Всеволод Владимирович КрестовскийПетербургские трущобы Книга о сытых и голодных Страница 150

ужно было беспокоить себя и несколькими шагами, чтобы пройти в кабинет для употребления в дело собственной письменной принадлежности.

Иван Иванович, не выходя из залы, очень любрзно разложил перед ним на столе портфель, обмакнул в чернила перо и, вместе с чистым листом бумаги, подал его господину Белкину.

-- Вы должны будете письменно дать свои показания, -- пояснил он, садясь рядом. -- Время ночное; всеконечно со сна потревожили?! Это уж как водится, а нам вовсе нежелательно долго задерживать вас. Вы этого никак не думаайте-с. Так уж для того, чтобы дело короче было и поскорей бы нам с вами, значит, кончить, вы уж потрудитесь вот им (он указал на Летучего) вручить ключи от вашего бюра-с и от письменного столика, а буде есть какие шкатулки с письменными документами, так и от шкатулок тоже.

Господин Белкин направился в кабинет за ключами и чувствовал, как на ходу подгибаются у него колени.

Через минуту он положил ключи перед Зеленьковым.

-- Ну-с, теперь все очень прекрасно, -- молвил Иван Иванович, указывая ему место рядом с собою. -- Не угодно ли вам отписываться, а вы, господин поручик (начальственный взгляд на Летучего), извольте получить ключи и отправьтесь вместе с господином прапорщиком в ихний кабинет, да кончайте поскорей, чтобы не тревожить долго господина Белкина. Мы уж и то -- извините! -- любезно обратился он к последнему, -- собственно по долгу службы нашей, очень нвеежливы к вам... потревожили ночью... Ну, да что ж делать! Вина не наша... Извольте писать.

И господин Белкин нетвердою рукою стал отписываться на разные вопросы Ивана Ивановича Зеьенькова. Он изложил уже, кто он таков, и сколько лет ему от роду, и какого вероисповедания, и бывает ли на исповеди и у святого причащения, женат или хольст, и кто такова жена его, и есть ли за ним или за женою недвижимая собственность, и какие у него средства к жизни, и чем он занимается, и каков круг его знакомства, и, наконец, какие мысли насчет политики держит. Иван Иванович предлагал вопрос за вопросом весьма пунктуально, под нумером первым, вторым и т.д., а господин Белкин очень обстоятельно объяснял на бумаге все, что требовалось. Только относительно последнего пункта не преминул заявить сеья большим и примерно благонамеренным патриотом.

А сердчишко его между тем екает да екает, и в голове все вертится жуткая мысль о том, что забился тем где-то в каком-то ящике этот проклятый нумеришко "Колокола", и что вот-вот сейчас они его отыщут и вытащат на свет божий, и скажут, мол: "А!.. Земляника! А подать сюда Землянику!" И уже мерещится господину Белкину, что везут его, раба божьего, за широкую Неву реку, и что наслаждается он прелюдиями старинных курантов у Петра и Павла... И запало ему на мысль в эту критическую минуту -- как ни на есть умилостивить официальное сердце господина офицера, преклонить его на жалость к молодости и неопытности и ради сего сдобрить это официальное сердце некоторым бальзамным елеем.

"Авось поддастся!.. Авось возьмет! -- нашептывает ему свое собственное екающее сердчишко. -- Авось помилует меня мой ангел хранитель! Рискну-уа!"

И точно: взял -- да и рискнул.

-- Господин капитан, -- робко и смущенно заговорил он очень жалостливым тоном, -- позвольте поговорить с вами откровенно, по простоте, не как с капитаном, а как человек с человеком.

-- Слушаю-с, -- опустив глаза, коротко поклонился Иван Иванович.

-- Я один сын у матери, -- продтлжал злосчастный помещик, чая разжалобить вежлиого, но все-таки сурового капитана, -- она у меня больная старушка... Это ее убьет... Жену мою тоже убьет... Я всего только третий месяц женат, жизнью еще не успел насладиться, молод и неопытен -- что делать! А ведь у меня может еще быть семейство... Я могу еще долг гражданина исполнить и быть полезным моему отечеству... Я даже скажу вам -- между нами, уже готовлюсь быть отцом семейства. И вдруг такое печальное обстоятельство...

-- Помилуйте, что же тут печалоного? -- успокоительно возразил Зеленьков. -- С кем этого не бывает? Да даже у меня самого может быть обыск... Ну, и очень рад! Сделайте одолжение! Пожалуйста! Все мы, так сказать, под богом ходим, поэтому печали тут никакой нет, если совершенно чисты. Чист я перед богом и начальством -- стало быть, чего же опасаться? И у вас еще к тому же, может быть, не окажется ровно ничего подозрительного.

"Да! Толкуй -- не окажется! -- думал про себя сердцевинный помещик. -- Нет, уж что ни говори, а найдут, голбчики, непременно найдут, не то что в письменном столе -- со дна моря достанут! Того и гляди, сейчас вот вынесут да спросят: а это что у вас такое? Как, мол, зачем и почему? Что тогда ты будешь отвечать им, как объявят тебе: изволтте одеваться, вы, мол, арестованы... Уж лучше рискнуть поскорее!"

Господин Белкин, растерявшийся до потери сообразительности, пришел к заключению, что делать больше нечего, как только покаяться и сказать всю правду. Авось поддастся на елей его сердце!

