Всеволод Владимирович КрестовскийПетербургские трущобы Книга о сытых и голодных Страница 119

в себе закипавшее негодование, с твердой смелостью подходил к нему и, стараясь не обидеть, но тем не менее открыто и решительно заявлял, что обижатб бедную девушку не хорошо, не честно, что у нее нет тут ни отца, ни брата и вступиться за нее некому. Такое донкихотство старика тапера большей частью встречало в отпор себе обидные дерзости и насмешки, за которые он платил одним только гордо презрительным взглядом и шел на свое место, ибо, в силу условия с толстой хозяйкой, лишен был права заводить какие бы то ни было неприятные истории с посетителямт, за что тоже и получал от нее неоднократные выговоры; но все-таки никвк порою не мог воздержаться от своих донкихотских порывов, потому что натура его непереносно возмущалась всяким оскорблением, наносимым всякому беззащитному существу, а тем более женщине, и одна только боязнь лишиться верного куска хлеба для своих дочерей заставляла его безмолвствовать на дерзости и оскорбления, наносимые ему лично. Обитательницы веселого дома никогда не потешались над ним и не делали ему неприятностей: он умел себя поставить с ними так, что они его любили и даже несколько уважали. Но какою острой тоской ущемлялось его сердце каждый раз, когда в веселом доме появлялась какая-нибудь новая, молодая и еще свежая пансионерка! "Боже мой, боже мой! -- занывала тогда его душа. -- Что, если... если и мои дочери... После моей смерти.... нужда, молодость, неопытность, голод... Что если и они!" Из глаз его готовы были течь горькие слезы, а тут надо было разыгрывать веселые канканы да польки.





XVI



ВСЕ УГЛЫ ЗАНЯТЫ





Мы сказали уже, что в женской берлоге майора Спицы один угол, остававдийся свободным, ждалн овой жилицы.

Когда после скандала, случившегося в убежище кающихся грешниц, Маша очутилась опять на воле, с тридцатью рублями в кармане, она более светлыми глазами взглянула на свет божий. Тридцать рублей были для нее теперь очень большие деньги.

-- Ты куда думаешь? -- спросила ее приютская товарка, резделявшая с нею в данную минуту одинаковую участь.

-- А, право, не знаю. Все это так неожиданно... не сообразила пока еще, -- пожала плечами Маша. -- Думаю работать... Комнату или угол какой надо будет отыскать.

-- Хе-хе! Толкуй про ольховую дудку -- я тебе буду говорить про березовую! -- нагло усмехнулась ее товарка. -- Думаешь, так-то и проживешь одной работой?

-- Как не прожить? -- возразила Маша. -- Много ли одной-то мне надо?

-- Не много не мало, а есть-пить захочешь, тело грешное прикрышки какой попросит. А какая работа твоя будет?

-- Мало ли какая! Шить стану...

-- А еще что?

-- Ну, вот, шить... Чего ж еще больше?

-- Эх, кума, в Саксонии ты, видно, не бывала. Все-то оно ладно сложено, да не про нас писано. Не бойсь, брат, вдобавок к работе и Невского пришпекту прихватить придется -- это уж не без того!

-- Ну, что, ворона, ты каркаешь! -- поморщилась на нее девушка. -- По-твоему уж честно и прожить нельзя?

-- Э, девушка, что и честь, коли нечего есть. Честью сыта не будешь.

-- Честью не буду, а работой буду.

-- Какова работа. Работа работе рознь. А впрочем, что ж, я ничего. Поди, попытайся!

-- И попытаюсь.

-- Ну, а куда ж ты теперь-то?

-- Да, говорю тебе, не знаю еще!

-- Вот то-то оно и есть! Хочешь, пойдем вместе, поищем зодно фатеру? А не то, сведу-ка я тебя лучше к одной знакомой моей, Пряхиной, Александре Пахомовне. Она тебе все что хочешь -- и фатеру и работу отыщет. Ну, конешное дело, придется поблагодарить ее рублишкой, другим, а то она все это может, говорю тебе.

-- Пожалуй, я не прочь, -- подумав, согласилась Маша.

Этот разговор происходил в надворном флигеле Савелия Никакоровича, почти тотчас после того, как обе спасавшиеся девушки получили на руки положенную им сумму. Не медля почти ни минуты, собрались они и отправились на Среднюю Мещанскую.

Сашенька-матушка встретила обеих довольно радушно. Оюна была ей уже старая знакомка, другая же оказалась настолько молода и хороша собою, что ловкая агентша генеральши фон Шпильце ради собственных дальновидных целей и не позволила бы себе сделать ей иной прием, высшая вежливость которого заключалась в том, что она не пожалела даже заварить для них кофе.

Раза два или три удалось Маше подметить пристально пытливые взгляды, которые время от времени кдала на нее Александра Пахомовна.

-- Что это, гляжу я на вас, и все-то мне сдается, солвно бы я вас когда-то видела, -- сказала она, наконец, своей новой знакомке.

-- Хм!.. Может быть, -- усмехнулась Маша.

-- Нет, право, словно бы видела, где-то... Лицо ваше очинно мне знакомо... Да постой-ка, постойте! -- приложив руку ко люу, стала припоминать Сашенька-матушка. -- Чуть ли я не у генеральши вас видела... Генеральшу фон Шпильце знаете?

Маша вспыхнула и даже невольно как-то сконфузилась.

