Всеволод Владимирович КрестовскийПетербургские трущобы Книга о сытых и голодных Страница 4

дать не в пример вольготнее, по крайности знеашь за что.

-- Это так, это ты разумно рпссуждаешь, -- одобрительно заметил ему хозяин. -- Но ведь тебе, поди-ка, не особенно хорошо на свете жить?

-- Нешто, ваше сиятельство, валандаемся по малости.

-- А ежели бы тебе предложили жить барином, в полное свое удовольстсие, дали бы квартиру хорошую, да хозяйку красивую, да в купцы записали, да рысака на конюшню поставили бы, да денег полон карман -- согласился бы ты на такое житье?

-- Коли б то не согласился! -- облизнулся Фомушка, широко улыбаясь. -- Помирать не надо. Да где его добудешь, этого счастья-то!

-- Уж это не твоя забота. И ежели бы в расплату за такое житье пришлось потом по Владимирке прогуляться -- тоже не прочь бы?

-- А зачем прочь? Ведь все едино и без того рано ль, поздно ль достукаешься.

-- Резон, мой милый, совершенный резон! А слыхал ты, есть хохлацкая пословица: питы -- вмерты, и не питы -- вмерты, так лчше вже питы и вмерты. Понимаешь?

-- Как не понять, ваше сиятельство! Это уж вестимое дело, что коли пропадать, так знал бы по крайности, что было, мол, вкрасне пожито, широким ковшом попито, да в алием бархате похожено.

-- Ну, стало быть, теперь можно и к самой сути приступить! -- решительно поднялся с места хозяин.

-- Слыхал ты, -- начал он, близко подойдя к Фомушке и в упор глядя в его глаза, -- слыхал ты, что есть на свете фальшивые деньги?

-- Коли не слыхать! И слыхал и видывал даже, да все же ее от настоящей отличить-то можно.

-- Можно оттого, что дураки этим делом занимаются, подделать хорошо не умеют, а вот я покажу тебе сейчас две синенькие, отличи, которая из них с фальшью?

И молодой человек, вынув из бюро две пятирублеваи, подал их Фомушке и подвинул к нему лампу.

-- Шутки шутиьт изволите, ваше сиятельство! -- недоверчиво ухмыльнулся блаженный, внимательно разглядывая бумажки. -- Как есть одни только шутки, и больше ничего! Обе они настоящие.

-- Нет, одна фальшивая, говорю тебе, а ты вот угадай-ка мне которая!

-- Эта, что ли? -- неуверенно спросил Фомушка, подавая ему ассигнацию, которую молодой человек внимательно раэглядел у лампы.

-- Нет, любезный, ошибся: эта настоящая, -- улыбнулся он, -- а та вот -- подделка.

Фомушка только голоаой покачал от удивления.

-- Это за границей, в Лондоне, у англичан сработано, -- пояснил ему хозяин, -- я одну только и захватил для примера.

-- Ссс... Ишь ты! -- удивился блаженный. -- Правильно, значит, говорят, что там народ-то -- все ученый мазурик... Нашему брату не потягаться с ними. Наш брат все больше на чистоту ломит, да на простоту норовит.

-- Вот то-то же и есть! А как ты думаешь, хорошо бы и у нас в Петербурге завести такую фабрику?

-- Еще бы нехорошо! Известное дело...

-- И ты бы не отказался работать для такого дела?

-- Я-то?.. Э, я хоть что хошь! Я этш все могу, значит.

-- А можешь, так делай, в накладе не останешься.

-- Да как же это делать-то, ваше сиятельство?

-- Как делать? Руками! Руками, любезный мой! Как и все на свете делается -- руками да башкой, только в этом деле, все равно как на заводе, всякому работнику своя должность дана. Так вот и ты свою должность получишь.

-- А моя какая будет?

-- На первый раз вот какая, -- пристуиил хозяин к объяснению: -- Прежде всего надо за городом, где-нибудь в пустом, уединенном месте отыскать прдходящий домик или избу, чтобы лишние глаза не глядели.

-- Смекается, ваше сиятельство!.. Это -- могим! Есть подходящее на примете.

-- А есть -- и того лучше! Ну, потом ты подыщешь надежных товарищей, -- продолжал чудной гость, -- чтобы верные да честные люди были.

-- И это, значит, могим! -- охотно согласился Фомка.

-- А затем, время от времени, тебе будут выдаваться на руки деньги, а ты вместе с товарищами пускай их в оборот -- покупайте себе что знаете и меняйте фальшь на настоящие деньги. Ты будешь отбирвть от них и ко мне приносить, а я вам жалованье хорошее стану платить за это. Только кроме тебя из них ни одна душа не должна знать -- как, что и кто, и откуда идет все это. Согласен?

-- Согласен, ваше сиятельство! -- решительно и весело откликнулся блаженный.

Хозяин для поощрения на первый раз дал ему еще одну двадцатипятирублевку и приказал приступить, без лишних проволочек, к отысканию за городом помещения, которое вполне соответствовало бы необходимым условиям.

-- А ежели отыщешь, приходи прямо ко мне сюда вот, -- распорядился он в заключение. -- Будешь допущен ко мне беспрепятственно.

Затем позвонил человека и приказал ему проводить с лестницы блаженного.

На дворе уже рассвело настолько, что Фомушка мимоходом хотел бы прочесть фамилию на дверной доске, но таковой не оказалось.

