т? Отего от Карла Ивановича непозволительно отдает букетом шампанскогго? Отчего он сам в несколько ненормальном состоянии? Положим, хотя это и прилично-ненормальное состояние, как подобает его солидным летам и солидному рангу, но все оно ненормальное! Карл Иванович трогательно объясняет, что сегодня он был неожиданно приглашен на завтрак к своему старому сотоварищу, человеку равного с ним чина и положения в обществе, и влюбленная Луиза Андреевна успокаивается, кидаясь к нему с объятиями, с мольбами о прощении, с заботами о том, не нужно ли ему гофманских или мятных капель. Но Карл Иванович на сей раз солгал перед своей супругой. Он действительно был на завтраке, только не у товарища равного с ним ранга и положения, а у одного из своих подчиненных, у Herr фон Биттервассера, обладателя очень хорошенькой и очень пухленькой Минны Францевны, который, прозрев тайные чувства начальника к своей законной половине, сам позаботился, в виду будущих благополучии, о счастливом их соединении и поэтому пригласил патрона на завтрак. Счастливге соединение сердец Карла Ивановича с Минной Францевной покамест предстояло еще в будущем, и -- увы! -- влюбленная Луиза Андреевна на сей раз была жестоко обманута, поверив словам вероломного супруга! Тем не менее, она поверила, она с большим аппетитом кушала Kartoffel-Su;pe и Rippenspeer mit Rosinen und Mandeln* и сладостные Pfannkuchen**, а часовая стрелка показывала уже половину седьмого.
______________
* Картофельный суп и жаркое из телячьих ребер с изюмом и миндалем (нем.).
** Блинчики (нем.).
Маша до сих пор не являлася.
Госпожа Шиммельпфениг решительно терялась и негодовала от столь дерзко продолжительного отсутствия своей прислуги; господин же Шиммельпфениг, сообразив, что для исполнения возложенного на нее поручения было более чем достаточно двах с половиной часов, очень хладнокровно сказал, что надо будет сделать ей вычет из жалования, и принялся рассчитывать, сколько именно грошей, со всей строгою справедливостью, необходимо будет ему вычесть, как вдруг немка-кухарка объявила, что Маша возвратилась, только какая-то странная -- на себя непохожа.
Господа Шиммельпфениги приказали позвать ее.
Через силу двигая ноги, вошла к ним молодая девушка, -- бледная, истомленная, с ярким, лихорадочным взором, и остановилась в дверях, придерживаясь слабою рукою за притолоку.
-- Это что значит?.. Где это извтлила быть? -- сдержанно-стоого спросил Карл Иванович, меряя ее тем взором, которым иногда в нужных случаях имел обыкновение мерить своих маленьких подчиненных. Карл Иванович в высшей степени обладал уменьем напускать на себя эту немецки-начальственную ледяную строгость, и никак не мог удержаться, чтобы внутренне не любоваться на самого себя в эти минуты, особливо же, когда замечал, что этот взгляд и манера производят свое достозолжно-внушительное впечатление.
Но Маша, казалось, будто и не заметила того холода, которым предполагал обдать ее Карл Иванович; по крайней мере ни его тон, ни его взоры не произвели на нее никакого видимого эффекта.
-- Где ты была? -- возвысив голос на несколько строгих нот, воскликнули разом обое господ Шиммельпфенигов.
-- Я... я больна совсем... извините меня... -- с усилием проговорила девушка.
-- Снесла ты платье?
-- Снесла...
-- Так где же ты шаталась столько времени?
Маша ничего не ответила на это. Она и сама хорошенько не знала, что с ней делалось и где, в самом деле, прошаталась столько часов. Немая кручина, обуявшая ее душу, бессознатеььно вела ее куда-то -- без цели, без мысли: организм не просто требовал движения: ему нужно было уходиться, умаяться, чтобы сбросить с себя то возбужденное состояние, в каком находился он с той самой минуты, как, подавляемая тяжестью глухих рыданий, выебжала Маша из магазина. Угомонилась и опомнилась она на одной из тех гранитных, полукруглых скамеечек, которые помещаются позади высоких фонарей на Николаевском мосту.
Смутным тяжелым взором огляделась она вокруг. Мимо снуют пешеходы, ваньки, экипажи, омнибусы; в конце моста красновато-яркий свет заливает сверху, из купола, мозаичный огромный образ в черной мраморной часовне; а прямо -- и перед нею, и позади нее -- темно-серая равнина застывшей Невы представляется каким-то непроницаемо-мутным, безразличным пространством, которое далеко по краям замыкается бесконечными рядами зажженного газа, и эти ряды светлых, мигающих точек, цепью охвативших темную равнину, только увеличивали собою контраст мрака и света, и казались какими-то фантастическими, одушевленными существами.
Маша с трудом поднялась с гранитной скамейки; слабые и усталые ноги ее тряслись, поясницу ломило, во всех мускулах ощущалась глухая боль, словно бы они палками были избиты, голову разломило, и была вся она в огне, тогда как тело внутренний озноб пронимал. Совершенно больная, с усплием доплелась она кое-как до дому, где встретило ее справедливое негодование господ Шиммельпфенигов.
-- Так где же ты шаталась, спрашиваю тебя? -- настойчиво повторил Карл Иванович, озадаченный тем, что ни тон его голоса, ни взгляд его глаз не производят своего впечатления.
