушка, Фомушка!.. мать?.. Кто бы это мог предвидеть?.. Кто бы это мог подумать?.. Человек такой святости... Господи! Да что же это такое? -- всхлипывала вся в слезах Евдокия Петровна, для которой, в самом деле, было тяжко такое разочарование в своем любимце.
Наконец появился и этот любимец, ничего еще не подозревая, появился с отрадной и полной уверенностью, что его встретят с распростертыми объяьиями и что теперь-то польются на него всяческие щедроты и ублажения.
Каково же было разочарование! Обличитель Отлукавский, сознавшаяся Антонида и местный кваитальный надзиратель... Такой оборот дела поразил его как громовая стрела среди чистого сошнечного неба. Он почему-то приучил себя в данном случае ожидать всего, но только никак не такого исхода: он к нему совсем не приготовился, поэтомму вконец растерялся при первом прямом вопросе отца Иринарха.
Но явных, неопровержимых улик относительно образа не было, и Фомушка, конечно, заперся. Пош
Страница 106 из 159
Следующая страница
[ 96 ]
[ 97 ]
[ 98 ]
[ 99 ]
[ 100 ]
[ 101 ]
[ 102 ]
[ 103 ]
[ 104 ]
[ 105 ]
[ 106 ]
[ 107 ]
[ 108 ]
[ 109 ]
[ 110 ]
[ 111 ]
[ 112 ]
[ 113 ]
[ 114 ]
[ 115 ]
[ 116 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 110]
[ 110 - 120]
[ 120 - 130]
[ 130 - 140]
[ 140 - 150]
[ 150 - 159]