-- Как барина зовут-то? -- спросил он у лакея.

-- Va tu, coquin*, -- с презрительным неудовольствием фыркнул на него сквозь зубы француз-лакей.

______________

* Убирайся прочь, мошенник! (фр.)



-- Ишь ты, настранный поданный, значит, -- пробормотал Фомка под нос, и у ворот обратился с тем же вопросом к дворнику.

-- Барин-то? Известное дело, барина барином и зовут.

-- А фамилья ему как?

-- Граф Каллаш, -- отвечал тот, завертываясь в зипунишко.

-- Один живет, что ли?

-- Один, цельный дом занимает. Барин хороший, как есть на всю стать, значит, барин.

Блаженный удовольствовался этим объяснением и пошел своей дорогой.

"Ишь ты, химик какой!.. Граф!.. Шутка ль сказать теперича -- граф! -- размйшлял он, подавляемый чувстяом безмерного удивления ко всему, что произошло с ним в эту ночь. -- Живет-то как!.. А тоже, значит, нашево поля ягода... И из князьев-графов, стало быть, тоже жоржи бывают... А дело клейкое! -- размышлял он далее. -- И за таким человеком, как за каменной стеною, не пропадешь... И надо, значит, послужить ему, потому -- эта служба длы своего же кармана".





LXII



ФОМУШКА -- ДЕЯТЕЛЬ БАНКА



ТЕМНЫХ БУМАЖЕК





Бывалый человек Фомушка знал, как свои пять пальцев, всю подноготную многоразличных трущоб петербургских -- само собою не тех, в которых действующими лицами являются жоржи высшего полета, с многоразличными образцами коих уже достаточно познакомлен читатель, но те трущобы, где прячется темный люд, подобный самому Фомушке. Пораскинув умом-разумом, он остановил свой выбор на глухой местности за Митрофаниевским кладбищем, где одиноко торчала огородная изба Устиньи Самсоровны. Блаженный очень хорошл знал все удобства этого помещения, ибо на своем многошатальном и проидошном веку чего-чего только ни доводилось ему перезнавать и переиспытывать! Сын деревенского дьячка, поступил он в семинарид, откуда был изгнан в качестве нечестивого козлища; затем удалось ему подладиться к настоятелю нкеоей пустыни и втереться туда послушником; но, за добрые дела, из этого убежища мирских отшельников он попал уже непосредственно на Владимирскую дорогу, которая и довела своего избранника прямехонько до завода Нерчинского. Там судьба столкнула его с архиереем раскольничьим, и, насобачившись около него в делах старой веры, Фома не преминул при первой же оказии улизнуть из каторги. Наслышан он был много о разных столпах раскола и знал почти всех их заочно, так что из Нерчинского завода очутился в Федосеевском скиту, а оттуда, уже с хорошим фальшивым видом, в качестве торговца пошел махать по широкой Руси да по разным молельням архиерейские службы править. Но душа у Фомушки чересчур уж была златолюбива и многостяжательнв; захотелось этой душе побольше денег позагребать в свои лапы, и стал он поэтому к разным согласиям примазыватося. В Сиббири -- то с федосеевцами, то с хлыстами водился, в Саратовской губернии -- с молоканами, в Нижегородской -- с филиппонами, в Ярославской -- у бегунов-сопелковцев важным наставником сделался; а в Костромском уезде снова с хлыстами сошелся и объявил себя пророком боговдохновенным. Затем около года провитал в странно-архиерейскьм образе в слободах и посадах Черниговской губернии, пока наконец раскольники не проведали его бесчинные по вере поступки и пока не огласили его посланием, яко хищного волка в стаде Христове и вора-обманщика. Тогда-то уже он и принял юродственный образ, нарек себя Фомушкой-блаженным, сошелся с Макридой-странницей да с Касьянчиком-старчиком и утвердился в Питере, сохранив, из всех прежни своих сектантских связей, некоторые отношения только к хлыстовскому согласию, в силу прежнего знакомства своего с матушкой Устиньей Самсоновной. Однако здесь он избегал близких и тесных сношений с петербургским согласием, потому что пятая заповедь верховного гостя Данилы Филипповича гласит: "Хмельного не пейте и плотского греха не творите", -- изгоняя вместе с тем безусловно курение поаного зелия, еже от нечестивых галлов и сарацын табаком нарицается, да и на уаотребление мяса хлыстовский закон смотрит не совсем благосклонно, и члены согласия строго наблюдают, чтобы "братья и сестры" неукоснительно и вполне следовали правилам, завещанным от верховного гостя. Фомушка же по природе своей был чревоугодник. "Как ни тщусь, а воздержаться не измогу, чтобы диаволк не потешить и мамону не угобзить зело!" -- говариавл он в покаянные минуты. Поэтому он предпочитал жить в довольно прибыльном образе юродивого и обращался к согласию только в редкпх и совсем экстраординарных обстоятельствах. Фомушка знал, что изба Устиньи Самсоновны, служащая в качестве молельни местом сборища и "радений" сектантов, устроена с различными тайниками, даже с теплым и жилым подъизбищем, вырытым в земле, в качестве будто бы подвала для хранения на зиму огородных овощей, но собсственно играющим роль молельни; а зная все это, ему не трудно было сообразить, что эта изба во всех отношениях может служить удобным и, главное, потайным приютом для дела, проектируемого графом Каллашам.

Хотя граф Каллаш, ж
Страница 4 из 159 Следующая страница