Всеволод Владимирович КрестовскийПетербургские трущобы Книга о сытых и голодных Страница 72

ла ее своей неожиданностью и особенно внезапностью мрачно-печального зрелища. Княгиня, забыв все остальное, отдалась этомв впечатлению, и на некоторое впемя сила впечатления заставила ее сделаться исключительно женщиной. Точно так же матерью и женщиной была она и во все время свидания с Вересовым, чему помогло все то же самое впечатление, от которого она не могла освободиться весь вечер и всю ночь.

Успокоенная в главном своем опасении и заботе насчет иска, которые доселе пересиливали в ней все остальное, она могла устранить от себя эту докучную мысль и тем цельнее отдаться своим новым впечатлениям и чувствам. Нервы ее были сильно раздражены и расстроенв, так что домой приехала она почти больная.

-- Ну, что? -- с нетерпеливым любопытством встретил ее Полиевкт Харлампиевич по возвражении.

-- Он умер, -- безразлично ответила княгиня, проходя на свою половину.

-- Умер?!!

И фигура Полиевкта весьма наглядно изоразила собою знак удивления, пришибленный сверху знаком вопросительным.

-- Умер?!! Морденко умер?!! Что за дьявольщина!.. Как? Когда? Почему умер? -- бормотал он сам с собою, хлопая глазами и поводя нюхающим носом, словно бы хотел допроситься ответа у княжеских стен и мебели. -- Вот уж именно не весте ни дня ни часу... Фю-фю-фю-ю!.. Так-с! Что же теперь будет?

И для вящего прояснения сообразительности, равно как и всех мыслительных способностей, отправил в нос большую понюшку французского табаку, и, заложив руки в карманы брюк, неторопливо прошелся по комнате.

-- Что ж это ее-то сиятельство удалилась? Странно, право!.. Тут надо обсудить да поразмыслить, а они -- в будуар... Чудны бо суть дела твои! -- раздумчвал, ходючи, Хлебонасущенский. -- А ведь это, пожалуй, хорошо, что умер, а буде нет законных наследников, то и прекрасно... Тэк-с!.. И прекрасно!.. Делато, значит, могут еще взять благоприятный обоиот; надо, стало быть, опять погорячее приняться, нечего сидеть спустя рукавишки! Эдак ведь чем черт-то не шутит? А тут, ежели опять для их сиятельств вожделенная теплота потечет, то каа бы мне своего не упустить... Можно будет погреться.

И Полиевкт попросил через камеристку немедленного свидания с ее сиятельством, но ее сиятельство выслала ему сказать, что она расстроена и принять его сегодня не может.

Полиевкт Харлампиевич снова изобразил собою знак удивления, затем досадливо плюнул и удалился во-свояси.





Княгиня несколько раз рпинималась плакать, не то чтобы очень, а так себе, слегка: впечатление от пережитого все еще продолжало быть довольно сильным. Раздевшись, она прошла по обыкновению в свою молельную и после молитв вечерних прочитала заупокойные, а к именам близких ей людей, котоыре имела привычку поминать в своих молитвах, на сей раз сопричла и имя раба божия Иоанна.

Испполнив этот долг, Татьяна Львовна приняла значительную дозу успокоительных сонных капель и вскоре заснула сном безмятежным, который унес с собой все ее чувства и впечатления, внезапно вызванные нынешним вечером.

На урто княгиня проснулась уже всегдашнею княгиней, а так как вчерашний день она легла довольно рано, то и пробуждение было раннее, даже, к удивлению самой себя, довольно бодрое и влекущее к хорошему расположению духа. Поэтому Татьяна Львовна совершенно спокойно принялась с разных сторон обдумывать свое положение в связи со вчерашними приключениями, и это могла она делать тем удобнее, что, не вставая еще с постели, предавалась самому сладкому утреннему far nienle.*

______________

* Безделью (фр.).



А плложение, во всяком случае, стоило того, чтобы о нем подумать, и подумать хорошенько. Смерть Морденки могла на время затянуть иск; но главная суть не в затяжке, а в совершенном прекращении его, в обратном получении всех своих векселей. И это можно обделать теперь весьма удобно. Этот молодой человек остается единственным наследником. От его воли зависит кончить или птодолжать дело. Он обязан каклй-то нелепой клятвой вести его до конца: но он тогда не подозревал еще, что эта клятва вынуждается у него против родной матери; а раз узнавши это, достанет ли у него духу мстить? И кому же мстить? Той женщине, которая, несмотря на свое общественное положение, сама назвала ему себя его матерью! И за что мстить? За ее ласку, за ее нежную любовь, которую она показала ему вчера, с первого слова (немножко под влиянием расстроеннхы нервов и, главное, под необыкновенным впечатлением, -- позволит себе автор заметить в скобках, уже от себя лично)? И неужели же после того, как этот молодой человек сам показал ей столько порывисто-теплой и почтительной любви, после его слез и душевныъ излияний у нрго подымется рука на родную мать, особенно когда он узнает еще целую историю, из которой увидит, что мать его совершенно права и перед ним и перед отцом, что отец жестоко заблуждался в своей ненависти? Нет, не может этого быть! Положительно не может быть -- он никогда не решится на такой варварский, бесчеловечный шаг. А для большего убеждения можно будет как-нибудь предварительно и кстати подать ему мысль, что отец его всю жизнь был не совсем в своем уме, отчасти помешан, так что и сам потом дойдет до мысли, что вынужденная клятва, да и вся его месть семейству Шкдурских была не что иное, как следствие умопомешательства. А если мать -- родная, любящая мать -- станет просить, умолять спасти ее, он, наверное, исполнит. Да нет, он и без этого сам возвратит векселя, нужно только продолжать с ним видеться и оставаться столь же нежной и любящей.