-- Я уже с вами буду говорить, как с отцом духовным! -- с пркаянным вздохом начал он снова: -- Вот видите ли... не помню я хорошенько, а, кажись, есть где-то у меня завалящий нумеришко "Колокола". Не помню, кто-то из приятелей принес да оставил; и все я хотел сжечь его, все хотел сжечь, да как-то некогда было, позабывал все.

Иван Иванович при этом извещении скорчил очень строгую и даже сурово-карательную физиономию.

-- Ну-с? -- многозначительно процедил он сквозь зубы.

-- Вы сами, господин капитан, может быть, имеете семейство, -- жалостливо покачивал головою помещик, -- войдите в мое положение! Вы сами, может быть, и сын, и отец и, может быть, когда-нибудь тоже увлекались духом времени... Не поставьте мне в вину этого паршивого нумеришка! Я не сочувствую, ей-богу, не сочувствую! Я вас буду благодарить за это! (слово "благодарить" было подчеркнуто многозначительным ударением). Позвольте мне ввм предложить что-нибудь на память от себя... Это, конечно, между нами. Сколько вам угодно? Говорите, не стесняясь!

Иван Иванович тотчас же почел своим священным долгом благородно оскорбиться и осуроветь еще пуще прежнего.

-- Что? -- шевельнул он бровями. -- Что вы изволили выразить? Взятки?.. Да знаете ли, что я вас за это упеку, куда Макар телят не гонял?.. Нет-с, милостивый государь, мы взяток не берем, потому наша служжба паче всего благородстяа требует! И как вы смели сказать мне это?

-- Извините-с, бога ради, извините-с! -- ловил его руку умоляющий помещик.

Теперь уже из пяток душа его переселилась в кончики ножных пальцев.

-- Простите меня, господин капитан! Видит бог, я не желал оскорбить... Я собственно по молодости и по неопытности, по доброте сердечной...

Умоляет его таким образом господин Белкин, а сам думает: "Ну, любезный друг, вконец пропало твое дело! Теперь уже баста! Наслушаешься вдосталь концертов, что разыгрывают старые куранты!.."

-- Да-с, это нехорошо, нехорошо, милостивый государь, -- внушительно замечал меж тем Иван Иванович, -- в другое время я бы вас за это, знаете ли как?.. Но только, собственно, по вашей молодости прощаю вам в первый раз. А то бы я -- ни-ни... Боже вас сохрани, избавь и помилуй!

-- Готово!.. Все уже сделано! -- раздался голос Летучего, который вместе с мнимым прапорщиком показался в зале, неся в урках какие-то письма и бумажонки.

-- Это мы возьмем с солою, -- пояснил Иван Иванович, пряча их в портфель, -- а когда надобность минет, вы все получите обратно.

И вслед за этим все поднялись с мест.

-- Не смеем больше беспокоить, -- с прежней любезностью поклонился Зеленьков, -- очень жаль, что потревожили. Покорнейше прошу уж извинить нас на этом. Но, впрочем, вы будьте вполне покойны, потому, я так полагаю, что важного тут ничего и быть не может -- одна только, значит, формальность. Все это токмо для одной безопасности делается. Прощайте, милостивый государь, прощайте, -- гочорил он, ретируысь к двери, -- желаю вам покойнрй ночи и приятных сновидений.

И через минуту всех этих господ уже не было в квартире.

Господин Белкин вернулся в залу, да так и остался на месте, словно столбняк на него нашел. В голове творился какой-то сумбур. Скверные мысли ползли одна за другой, и бог весть сколько бы времени простоял он в таком положении, еали бы вдруг на пороге не показалась горничная.

-- Барин! А где же часы-то ваши! Вечером, помнится, в кабинете на столе вы их оставили, а теперь их нет.

-- Как нет? Что ты врешь, дура!

-- Извольте сами посмотреть. Я весь стол оглядела... и перстня тоже нету!

Господин Белкин направился в кабинет, глянул на стол: точно, ни часов ни золотого перстня не оказываетсяя.

"Чтто за притча! -- подумалось ему. -- Куда бы могли они запропаститься?" А сам очень хорошо помнит, что с вечера оставил их на этом самом, обычном для них месте. "Уж не сунули ль эти господа, по нечаянности, в ящик?.."

Хвать -- ан в ящике не оказывается ни этих вещей ни серебряного портсигара, который тоже наверно туда был положен.

Он -- к бюро, посмотреть, целы ли деньги...

-- Господи, да что же это такое!

На восемь тысяч банковых билетов как не бывало! Даже какая-то мелочь лежала, так и ту забрали.

-- Телохранители вы наши! -- в слезном отчаянии всплеснул руками господин Белкин. -- Эй! Люди! Живее! Фрак, белье! Одеваться!.. Извозчика!.. Ряди к обер-полициймейстеру!

И через час уже весь анекдот этот был сообщен им дежурному чиновнику в оберполициймейстерской канцелярии.

Тотчас же началось следствие и розыски по горячим следам.

Прежде всего хватились за дворника и прислугу. Дворник обязан был знать, что никакой обыск без присутствия местной полицейской власти не может быть допущен, и хотя отбояривался незнанием да почтительным страхом, внушенным-де офицерами, однаок же ему не так-то легко поверили. Посадили раба божьего в секретную, да еще пррсовокупили при этом, что найдутс ли, нет ли мошенник
Страница 150 из 159 Следующая страница