Всеволод Владимирович КрестовскийПетербургские трущобы Книга о сытых и голодных Страница 73

итом же от мертвого такк неприятно несло теперь гнилой мертвечиной, почему и ощущалась для нее самая настоятельная потребность в спиртном флаконе. Но справедливость требует сказать, что роль княгинею была исполнена безукоризненно прекрасно. Она сделала все, что могла сделать -- по совести и даже против нее.

Когда гроб понесли к могиле, Вересов почтительно сел ее под руку, а когда земля, от земли взятая, земле предалася, то есть попросоу сказать, когда могилу совсем уже закопали, Татьяна Львовна предложила Вересову довести его домьй в своей карете. Он простился со Спицами, поблагодарил их за добрую память о покойнике и поехал вместе с княгиней.

Полдороги было сделано в угрюмом молчании как с той, так и с другой стороны. Молодой человек понуро весь сосредоточился в какой-то тяжелой думе, а княгиня несколько раз украдкой и искоса взглядывала в его лицо, наблюдая за его впечатлениями, пока, наконец, нежно взяла его небрежно опущенную руку.

-- О чем же ты?.. Тебе грустно? -- с кротким участием спросила она.

То безнадежно как-то махнул рукою.

-- Ну, полно! -- продолжаша Шадурская тоном, исполненным материнской нежности. -- От смерти уж не вырвешь... Не воротишь!.. Тяжело тебе, но все же не так, как если бы ты был один, один совершенно! Ты не совсем сирота еще: ведь теперь я с тобою... мать... Мы будем видеться... Да, мой друг? Будем?

Молодой человек, вместо ответных слов, взглянул на нее взором беспредельной восторженной благодарности.

В этих словах для него заключался целый рай света, надежды и сыновней любви. Он чувствовал, как полнее становится его существование.

-- Да, мне тяжело! -- проговорил он наконец с глубоким вздохом. -- Но... надо же ведь говорить правду -- с отйом я еще потерял немного: я во всю мою жизнь не видал от него любви; только вот последние дни... да и то, бог весть, любил ли бы он меня, если б остался жив!.. Нет, -- продолжал он, минуту спустя, -- я только вчерашним вечером узнал немного счастия... я узнал, что такое мать...

Княгиня улыбнулась небесной улыбкой и любовно поцеловала в лоб молодого человека.

-- Так о чем же, дитя мое, о чем так мрачно задумываться? -- нежно утешила она, не выпуская его руки.

-- О задумываться есть о чем! -- промолвил он, глубоко потупив взоры. -- Меня мучит эта странная клятва, которую он вынудил.

-- Боже мой! Но что это за клятва, расскажи ты мне? -- горячо подхватила княгиня, и Вересов подробно рассказал ей все, чему был свидетелем в последние дни Морденки; рассказал ей про свое беспросветное детство, про беспричинное обвинение отца и внезапное примирение, про свою тюрьму и бездомные скитания и, наконец, передал все те чувства и сомнения, котшрые волновали его со вчерашнего вечера.

Княгиня слушала и по временам утирала набегавшие слезинки. Благо, нервы уж были расстроены, так вызывать эту женскую влагу становилось довольно легко: нужно было только немножко подъяривать себя в этом настроении -- и все шло превосходно.

Карета меж тем давно уж подъехала к опустелому жилищу Морденки, и Вересов продолжал свои рассказы уже сидя с матерьд один на один в пропахших ладаном комнатах.

-- Боже мой! Как он заблуждался!.. Как он жестоко заблуждался в этой ненависти! -- воскликнула, всплеснув руками, княягиня, по выслушании всех вересовских рассказов. -- Нет, я должна снять с себя это пятно! -- горячо и гордо продолжала она. -- Ты мой сын, и я не хочу, чтобы ты мог хоть одну минуту сомневаться в твоей матери! Я расскажу тебе все -- все, как было! Суди, виновата ли я!

И она последовательно принялась повествовать ему историю своего выхода замуж, объяснила, что такое в сущности ее муж, князь Шадурский. Потом пошла история ее одиночества, оскорбления и забвения мужем, история ее отверженной им любви и роман с княжной Анной Чечевинской. Вересов внимательно слушал рассказ о похождениях супруга, и его честному сердцу становилось больно, и былт гадки, противны ему эти поступки, и чувствовал он к нему злобу и презрение за свою обиженную мать. Потом дошла княгиня и до своего собственного романа с Морденкой, рассказала, что именно влекло ее к нему и что заставило полюбить его; рассказала даже в подробности столкновение с ее мужем, не забыла и двух пощечин -- и доселе рассказ ее отличался полной правдивостью, которая потом уже стала мешаться с элементом фантазии, придуманной поутру, ради вящего убеждения Вересова, в полной своей невинности относительно Морденки. Так, например, истинный рассказ о рождении Вересова и об отсылке значительной суммы на его воспитание сопровождался фантазией о том, как княгиня претерпевала тысячи тиранств от своего ужасного мужа, как она хотела разорвать с ним все связи, бросить его и уйти к Морденке, чтобы вместе с ним навсегда удалиться от света, но Морденко, думая, что она столь же виновата в его оскорблении, как и ее муж, не хотел внимать никаким оправданиям и выгнал ее от себя чуть ли не с позоором; как она писала к нему множество писем и ни на одно не получила ответа; как она жаждала узнать, где находится ее сын, чтобы взять и воспитывать его самой, но от нее это было скрыто, и вскоре после этого деспот-муж насильно увез ее за границу и держал там в течение нескольких лет. А между тем Морденко задумал свое мщение. Рассказ Татьяны Львовны был веден мастерски в его подробностях и обличал в ней большое присутствие такта, своеобразной логики и живого изобретения. Конечно, при этом не было недостатка и в приличном количестве тихих, умеренных слез, так что все это в совокупности произвело на Вересова достодолжно сильное впечатление. Он теперь глубоко страдал душой за все страдания своей матери, и бог весть, нм что бы только не решился ради нее в эту минуту! В то мгновение он любил ее беспредельно.

