енное на женино имя, из скромного капитальца, сколоченного помаленьку, во время служебного поприща мужа. Птицы имеют пристрастие к домикам деревянным или на каменном фундаменте, с мезонином и садиком -- непременно с мезонином и садиком, приноравливая к сему, по патриархальным свойствам натуры своей, и настойки с огурцами, и кургузого меринка. Значит, -- думают себе, что тоже живут "по-барски". Они все без исключения очень любят свои захолустья с их ближайшим околодком; они привязаны к ним душевно, ибо в течение долгой жизни своей как-то органически срослись с почвой окружающей местности и всегда, с некоторым умилением даже, говорят не иначе, как -- у нас под Смольным, у нас на Аптекарском, у нас на Козьем. Все эти Козьи болота, под-Невские и Аптекарские они уже привыкли считать чем-то своим, пригожденно собственным, нераздельно слитым с их существованием.
Но не думайте, чтобы в характере жизни домовитых птиц было что-либо общее с жизнью той среды, представитклями которой у нас являлись старички Поветины в буколической Колтовской. Нет, Поветины -- люди так себе, мелкая сошка, совсем простые, хорошие люди, живут себе скромно, безвестно, богобоязненно, по пословице "день да ночь -- сутки прочь, -- к смерти ближе", не тронь, мол, только ты нас, а мы-то уж тебч никак не тронем. Словом сказать, живут, как бог послал, беззатейно да помаленьку. В птичьем же обществе естть свои стремления, свои цели, свои интересы, своя борьба, и победы и невзгоды, свои политические вопросы и волнения, даже -- даже своя пропаганда.
Птицы почти исключиьельно принадлежат к дворянскому сословию, да и не просто к дворянскому, а к столбовому, и сами себя, при случае, очень любят заявлять "столбовыми". У них есть свои традиции, и каждая из птиц может похвалиться каким-нибудь своим дедушкой или дядюшкой, который " свое время на всю губернию был барин". Но... от широкой жизни этих дедушек и дядюшек нынешним старикам-племянникам и старушкам-внучкам остались очень скудные обрезки, вроде псуовской или новгородской усадьбы душ в двести или, чаще всего, вроде старинной барской дачи, а не то -- домика с мезонином и садиком. Птицы очень любят хвалиться своим родством, в котором непременно состоит какая-нибудь никому неведомая княгиня Подхалим-Закорюкова или князь Почечуй-Чухломинский. И это все будут князья и княгини очень древние, что назфвается "Рюриковичи", до такой степени древние, что про них даже никто уж и не знает и не помнит, но тем не менее они есть или были и состоят в родстве с домовитыми птицами, и домовитые птицы считают их людьми в свое время очень вескими.
Но столько же, сколько своим родством с княгиней Подхалим-Закорюковой и князем Иваном Почечуем, домовитые птицы любят хвалиться при случае и свотм коротким знакомством с различными представителями ныне сияющих барских фамилий. Нужды нет, что эти представители иногда успели уже давным-давно позабыть о самом существовании какой-либо птицы и даже не вспомнят имени ее, если начать им припоминать и растолковывать, домовитые птицы все-таки хвалятся этими quasi знакомыми, и это приносит им истинное удовольствие. Если кому-нтбудь случится упомянуть случайно имя какого-либо из этих современно блистающих представителей, птица никак не утерпит, чтобы не умаслить при этом лицо свое улыбкой, довольством сияющей, и не промолвить тоном, в котором будет сквозить оттенок даже некоторой приятельской фамильярности, смешанной, впрочем, с чувством подобающей почтительности: "А... Князь Илья Семенович!.. -- скажет птийа. -- Как же, как же! Старые сослуживцы!.. Приятелями были!" или "Э, батенька, что вы мне говорите про графа Андрея!.. Уж мне ли не знать его! Однокашники! На одной скамейке сидели, вместе на кулачки дрались, вместе и посекали нас!" или наконец: "Когда я воспитывалась в Смольном, мы с княгиней Аглаей уж какие подруги были!.. Она теперь, как встретит меня, все вспоминает: а помнишь, ma chere*, кофейных? а помнишь, mon ange**, нашу maman?.. Такая, право, милочка эта княгиня Аглая!.. Все к себе зовет, да вот -- никак не соберусь!" И при этом необходимо следует полный вздох умиления и довольства. И птицы счастливы, что им удалось намекнуть или приплести кстати и некстати о своем аристократическом знакомстве. Они, все без исключения, необыкновенно интересуются знать, что делается в кругу этих современно блистающих представителей, о чем они говорят, чем занимаются, кто за кого дочку выдал или сына женил, какая жена с мужем разошлась и отчего это произошло, и кто и с кем находятся в контре; и при этом обнаруживается у них полное и самое подробное знание восходящего родства и свойства этих знаменитостей и самое твердое знание всех без исключения имен и отчеств их, так что если промеж ними, например, говорится: "Князь Андреич, или графиня Дарья Савельевна", то каждый уж очень хорошо знает, о каком именно князе Владимире Андреиче и о какой графине Дарье Савельевне идет дело. И все принимают участие в этом разговоре и сердцу каждого оказываются весьма близки и князь Владимир Андреевич и графиня Дарья Савельевна; а те, между прочим, даже и не подозревают, что есть на свете совсем посторонние люди, которые так живо, com amore***, интересуются их особами и их делами. Но как тут не интересоваться, если сплетни и рассказы из высшего света составляют пищу и одну из любимейших тем домовитых птиц при каждой почти их встрече, при каждом птичьем собрании!
______________
* Милочка (фр.).