-- Да, знаю, -- процедила она сквозь зубы.

-- Ну, так и есть! Она вас молодому князю Шадурскому сосватала -- так ли я говорю?

Маша потупилась и не знала, что отвечать.

-- Ах, молодая барышня, какие вы конфузливые!.. А вы со мгой по простоте -- я человек открытый. Ну, да вот точно: чем больше гляжу на вас, тем больше вспоминаю. Ведь сосватала она вас? Чего скрывать-то! Ведь правда?

-- Да, к несчастью, правда, -- с глубоким вздохом сожаления прошептала девушка.

-- Фью-ю! -- нагло присвистнула агентша. -- Есть о чем сокрушаться! Чего тут? Не один, так другой, не другой, так третий! Было бы болото, а черти найдутся, пословица-то говорится.

Маше стало неловко, отчасти даже скверно, и вообще как-то не по себе после этих бесцеремонных слов.

-- Мне не надо ни одного, ни другого, ни третьего, -- проиолвила она, безразлично глядя в сторону. -- Довольно!.. Будет уже с меня бродить этой дорогой!

-- Вишь ты, в чнстности соблюдать себя желает! -- с благодушной издевкой подцыкнула, мигнув на нее, бывшая товарка. -- Хочет белье там да платья, что ли, шить, да с того, слышь ты, и жить себе думает. Ха-ха-ха!.. Вот простота-то простецкая! Слышь ты, с этого и жить, с работы-то!

Александра Пахомовна пристально посмотрела на Машу испытующим взглядом, по которому можно было заметить, что в голове ее возникают различные пбаны и соображения.

-- Что ж! -- медленно проговорила она, зажигая в зубах папироску. -- И это дело хорошее. Коли есть добрая воля -- зачем не жить? Я даже, с своей стороны, очинно этим довольна, а коли хотите, могу и работу приискать вам. У меня есть знакомство в разных хороших домах: у полаовницы Потлажан, например, у полковницы Крючкиной -- вот сиклитарша Цыхина тоже, муж в сенате служит, -- все очинно благородные дамы, и от них даже очинно хорошие заказы бывают.

-- Да, вот это другое дело, -- согласилась Маша, -- и если вы мне в этом поможете, скажу вам большое спасибо.

Сашенька-матушка обещала помочь непременно и действительно с большой охотой поусердствовала обеим. Одну пристроила к ее прежним, доприютским занятиям, а другую, за неименим угла у себя самой, поместила напротив, дверь в дверь, в женскую берлогу майора Спицы, где и заняла Маша единсвенный свободный уголок.

У нее не было ни мебели, ни кровати, ни тюфяк,а ни подушки, но предупредительный майор поспешил заявить, что ничего этого не требуется, так как у него можно получить квартиру со столом и постелью, за что, конечно, взимается особая, хотя очень скромная плата.

-- Пять рубликов вы мне заплатите за уголок, -- высчитывал он по пальцам своей новой жилице, -- три рублика пойдут за кроватку с тюфяком и подушкой, да семь рубликов на харчи. Горячее уж, конечно, ваше, мои только обеды и фрыштыки. Итого, значит, пятнадцать рубликов. Деньги, конечно, вперед, за каждый месяц -- уж у меня, извините, такое правило. Но это, доложу вам, дешевле пареной репы-с! -- коротко поклонясь, объяснил он в заключение.

Маша по обыкновению своей кроткой, податлиивой натуры и тут не заспорила! Да, впрочем, в самом деле, и спорить было не о чем.

Майор благодаря Сашеньке-матушке взял с новой жилицы безобидную цену, что, впрочем, произошло по особой причине, так как Сашенька-матушка, прежде чем рекомендовать ее в жилицы, не преминула забежать на минуту в майоровскую спальню и там секретно пошушукаться о чем-то с обоими супругами.

И вот зажила Маша в обществе двух ворчивых старух да работящей швейки.





XVII



ШВЕЯ





Александра Пахомовна Пряхина явилась непрошеной, но очень усердной благодетельницей и заботницей для молодой девушки. Она та заботилась о всех ее нуждах и даже старалась доставить ей кое-какие удовольствия, что Маша решительно не знала, что и подумать, мирясь на том отрадном убеждении, что вот, мол, есть еще на светп истинно добрые, бескорыстно хорошие души. Дня не проходило без того, чтобы не забежала Пахомовна к Маше с приглашением покалякать за чашкой кофе, и во время этих кофейных каляканий она мало-помалу вступила в роль какой-то протектрисын ад нею, так что Маша после первых двух недель почти и сама не заметила, как, по гибкости своей натуры, совершенно поддалась этому непрошеному проректорству и влиянию. Александра Пахомовна каким-то зорким оком всегда почему-то умела очень предупрелительно угадывать все ее нужды и потребности. Заметила она, что на плечах у Маши всего только и есть одно платьишко, да одна смена белья, да еще плохонький бурнусик с поношенным ковровым платком, и очень любезно предложила справить ей все необходимые вещи на собственный счет, с тем, что деньги будут отданы, когда она доставит ей обещанную работу.

Но дни проходили за днями, а работа все как-то не наклевывалась. Ни пглковница Потлажан, ни секретарша Цыхина не представляли заказов, на которые была так щедра в своих посулах Сашенька-матушка. Впрочем, она ободряла девушку, поддерживая в ней надежду на скорое получение работы.

Маша не любила ходить не
Страница 119 из 159 Следующая страница