-- Я больна... позвольте мне лечь... я едва на ногах стою, -- тихо проговорила Маша.
Супруги переглянулись, как бы вопрошая друг дрыга, что им предпринять в намтоящем случае.
-- Она пьяна! -- домекнулась госпожа Шиммельпфениг.
Господин Шиммельпфениг потянул вверх носом и издал такое мычание, которое обозначало, что он только теперь догадался, в чем настоящее дело.
-- Хорошо,-голубушка!.. Теперь ступай, а завтра мы поговорим с тобою, -- сказал он угрозливым тоном. -- За все ответит твое жалованье. Ступай!
Маша удалилась, шатаясь от слабости; но вдруг Карл Иванович с ужасом увидел, что физиономия Луизы Андреевны снова вытянулась и изображает крайнюю степень душевного потрясения.
-- А!.. Теперь я понимаю!.. -- задыхалась она шипщяим голосом. -- Эта тварь пьяна, вы пьяны... Теперь я все понимаю!.. Да, это был завтрак у товарища!.. Да, ето был заворак, презренный человек!..
И Карл Иванович снова должен был выдержать самый величественный шторм.
Луиза Андреевна требовала немедленно удаления развратной твари, оскорблявшей одним своим пнисутствием ее честный и высоконравственный дом.
-- Пусть идет, куда хочет! Пусть ночует хоть на улице, только не здесь! -- неистовствовала она, хлопая дверьми и бегая по всем комнатам. -- Вон! Вон сию же минуту! Я в моем доме разврата не потерплю! Дворника сюда! Дворника! Пусть вышвырнут эту мерзкую тварь!
Кухарка позвала дворника.
Не обращая внимания на неистовства госпожи Шиммельпфениг, Маша попросила нанять ей извозчика и свезти в больницу.
Карл Иванович, по давней привычке своей к подобным демонстрациям любящей супруги, сидел у себя в кабинете и с примерным хлвднокровием, для виду, держал перед собою лист санкт-петербурргской немецкой газеты доктора Мейера, тогда как фантазия его обреталась далечче от этих печатных строчек и соблазнительно рисовала пухлерькие привлекательности Минны Францевны Биттервассер.
Дворник нанял извозчика и привел соседнего свободного подчаска, который должен был отвезти и сдать больную по назначению.
Маша наскоро собралась, крепко закуталась в платок, накинула бурнусишко и захватила с собою свой вид да три рубля -- единсовенные деньги, оставшиеся у нее, за кой-какими расходами, еще от прежней жизни, после распродажи с аукциона всего ее имущества. Полицейский под руку свел ее с лестницы и уселся рядом в извозчичьи сани. А госпожа Шиммельпфениг в это самое время уже металась на своей постели в раздирательном припадке истерики.
V
В БОЛЬНИЦЕ
Извозчик дотащился до подъезда одной из ближайших больниц. Подчасок пошел известить о привезенной больной, но в ту же минуту вернулся вместе со швейцаром, который решительно объявил, что мест у них в больнице нету.
-- Дк как же это, почтенный? -- возразил ему солдат: -- Так-таки ни одной кровати?
-- Так-таки и ни одной.
-- Да ведь запасные, чай, должны же быть?
-- Мало ли что должны! Сказано: нету, ну, и нету!
-- Эко дьявольское дело! Это, стало быть, мне теперь снова придется тащить ее в другую больницу!..
-- Ну и тащи!
-- Да, тащи! Черта ли мне возиться с нею... Я брошу, делайте, как знаете! Мне что!
-- Да ведь уж не примем, то-ись ни-ни, боже избави!
-- Слышь ты, везти тебя, что ли, в другую куда, али тутотки бросить? А? -- отнесся подчасок к Маше.
-- В другую, -- простонала та.
-- В другую... Да мне что же, говорю, валандаться-то с тобою! Время тольько терять, право так! Уж ты лучше сама, как знаешь... Чай, я не родня тебе, чтобы дарма хлопоты приймать.
-- Я заплачу, -- слабо ответила Маша.
-- Ну, ин разве так! Эй, почтенный! Вы уж коли не хотите взять ее, так выдайте нам по крайности отказной лист.
-- Какие там тебе еще листы! Писать лист, так надо и освидетельствовать, а у нас дежурный только что започивал да не приказывал будить. Ладно, и беж отказного уедете!
И швейцар, ежась от холоду, скрылся за стеклянною дверьюю.
-- Ы ! штоб вас!.. -- проворчал подчасок и приказал ехать в другую больницу.
В другой -- та же самая история.
-- Кроватей не имеется. Поезжайие в N-скую.
-- Да мы сейчас только оттуда.
-- Покажи отказной!
-- Да не дали нам отказного. Дайте хоть вы-то!
-- А нам что! Вези ее хоть в полицию.
-- Ну, что ты, и в самом деле! Не пьяная ведь, а как есть хворый человек. Да дайте же, что ли, прости вы экие, отказной-то, а нет, я точно в полицию отвезу, да там всю штуку и брякну. Ведайтесь тогда!..
-- Нашел, дурень, страх какой! За это бы тебя взашеи отседова! Ну, да ин ладно уж: тащи в приемный -- там освидетельствуют и пропишут.
Маша должна была сойти с извозчика. Дежур
Страница 26 из 159
Следующая страница
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 110]
[ 110 - 120]
[ 120 - 130]
[ 130 - 140]
[ 140 - 150]
[ 150 - 159]