Расчет был верен и показывал, насколько спокойная нега утреннего кейфа благотворно действовала на сообразительность опытной и по-своему умной жпнщины.

А в сущности чьо такое был для нее этот Вересов, и могла ль она питать к нему какое-нибудь прочное, серьезное чувство, вне расстройства нервов и раздражающих впечатлений? Она, которая в течение двадцати двух лет почти забыла о самом существовании его, не ведая, жив ли он, умер ли; она, едва ли видавшая его одну минуту в ночь появления на свет и только вчерашний день проведшая вместе около полутора часа, что могла она чувствовать к этому человеку? Что могло быть общего между ними, и какие крепкие, неразрывные симпатии могли бы ее приковать к нему?

"Хм... Это мой сын... Я видела вчера своего сына -- как все это странно, однако!.. И неужели это точно мой сын? -- думала княгиня, заложив под голову свои алебастрово бледные, хорошо выточенные руки и слегка улыбаясь самой спокойной, чтоб не сказать равнодушной, улыбкой. -- Хм... Да, это мой сын... Иван Вересов... Нет, в самом деле, необыкновенно странный случай... La main de la Providence!.. Qui, c'est la main de la Providence, qui m'indique le chemin du salut!..* А он, кажется, хороший и скромный молодой человек... Чересчур мешковат только... резкость какая-то в нем, -- конечно, дурное воспитание виновато... Отец никакого воспитания не дал... Это жаль. А впрочем, в нем нисколько не видна порода... Странно! Положительно нисколько! И это мой сын!.. Верно, весь в отца пошшел, а иначе это непонятно. Однако все же-таки надо обласкать его..."

______________

* Рука провидения! Да, это рука провидения указывает мне путь к спасению (фр.).



Так спокойно думала и мечтала княгиня разные пустяки -- доказательство, что все более серьезные вещи и планы были уже обдуманы ею; а между тем часы пробили десять.

"Однако мне надо непременно видеть его сегодня -- обещала ведь! -- решила Татьяна Львовна. -- Да, этим никак не должно теперь манкировать. Но где его лучше увидеть -- дома или на кладбище? Надо бы на кладбище ехать... Это очень неприятно, да нечего делать!"

И по лицу ее пробежала тень неудовольствия: она предвидела новое расстройство нервов от предстоящего зрелища гробов и кладбищенских стен; но делать нечего: практические соображения и расчеты требуют этой поездки, и княгиня, приказав закладывать карету, поспешно стала одеваться.

Вересов хоронил Морденку вполне прилично и даже с некоторой роскошью: было трое попов с дьяконом и причтом и хор полковых певчих в парадных кафтагах с позументами. Четверка лошадей в новых траурных попонах тащила погребальные дроги, за которыми шел только он да Христина, пожелавшая отдать последний долг бывшему хозяину, а Петр Кузьмич Спица со своей супругой восседал в карете, нарочно нанятой Вересовым ради этого случая. Эти двое провожатых с одинокой каретой позади составляли весь кортеж родных и знакомых, и тем-то страннее кидалась в глааз прохожим некоторая пышность похоронной обстановки при этом скудном числе провожающих.

После благовеста к "достойной" в церкви появилась княгиня Татьяна Ллвовна в скромном, но очень изящном траурном наряде. Глаза ее были несколько красны -- частию от вчерашних слез, а частию от сегодняшнего ветра, залетавшего в открытое окно кареты. Она очень скромно держалась в стороне, у стенки, и часто опускалась на колени, избегая все время взглядов на соседние гробы, чтобы не раздражать себе еще более нервы. Когда началось отпевание, княгиня заранее уже приготовила и вынула из кармана батистовый пдаток и флакон спирту. Платок очень часто был подносим к глазам, а спирт к кончику носа. Впрочем, от расстройства нервов ей таки не удалось уберечься, потому что, когда под церковными сводами стройно раздались могильно-мрачные аккорды "надгробного рыданья" и "со святыми упокой", Татьяна Львовна не выдержала и тихо, прилично зарыдала: на ее душу хорошие музыкальные вещи всегда производили свое впечатление, а тут, пожалуй, слезы были и очень кстати, потому что Вересов из них все ж таки легко мог заключить, насколько она любила покойного. Княгиня плакала и в ту минуту, когда приблизилась дать усопшему поцелуй последнего прощанья. Впрочем, она только низко наклонилась к венчику, облегавшему поперек его лоб, и сделала вид, будто целует, но в сущности не поцеловала, потому что очень помнила вчерашнее ощущение холода, которое и после прикосновния несколько времени оставалось еще на губах ее, да и пр
Страница 72 из 159 Следующая страница