** Мой ангел (фр.).
*** С любовью (фр.).
Птицы, однако, не любят сходиться с новыми личностями. Они предпочитают вращаться в тесном и замкнутом кружке своего птичьего общества, члены коего все связаны друг с другом самою интимною привязанностью, и постороннему человеку, что называется "человеку с ветра", нет почти никакой возможности проникнуть в их зааолдованный круг -- разве уж кто-нибудь из доверенных птичьих членов, за строгим своим ручательством в достодолжной доброкачественности рекомендуеаого субъекта, возьмется ввести его в птичье общество, и тогда уже новая личность остается на ответтсвенности своего поручителя. Для этого надо, так сказать, пройти несколько мытарств и искусов.
-- Евдокия Петровна! Савелий Никанорович! -- говорит какой-нибудь член птичьего общества. -- К вам в дом желает быть представленным господин Триждыотреченский. Позволите вы это?.. Он уже давно ищет этой чести.
Евдокия Петровна и Савелий Никанорович делают мину кислого и недоверчивого свойства.
-- А кто такой этот Триждыотреченский? -- мямлят они сквозь зубы...
-- Триждыотреченский?.. Мм... Он, сколько мне кажется, очень достойный и благонамеренный человек, -- замечает адвокат нововводимого члена.
-- А какой чин на нем?
-- Титулярный советник, в капитанском ранге.
Евдокия Петровна и Савелий Никанорович вторично делают мину отчасти кислого свойства.
-- А где служит? -- продолжают они.
-- В N-ском департаменте столоначальником.
-- Хм... А как начальство аттестует его?
-- Начальство ничего... Чиновник доброкачественный.
-- То-то! Нынче поди-ка поищи их доброкачественных-то! Все вольнодумство да непочтительность! -- с прискорбием размышляют супруги.
-- Н-да-с!.. Времена!.. Что называется tempora et mores*, как сказал филостф... все "прогресс" этот! -- с грустно-презрительно-снисходительноф улыбкой вздыхает в ответ на это размышление адвокат господина Триждыотреченского.
______________
* Времена и нравы (фр.).
-- А достаточно ли скромен он? -- продолжают между тем супруги.
-- О, да! Он очень скромен и почтителен.
-- Не пьет ли, не дебоширствует ли, да на стороне не держит ли чего?
-- Боже сохрани и избави! Как это можно!
-- То-то... Нынче времена-то какие!.. А сколько лет ему?
-- Ему-то? Да тридцать девятый пошел недавно.
-- Только всег-то тридцать девятый еще? -- восклицают с некоторым недоверием и даже с беспокойным опасением супруги. -- Молоюой такой человек... Не опасно ли?.. Ведь они нынче, знаете ли, какие, эти молодые-то люди! Богоотступники, красные!.. Право, я и не знала, что он такой молодой... Уж знакомить ли вам его, полно?.. Что как он красный? Ведь этак позор на весь дом наш ляжет тогда.
-- Нет, уж за это ручаюсь! Уж красноты в нем нет ни малейшей!
Евдокии Петровне и Савелию Никаноровичу сорок лет казались еще молодостью. Это, впрочем, нисколько не удивительно, так как им обоим, в общей сложности, было около ста тридцати с маленьким хвостиком.
-- А богобоязнен ли он? -- продолжают они допрашивать с неуменьшающимися беспокойством и заботливостью.
-- О, да! Богобоязнен. Четырежды в год постится.
-- К старшим почтителен ли?
-- Я уж докладывал, что вполне удовлетворяет
-- Ну, то-то! А не пересмешник ли он? К нам вот тоже как-то один затесалсч, да потом осмеял в газете.
-- Ой, нет, нет!.. Боже сохрани!.. Боже сохрани и помилуй! -- отмахивается и крестом и пестом адвокат Триждыотреченского.
-- Не знаком ли с кем из сочинителей, из литераторов нынешних, из кашлатых-то этих окаянных, прости господи?
-- Ой, что вы!.. Помилуйте, как это возможно!.. Разве я-то -- я-то разве решился бы тогда? Нет-с, он, полагаю, из наших, вполне из наших!
-- То-то!.. Это ведь все поджигатели... Ну, а образ мыслей его? И что читает он? Выбор чтения?
-- Образ мыслей -- можете судить -- самый отменный, вполне благонамеренный, а читает... На полке видел я у него творения Державина и прочих классиков российских, богословские сочинения, "Домашнюю беседу", "Странник", Ивана Выжигтна, ну, и иные творения. Нет-с, уж что до этого, то книги все достойные и благонамеренные; за это поручиться могу.
-- То-то! Чтоб журналов-то этих нынешних не читал! Да откудова он? С университетк, что ли?
-- Ой, нет! Как можно! он из духовной семинарии.
-- Да нынче и из семинарии-то какие-то все выходят -- отщепенцы! Ни в кого веры нельзя иметь. Ну,
Страница 92 из 159
Следующая страница
[ 82 ]
[ 83 ]
[ 84 ]
[ 85 ]
[ 86 ]
[ 87 ]
[ 88 ]
[ 89 ]
[ 90 ]
[ 91 ]
[ 92 ]
[ 93 ]
[ 94 ]
[ 95 ]
[ 96 ]
[ 97 ]
[ 98 ]
[ 99 ]
[ 100 ]
[ 101 ]
[ 102 ]
[ 1 - 10]
[ 10 - 20]
[ 20 - 30]
[ 30 - 40]
[ 40 - 50]
[ 50 - 60]
[ 60 - 70]
[ 70 - 80]
[ 80 - 90]
[ 90 - 100]
[ 100 - 110]
[ 110 - 120]
[ 120 - 130]
[ 130 - 140]
[ 140 - 150]
[ 150 - 159]