Всеволод Владимирович КрестовскийПетербургские трущобы Книга о сытых и голодных Страница 140

br>


* * *





Прошло еще три дня, которые он почти сподряд проводил у баронессы, а та неуклонно вела свою мастерскую агитацию, продолжая поддерживать в нем это старчески-экзальтированное состояние и не давая раздумываться над самим собою и своим решением, потому что ора порою все-таки несколько опасалась, чтобы маленькая капля рассудка не взяла кае-нибудь верх над внушенным извне сумасбродством. Но до рассудка и до раздумья ли было князю, когда он видел перед собою обаявшую его женщину, старчески любуясь роскошью ее форм и слушая мастерские уверенья в ее чувстве, тая под ее ласковым взглядом и от любовного пожатия руки, -- мог ли он тут думать о чем-нибудт, кроме безусловного угождения малейшему ее капризу! Старцы вообще дорого платятся за свою чувственно-любовную блажь -- это их общая доля.

Каждое утро являлся теперь он к ней с каким-нибудь драгоценным колье, диадемой или браслетами, и каждая из этих безделиц стоила по нескольку сотен, а за колье дано было даже две тысячи. Баронесса встречала его приношения мило--укоризненным взглядом и не хотела принимать их, говоря, что ей ничего, ничего, кроме любви и дружбы, не надо; но князь очень любезно заставлял ее примерять привезенную вещь, говоря, что это все -- его свадебные подарки. И баронесса уступала его неотступным мольбам и настояниям. Она решилась до тех пор держать его у себя на привязи, пока не выжмет из него последние соки.



* * *





На утро четвертого дня явился к нему Каллаш.

-- Ну, все уже готово! -- возвестил он даже несколько торжественным тоном. -- Священник и свидетели ждут вас. Едемте не медля!

Князь торопливо облекся в черный фрак и белый галстук и отправился вместе с графом, в его карете.

-- А деньги?.. Я забыл деньги -- ведь надо будет, вероятно, заплатить обещанное вознаграждение родным? -- спохватился он на дороге.

-- Не беспокойтесь: все уже сделано, и обошлось дешевле, чем мы предполагаши, -- возразил Чечевинский. -- Мы с вами сочтемся потом, после венчания.

Князь успокоился и от души благодарил своего спутника за такое теплое, дружеское участие.

Приехали на Пески, в Дегтярную улицу, и экипаж вкатился во двор убогого деревянного домишки. В этом домишке нанимал мезоние известный уже читателю пан Эскрокевич, в квартире которого и поместиласл со вчерашнего дня умирающая невеса.

Поднялись по узкой и темноватой лестницк. Навстречу вышел хозяин и встретил их молчаливым поклоном, с печально скросным выражением лица, каковое и подобало такому экстраопдинарному обстоятельству.

В низенькой, косоватой комнате с узеньким оконцем стояла кровать, а подле нее высокое старое кресло и столик с лекарственными склянкаии. Опрятная бедность выглядывала из каждого угла и сказывалась в этих голых, выбеленных стенах, в этих трех кривоногих стульчиках. На кровати, лицом к стене, лежала покрыытая одеялом женщина, из-под которого по временам тяжело раздавался ее глухой, болезненный каешль, каждый раз сопровождаемый двумя-тремя короткими и сдержанно тихими стонами.

В этой комнате приезжие застали ужк Сергея Антоновича Коврова, еще каких-то двух господ, незнакомых Шадурскому, и священника с причетником. Все уже было готово к венчанию, не исключая и церковной записи.

При входе Шадурского все встали и отдали молчаливый поклон. Вообще в этой комнате царствовало то уныло-тяжелое молчание, какое всегда бывает при одре умирающего. Вся обстановка предстоящей сцены походила скорее на готовящийся обряд соборования и чтения отходной над тяжко больным человеком, чем на светлое венчание.

-- Мешкать некогда: она очень плоха, -- шепнул Каллаш Дмитрию Платоновичу.

Четыре свидетеля, между которыми находились и две незнакомые Шадурскому личности, расписались в книге.

Больную, окончательно слабую женщину осторжно подняли с постели и, обложив подушками, усадили в высокое кресло.

Старый князь стал подле нее с правой стороны -- и начался обряд венчания.

Очень естественное и понятное любопытство подстрекало жениха заглянуть в лицо невесты, но голова ее все время была так низко и бессильно опущена на грудь, что ему удалось только подметить, будто новая его супруга, кажись, стаара и почти безобразна.

"Впрочем, быть может, это от болезни", -- подумал гамен и затем, вполне безучастно, почти машинсльно, без малейшей мысли, без малейшего чувства относился ко всему дальнейшему обряду. Голову его вдруг посетил наплыв такой ко всему равнодушной, безразличной пустоты, что князь почти не понимал, что именно с ним и вокруг него совершается. По крайней мере он не старался дать себе в этом ни малейшего отчета и только желал, как бы все поскорее кончилось, чтобы поскорее уехать к баронессе.

Священник, сняв ризу, обернулся к повенчанным и тихо сказал:

-- Поздравляю. Слыхал, что детки есть? -- обратился он уже в частности к обвенчанному Шадурскому.

-- Да, есть, -- коротко ответил смешавшийся князь.