-- Но... Как я ни думала обо вспм этом, -- в заключение пожала плечами Татьяна Львовна, -- мне постоянно казалось, что твой отец был немного помешан... Я и прежде, еще до нашего разрыва, замечала в нем иногда кой-какие странные вспышки... Да, он был помешан -- иначе я никак не умею объяснить себе эту беспричинную злобу против меня, этот поступок со мной, когда он выгнал меня, когда он скрыл от меня моего ребенка... Да и наконец, его обращение с тобой, -- что это такое, если не помешательство?!. Бедный он, бедный!.. Кк мне жаль его!..

Вересов слушал ее с глубоким, сосредоточенным вниманием. Его необыкновенно поразило свопадение ее мысли о помешательстве Морденки с его собственной вчерашней мыслию; а рассказ о его странных поступках и, наконец, целая жизнь его, во многом отличавшаяся необъяснимой странностью, как нельзя более осязательно подтверждала это предположенре. И он высказал это княгине.

Несколько времени после того говорили они все на ту же тему и об этом же предмете, пока, наконец, не насатла минута расставания. Татьяна Львовна обещала приезжать к нему часто, и по преимуществу вечерами, чтобы ему не так тоскливо казалось одиночество в опустелой квартире. Добродушный Вересов был в восторге и не находил слов благодарить ее за такую любовь и участие.

А княгиня села в свою карету, хотя и с расстроенными нервами, но как нельзя более доволоная собой: теперь она знала все, что ей нужно было знать для того, чтобы вернее действовать, и уже нимало не сомневалась в совершенном успехе.

И сколько новых блестящих планов и предположений радужно заиграло в ее голове при мысли об уничтожении долгов и восстановленном кредите.

"А, право, он очень добрый и милый мальчик, -- думала она, подъезжая к своему дому. -- Только ужасно невоспитан, так что даже отчасти неприятно глядеть на бедняжку... Как это жаль, право!"

Но этим приговором о доброте и невоспитанности только и ограничивались все думы и заботы княгини о ее побочном сыне.





XXXIV



ДЕЛО ДВИНУЛОСЬ





Деляга-секретарь, которйы действовал во вред Хлебонасущенскому, со смертью Морденки очутился в некотоном роде на неведомом распутьи. В пользу кого станет теперь вести он это дело? Где наследники, и подтверзят ли они условие, заключенное с ним покойником? Как вдруг на это распутье появляется Полиевкт Харлампиевич с достодолжной подмазкой, прося о приостановке иска за смертью истца, пока не выяснится, кто суть его прямые наследники. Пришлось ему, конечно, подмазмть и другие колеса орудующей сим производством машины, и дело с божьей помощью застряло в каком-то захолустье, под чьим-то зеленым сукном или в чьнм-то портфеле.

Княгиня между тем очень часто, почти через день, посещала Вересова и проводила с ним вечера. Хотя эти посещения, а еще более -- беседы, начинали уже сильно утомлять ее, тем не менее нужно было выдерживать роль нежной, любящей матери и друга-утешителя. Другой на месте Вересова, быть может, и замктил бы некоторую искусственность и принужденную натянутость этой роли, крторые иногда прорывались-таки местамр, но Вересов был слишком добродушно доверчив и в особенности слишком слепо жаждал любящего материнского сердца, для того чтобы замечать что-либо подобное. Княгиня спросила его онажды, хлопочет ли он об утверждении его в правах наследства. Тот ответил, что не начинал еще да и не знает, ка кза это приняться. Тогда Татьяна Львовна предложила ему услуги опытного ходатая, который обделает все очень скоро, не вводя Вересова ни в какие хлопоты. Вересов охотно согласился, и Полиевкт Харлампиевич Хлебонасущенский весьма энергично принялся обделывать утверждение Вересова.

Недели через четыре оно состоялось благодаря его усиленному содействию, по обыкновению не обошедшемуся без достодолжных подмазок -- "для наибыстрейшего хода всей механики".

Вересов очутился богачом. Но эта перемена нисколько его не порадовала и не изменила. Время, со смерти отца до настоящей минуты, было для него временем жестокого страданья, от которого забывался он на час, на двк тогда лишь, когда приезжала к нему княгиня. Заток аждый раз, с удалением ее, эти муки становились еще жутче, еще сильнее: он глубже начинал чувст
Страница 73 из 159 Следующая страница