-- Для детей-то и женились, чтобы имя дать, -- в полушепоте пояснил батюшке Сергей Антонович.

-- Что ж, дело похвальное... похвальное!.. Доброе дело никогда не поздно, -- вздохнул батюшка и, пожелав князю всякого благополучия, скромно откланялся и удалился вместе с причетником.

Новобрачную с той же осторожностью опять перенесли в постель и покрыли одеяллм.

-- Ну, теперь нам здесь больше нечего делать, -- нагнулся граф к уху Шадурского и тихо вышел с нмм из комнаты.





XXXVII



ВСЕ, ЧТО НАКИПЕЛО В ДВАДЦАТЬ ТРИ ГОДА





На другой день после своей странной свадьбы князь Шадурский сидел за туалетным столом, в отличнейшем расположении духа. Он только что получил от баронессы фон Деринг раздушенную записочку, в которой та приказывала ему немедленно приехать, потому что ей без него скучно. Князь успел уже выполоскать рот и вставить четыре великолепных поддельных зуба. Домашний куафер подвил ему скудные остатки волос. Достаточное количество пудры и легкий румянец лежали уже на княжеской физиономии, и брови, из которых только что был выдернут седой и как-то вкось торчащий волосок, отлично подвелись в струнку, скрепленные особого рода краскою, которую создало, именно ради этой потребы, остроумие парижских куаферов.

Часовая стрелка показывала четверть второго. Князь был почти уже готов, то есть достаточно сфабрикован и раскрашен. Он размышлял теперь над предметом весьма важного и глубокомысленонго свойства: ум его работал над решением вопроса, какого бы цвета лучше выбрать себе галстук, причем его сиятельство успел сменить их штуки четыре, не будучи ни одним доволен. Вдруг в уборную его явился лакей с видом крайне растерянным и с вфражением полнейшего недоумения на своей барско-лакейской физиономии.

Князь увидел его в зеркале и, не оборачивая к нему головы, а только глядя на отражение его фигуры, нетерпеливо спросил, с оттенком нервного раздражения в голосе:

-- Зачем ты, братец, приходишь, когда тебя не спрашивают? Что тебе тут надобно?

Его сиятельство не терпел, чтобы кто-нибудь, кроме камердинера, присутствовал при его туалете и становился, таким образом, свидетелем реставраций.

-- Ваше сиятельство... -- смущенно доложил почтительный лакей, -- вас изволит спрашивать... дама.

-- Дама? Какая дама?.. Кто? От кого?.. зачем?..

Лакей затруднительно отмалчивался.

-- Какая дама, я тебя спрашиваю? Ты узнал ее имя?

-- Так точно, ваше сиятельство.

-- Так что же ты молчишь?

-- Швейцар сказывал доложить вашему сиятельству, что вас изволит спрашивать... княгиня Шадурская.

Положение князя в эту минуту только и можно сравнить с таким эксцентричнцм казусом, как если бы вдруг на человека совсем неожиданно и моментально нахлопнули большой и темный колпак, вроде того, как мы накрываем горящую свечу медным гасильником. Он так и остался на месте, пришибленный, озадаченный, и, подобно свече, погашенный неожиданными словами собственного лакея. В голове его вертелись, кружились и смутно мелькали какие-то жуткие мысли, относившиеся к этому обстоятельству.

"Княгиня Шадурская?.. Кто такая княгиня Шадурская?.. Свадьба... умирающая женщина... Кто такая эта умирающая женщина?.. Безобразная, старая... Женат... сам не знаю на ко.м.. Вчера умирающая, сегодня вдруг здесь... Что это такое?.. Боже мой, что это такое?.. Что со мной делается?.. Не понимаю, ровно ничего не понимаю!!"

И точно, рассудок князя решительно отказался теперь понимать все случившееся.

Не успел еще он дать определительный ответ -- принять ли, отказать ли, как дверь его уборной неожиданно отворилась, и в комнату вошла незнакомая женщина в сопровождении графа Каллаша.

Шадурский почти машинально привстал с кресла.

Камердинер сам по себе догадался удалиться и оказал этим немалую услугу своему барину, потому что при нем положение барина было бы еще конфузнее и неловче.

-- Что вам угодно, сударыня? -- невнятно пробормотал гамен.

Это была единстврнная фраза, на которую нашелся он в данную минуту.

Женщина странно усмехнулась.

-- Мне угодно объясниться с моим мужем, князем Дмитрием Платоновичем Шадурсуим, -- произнесла она твердым и спокойным голосом.

-- Но... но... я ведь женился на умирающей?.. -- с видом недоумевающего вопроса и даже несколько обиженно повернул он голову к стоявшему у дверей графу.

-- Да, вчера я могла быть умирающей, -- подхватила женщина в ответ на его обращение, -- но сагодня я воскресла. Воскресила меня свадьба с вашим сиятельством. Вы вчера не успели или не хотели поздравить меня с этим счастием. Сегодня я поздравлю нас обоих.

-- Но я, право, не понимаю, почему вы здесь? Что вам от меня угодно?

Смущенный князь бормотал первые попавшиеся фразы, какие попали на язык. Это было обыкновенное его положение в самые экстренные, критические минуты жизни.

-- Отвечу на все ваши три вопроса,- - усмехнул
Страница 140 из 159 Следующая страница